Категории и законы марксистско-ленинской диалектики и язык - А. М. Кузнецов
«За словами, как за прибрежной волной, чувствуется напор целого океана всемирной истории»;
«Словарь – это вселенная в алфавитном порядке… Все другие книги заключены в ней, нужно лишь оттуда их извлечь»,
– цитирует автор высказывания известных писателей и философов Д. Дидро, А.И. Герцена, А. Франса.
Ф. Энгельс, П. Лафарг, В.И. Ленин использовали при реконструкции исторических процессов данные языка, в частности В.И. Ленин при изучении жизни крестьян привлекал словарь В.И. Даля. Отмечается вклад советских языковедов и философов в освещение данного вопроса: Р.А. Будагова, В.И. Абаева, Д.П. Горского, В.З. Панфилова и др. Особенно экстралингвистически информативны такие факты языка, как состав неологизмов, появление новых терминов и целых терминологических областей, количественные характеристики лексических разрядов, сравнение состава неологизмов одного и того же периода в разных языках.
Прослеживание исторических изменений в употреблении языковых единиц, анализ их этимологии, сопоставление способов выражения внеязыковых знаний в разных языках помогают воссоздать историю тех или иных философских категорий: количества и качества (37; 35), пространства и времени (4), причины (29; 30), цели (28) и т.д. Однако здесь еще предстоит большая работа. Например, мало исследована в науке тема использования сложившегося современного языка для теории философских категорий, для уточнения их содержания и познавательного смысла.
«Это тем более удивительно, что философы с древнейших времен, в том числе и основоположники диалектического материализма, постоянно прибегали к анализу языка и нередко прямо указывали на эффективность такого приема при уточнении важнейших философских понятий» (23, с. 15).
В качестве примера показано, что в философской литературе тема «Материя и сознание» излагается весьма противоречиво из-за того, что само слово «сознание» используется без должного внимания, без различения его разных значений: «свойство отражать действительность», «процесс отражения», «те или иные продукты отражения», «психический образ материального», «конкретные сложившиеся в обществе представления о мире, идеи», «синоним идеального» и т.д.
Язык может выполнять в познании и как бы собственно эвристические функции, т.е. когда с помощью языка можно получить информацию о возможности наличия в природе и обществе еще не познанных наукой или не освоенных объектов, их элементов, свойств и т.д. Так, если учесть по данным языка точки пересечения формализованных значений, то можно получить искусственные объекты, которые будут иметь корреляты в реальной действительности. Иначе говоря, исследователь получает возможность предсказывать существование еще не известных науке объектов: ср. известный прием заполнения пустых клеток, найденных пересечением набора свойств в фонологии.
Однако возможности использования языка как источника и средства познания нельзя преувеличивать. Специфика языка, его внутренние закономерности, в частности дезориентирующие в гносеологическом аспекте факты, хорошо показаны в языкознании. Языковые значения, как мы уже говорили выше, не являются непосредственными образами действительности, они многократно опосредованы в процессе их формирования. Нерелевантность для познания некоторых языковых фактов может быть связана с неравномерностью развития языка, с наличием в нем разных структурных уровней, отличающихся функционально.
На каждом новом этапе развития языка старое и новое, переплетаясь, закрепляются в языке в прихотливых формах, которые могут быть дезориентирующими. Известны указания Ф. Энгельса, который, пользуясь этимологическими данными и считая целесообразным их изучать, предупреждал о том, что нередко этимология может направить исследователя по ложному следу (подробнее см. 29). Следует вместе с тем предостеречь и от чрезмерного расширения круга дезориентирующей информации, что иногда происходит из-за неверно проанализированных случаев.
«Известно, что во многих языках понятия пространства и времени смешиваются… Может быть, сближая понятия пространства и времени, язык отрывается от реальной действительности? Нет, нисколько. И в физическом, и в философском плане эти понятия тесно связаны. Связь эта получила новое подтверждение в теории относительности» (1, с. 261).
Область языка, неадекватно соотносящаяся с действительностью, не может быть слишком обширной.
«Язык, ложно ориентированный на действительность, не мог бы иметь такого рационального устройства, не мог бы выполнять своей основной функции» (23, с. 24).
Следовательно, на вопрос о том, может ли человек использовать данные языка в процессах научного познания, следует ответить только положительно. Однако обращение к данным языка следует рассматривать как вспомогательный метод, использующийся наряду с другими междисциплинарными методами и отличающийся от них высокой степенью гипотетичности в связи с относительной самостоятельностью языка по отношению к мышлению и знанию. Использование богатства языка в познавательных целях ничего не меняет ни в философской теории познания, ни в теории получения нового знания. Дело касается только пополнения арсенала общенаучных методов.
На последнее автор обращает особое внимание, поскольку во многих работах (особенно зарубежных) предпринимаются попытки абсолютизации роли языка в познании до такой степени, что анализ языка становится единственной целью философии (лингвистическая философия как одна из разновидностей неопозитивизма – 61; 54; 67; 68 и др.), попытки представить язык как своеобразное кривое зеркало, через которое человек обречен воспринимать и классифицировать объекты внеязыковой действительности (неогумбольдтианство, гипотеза лингвистической относительности – Э. Сепир, Б. Уорф, Л. Вайсгербер). Эти концепции критикуются как в отечественной, так и в зарубежной философской и лингвистической литературе (12; 20; 22; 35; 38; 49; 52). Не увенчались успехом усилия лингвофилософов произвести революцию в философии, преобразовав ее в анализ языка науки, что отвечает характерной для позитивизма тенденции лишить философию ее способности оценивать науку и воздействовать на ее развитие.
Камнем преткновения для позитивистской лингвистической философии стала природа языкового значения и полисемия в естественном языке, что в известной мере связано с неразработанностью многих вопросов семантики и лексикологии в рамках самой лингвистики, изучение которых тормозилось то настойчиво выдвигаемым требованием устранить значение из описания языка, то категорической формулировкой однозначного соответствия синтаксиса и лексической семантики, то поисками общих значений слов. Отдельное значение слова – одно из важнейших понятий современной лингвистики – не осмыслено как таковое, нет даже удачного, лексикализованного термина для его обозначения.
Подводя итоги, следует еще раз подчеркнуть, что вопрос об отражении внеязыковой реальности в языковом значении представляет собой один из наиболее сложных и до сих пор не решенных аспектов более общей проблемы семантического описания языка.
Не совсем ясно, в какой степени изучение внеязыковой реальности (референтной области языкового значения) должно учитываться в семасиологическом описании. Хотя в наиболее ярких и показательных случаях дихотомия «денотативное – сигнификативное значение» получает достаточно убедительное и эксплицитное подтверждение, все же остается большое количество примеров из самых разных языков, где подобное разграничение оказывается малоэффективным и поэтому для их описания должен быть разработан более тонкий и более дробный понятийный аппарат, учитывающий особенности семантики различных лексико-семантических и лексико-грамматических разрядов.
Ориентация в описании значения только на внеязыковую
