Василий Субботин - Прощание с миром
Глупый Мишка! Он думал, должно быть, что я за ним сразу погонюсь. Потому он и выскочил! А потом, когда он хотел вернуться, он не узнал, а может быть, и не нашел своей двери.
Они ведь теперь, двери эти, все одинаковые!
Черепаха
У меня один знакомый, художник, под Москвой живет, в деревне. Однажды он спросил меня:
— Хотите, я вам привезу черепаху?
Я отнесся к его предложению безразлично и забыл о нем, но однажды в доме у нас в самом деле появилась черепаха. Я на нее наткнулся сразу.
Черепаха оказалась большой, никогда прежде таких не видел. Как тарелка большая. Мне сказали, что ее зовут Тортила. Оказывается, так звали черепаху в «Золотом ключике».
Тортила к нам медленно привыкала. Она не любила показываться: пряталась под диван или под шкаф, а больше сидела под батареей парового отопления. Прошло довольно много времени, пока она стала выходить. Только есть ничего не ела. Правда, мы и сами не знали, что ей можно давать. Но зашла однажды девочка, подружка нашей дочки, и сказала, что черепахи едят все, всяческую зелень: и капусту, и морковку тертую. Даже мясо едят, пропущенное через мясорубку. Мы всего сразу накупили, побольше, того и другого. И поближе ей подложили. Но Тортила ничего не ела, ни к чему не прикоснулась. По-прежнему она лежала неподвижно, дремала.
Но иногда на нее что-то находило, и она принималась вышагивать по комнате. Особенно это случалось, когда по полу начинали скользить лучики солнца. Ворочала головой, слушала, смотрела на нас. Лапы у нее стучали.
Высоко поднимала панцирь и шагала медленно, затрудненно. Странно было на нее смотреть.
Но это случалось с ней редко, больше она лежала, прячась в каком-нибудь укромном месте. Иногда под диваном: там она забиралась в мешок и лежала там, грелась, она любила тепло.
Нас тревожило, что она ничего не ела. Без конца ей подставляли воду, молоко, но все оставалось цело. Потом нам сказали, что сейчас зима и черепахи зимой не едят. Зимой вроде бы они как в спячке.
Это и правда: черепаха была вялая, она больше спала. Но один раз, когда опять выглянуло солнце и по полу задвигались солнечные лучики, Тортила выползла из своего укрытия и принялась беспокойно ходить по комнате. Но солнце зашло, и она опять влезла в свой мешок..
Чем ближе было к весне, тем чаще становились такие прогулки. Лапки у нее сморщились, по она по- прежнему ничего не ела.
Был уже май, а потом наступил июнь. Черепаха давно не спала, но и не брала ничего в рот.
Мне было не до нее. Я был увлечен, писал. Писал медленно… Обо мне уже говорили, что я работаю, как черепаха.
Она мне мешала.
Я ругал про себя моего художника, зачем он привез мне больную черепаху.
Я подумывал о том, как от нее избавиться. Может, ей не хватало воздуха? Я завернул Тортилу в мешок и решил спуститься с нею во двор. Когда лифт рванул вниз, черепаха убралась в панцирь.
Перед домом у нас разбит сквер, с зеленым газоном и кустарником. На скамейке повсюду сидят пенсионеры, но я выждал, когда меня никто не видел, и пустил черепаху. Положил ее за кустарником, в траву. Тортила вначале лежала неподвижно, потом она тихо-тихо стала двигаться вперед. Но едва подняла она голову, ее увидали ребятишки, катающиеся на велосипедах и роликовых самокатах.
Скоро жильцы дома — а дом у нас большой, в нем почти тысяча квартир — стояли около Тортилы. Люди преспокойно шли с работы, неся в руках авоськи с батонами, и вдруг говорили: «Ой, посмотрите, черепаха…» И забывали про все дела. Над черепахой стояла толпа. Черепаха пугалась, прятала голову и ноги.
Больше всего ей, конечно, не давали покоя ребята.
Я решил выносить черепаху по утрам, до того как уйду на работу, пока во дворе еще никого не было и малыши спали.
Однажды, когда черепаха ползала по газону, а я сидел и сочинял что-то, поглядывая на нее из-за кустов, мне показалось, что черепаха открывает рот и скусывает листики. Но когда я, чтобы лучше видеть, приподнялся, она перестала. Так я и не узнал, ела она или мне показалось.
Во всяком случае, она заметно повеселела.
Последующие дни были холодными, трава мокрой, и мы опять сидели дома, и я видел теперь, что зря выносил ее. Она опять сжалась, перестала высовывать голову и совсем не вставала на ноги. Заболела.
Надо было что-то предпринимать. Мы не знали, как быть с ней. Хотя нам говорили, что под панцирем у черепахи скоплены запасы жира и потому она может долго не есть, но прошло семь месяцев, как она у нас поселилась, и за все это время она ничего не съела. К тому же наставало лето: дочка должна была сдать экзамены и уехать к родным, у меня тоже предвиделся отпуск.
Кому-то из нас пришла мысль сходить в зоопарк и спросить, что с нашей черепахой, что надо делать с ней. Как она должна питаться.
Вскоре я был в районе Пресни.
Я взял билет и прошел в террариум, на старую или, наоборот, на новую территорию. Однако террариум этот оказался закрытым на ремонт, вход был перегорожен доской. Я все-таки пролез под нее. Но когда я вошел в неосвещенное помещение террариума, в котором большинство клеток было открыто, сразу подумалось, может наброситься удав или, что хуже, схватит крокодил.
Спасибо, какой-то мальчик шел туда же, к матери шел, и взялся меня проводить.
В террариуме было темно. Мы прошли через все эти крохотные малоосвещенные комнаты и наконец попали в еще одну, где клеток никаких не было, но зато было одно небольшое оконце. За столом здесь сидели две женщины, они держали в руках ножи и быстро резали на мелкие кусочки мясо.
Тут я узнал, что ни мой салат, ни самую лучшую морковь черепаха не станет есть… Оказывается, чтобы черепаха ела, надо ей, черепахе, нагреться до температуры тридцать градусов. Только тогда она в состоянии принять пищу. И потом надо еще некоторое время поддерживать эту температуру, чтобы пища могла перевариться. Если холодная черепаха съест что-нибудь, она погибнет…
Так что дома черепаху держать и нельзя. Другое дело — в террариуме, где круглый год черепахи сидят под светом ламп. Только летом могут они жить под солнцем, да на песке, на камнях.
— Если у вас большая, — сказали мне, — привозите ее нам. Большую мы возьмем… Пусть у нас поживет. Она, кроме того, и в обществе нуждается… Если захотите, сможете забрать ее обратно…
Мы вышли из террариума, и заведующая подвела меня к загончику, куда на лето были «высажены» черепахи. Десятка три их было. Они ползали по земле и камням, забирались друг на друга. Но больше всего лежали на солнце. Доводили себя до нужной температуры…
На другой день мы отвезли Тортилу.
— Ой, какая она! — сказала девушка, кормящая черепах.
Когда ее впустили, подошли ребятишки. Тортила наша имела успех. Все удивлялись тому, что она такая большая.
Она сначала ушла в сторону, но сразу же к ней подползли другие черепахи, совсем маленькие.
Хотелось бы мне знать, как-то она здесь приживется?
Пушистый персик
Конечно, я садовник неважный. Посадить-то я его посадил, и даже не один, а целых два. Но видно, поздно уже, в апреле. Первый саженец скоро пустил зеленые побеги и пошел нормально развиваться, а потом и зацвел. Через неделю во дворе горел уже этакий маленький живой костерик… А второй — второй долго не подавал никаких признаков жизни. Я думал, отойдет, а он уже засыхать начал. Гляжу, совсем погибает мой персик. Я тут всполошился: давай его отпаивать. Перво-наперво воду таскать стал. Утром и вечером. Ведер по двадцать… Но он как был, так и есть. Палка и палка. Дрючок голый.
У него, у саженца этого, корни плохие были, я понял это, когда еще сажал. Да и земля оказалась никудышной — почвы плодородной не было вовсе. Один кирпич. Раньше на этом месте, где я их сажал, дом стоял, во время войны его разрушили, а фундамент остался.
Вижу я, что дела у меня не будет. Никак он силу не наберет: веток много, а корни маленькие.
Давай я его обрезать. Сначала только самые верхушки срезал, а потом — жалеть нечего, совсем пропадет иначе — взял да и обкорнал его. Обстриг у него все ветки, один ствол оставил. И опять поливаю, опять поливаю. А когда увидел, что у моего саженца все никак почка раскрыться не может, срезал я ему ствол до половины. Почти под корень срубил.
Через два дня он мне дал листву и пошел и пошел распускать побеги, пошел оформляться, вроде как принялся нагонять упущенное…
Удивительное деревцо было. Весной я его посадил, а к осени, в сентябре, сняли мы семьдесят четыре плода. И что главное — персик-то крохотный. У самой земли рос. Карлик вовсе. А плодов на нем столько, что непонятно, как они уместились на таком маленьком кустике. Уж ни листвы, ни веток. Один сплошной персик… На земле лежат.
Я когда самый первенький в руки взял, он был как цыпленок. Желтый, мохнатенький… Очень смешной. Мы их, сколько их было, все в комнате сложили. Прямо на пол, на газеты… А сочный какой он, этот персик, ароматный. Такой запах держался, в комнату войти нельзя: зайдешь — дух захватывало. Вот ведь сорт удачный попался!
