Варткес Тевекелян - Романы. Рассказы
— Гугасом.
— Вот, вот… Опять он голову поднял. Найти бы вам предлог и посадить его в тюрьму.
— Уж больно хитер он, действует очень осторожно, все делает исподтишка, через людей.
— Сейчас армяне враждуют между собой, у них два лагеря образовались. Нужно воспользоваться этим. Привлеките к делу того лавочника, попробуйте через него, — авось удастся собрать материал.
Как только открылась большая дорога, в город въехал запряженный двумя лошадьми, забрызганный липкой грязью фаэтон и остановился у калитки сада Манукяна. Из фаэтона вышли двое мужчин средних лет.
Один из них — турок, видный сановник и депутат турецкого меджлиса, другой — армянин, тоже депутат меджлиса. У него аккуратно подстриженная бородка, на шее вместо галстука черный шелковый бант, — такие банты носили обыкновенно дашнаки.
Эти два депутата совершали агитационную поездку по восточным вилайетам с целью помирить армян с турками. Турок знал, чего он хочет, — на время притупить бдительность армянского населения. С этой целью он демонстративно остановился не у каймакама, а у местного богача и дашнака Манукяна.
Весть об их приезде быстро распространилась среди жителей долины, и, пока кучер распрягал покрытых пеной лошадей, у дома Манукяна собралась толпа зевак; чабанов, охотников и их детей больше интересовало сооружение на четырех колесах, называемое фаэтоном, чем его пассажиры. Некоторые из них с опаской трогали руками резиновые шины, тугие стальные рессоры, остальные рассматривали фаэтон издали.
Вечером в доме Манукяна пировали. Окна светились как днем, — видно, зажгли все лампы-молнии: богачу для дорогих гостей керосина не жалко. А гостей много, собрались все видные, богатые люди долины. Каймакам, бинбаши, писарь; конечно, среди гостей Манукяна не было ни одного чабана или охотника.
На полверсты от дома разносится приятный запах жареного мяса. Два родственника Манукяна, засучив рукава, на углях жарят молодую баранину, цыплят. В кладовых Манукяна стоят в один ряд пузатые, в рост человека, глиняные горшки, они наполнены крепкой тутовой или кизиловой водкой, пенистым вином. Турки вина не пьют, это запрещено Кораном, но насчет водки там ничего не сказано, — стало быть, ее можно пить, не нарушая заповеди Магомета, и, чтобы не обижать дорогих гостей, Манукян велел подавать к столу не вино, а только водку.
До поздней ночи продолжался пир. Удивительно приятный человек этот турецкий сановник! Слушая его, гости-армяне все больше и больше убеждались в том, что неполадки, существующие между армянами и турками, — просто недоразумение. Если иногда местные власти допускают в отношении армян жестокость, то это результат их невежества, непонимания высокой политики в центре: в Стамбуле турки думают иначе, они никогда не желали и не желают армянам зла.
После ухода гостей в доме остались каймакам, молодой писарь Мустафа, секретарь местной организации дашнаков Каракаш, племянник Манукяна Погос. Они вели задушевную беседу с приезжими, давали торжественные обещания обуздать дикие страсти своих земляков и жить в мире с турецкими властями.
Хачику не понравился приезд высокопоставленных гостей, их подозрительные речи. Он все время следил за поведением Манукяна и негодовал на него за то, что после отъезда гостей он еще больше сблизился с турками, стал часто заходить к каймакаму, шушукаться с чиновниками, явно вести за спиной народа какую-то темную игру. Потеряв наконец терпение, Хачик отправился в лавку к Манукяну, чтобы поговорить с хозяином с глазу на глаз.
— Ты не думай, я сам не рад, что избили тогда твоего племянника. Но ничего, Погос молодой, отлежался немного — и все прошло. Нужно сделать так, чтобы такие дела больше не повторялись, — начал он разговор издалека, пристально смотря на оторопевшего хозяина.
— Ты к чему это? — спросил тот.
— Просто так, пришел потолковать с тобой, поговорить, чтобы потом обиды не было.
— Я не люблю в прятки играть, Хачик, да и тебе такая игра вроде тоже не подходит. Выкладывай начистоту, чего от меня надо, — раздраженно ответил Манукян.
— А ты не сердись и голоса на меня не повышай: как-никак я в гостях у тебя, а гостя, какой бы он ни был, надо уважать.
Манукян, в свою очередь, испытующе посмотрел на Хачика, но молчал, кусая от злости губы.
— Пришел я к тебе как армянин к армянину, как твой земляк, — помолчав, продолжал Хачик. — С чистым сердцем пришел. Не якшайся ты с турками да уйми своих ребят, чтобы они не безобразничали. Не вносите раздора в народ, нам и без того забот и горя хватает…
— Иначе?.. Не стесняйся, Хачик, договаривай.
— Сам знаешь. Зачем лишнее говорить! Слова легкие, их ветер уносит, а дела остаются.
— Угрожать пришел мне?
— Зачем такие обидные слова между земляками? Пришел просто посоветовать: остановись, пока не поздно. Дорога, которую ты избрал, к хорошему не приведет тебя.
— А вы тем временем изобьете кого захотите, а если не по-вашему — и убить можете, дом сжечь, магазин разграбить.
— Что ты, что ты! Разве мы бандиты, чтобы лавки грабить, дома жечь, людей убивать? Никогда этого не бывало. Но кровь может пролиться, и тогда Черный бинбаши потрет руки от удовольствия: одним, мол, меньше стало.
— Значит, вы этого добиваетесь?
— Нет. Я просто предупредил тебя в последний раз, а там смотри сам.
Хачик, не прощаясь, вышел, оставив Манукяна в мрачном раздумье. Манукян долго расхаживал по тесной лавчонке. Не такой человек Хачик, чтобы бросать слова на ветер. История с племянником — предупреждение для Манукяна.
«Это ясно, нужно быть очень осторожным, — думал Манукян, — иначе никакая полиция не защитит от острия кинжала или от веревки. И вообще защитит ли она?»
— Дикари! — вслух сказал Манукян.
И вечером, встретившись со своими многочисленными друзьями в единственной в городе кофейне, Манукян вскользь коснулся разговора с Хачиком.
— Нам придется быть очень осторожными, временно прекратить всякие действия, — пусть страсти немного улягутся, а там видно будет, — закончил он свою речь.
— А по-моему, нужно убрать с дороги Гугаса и Хачика, — предложил молодой Каракаш.
— Теперь — ни в коем случае! Есть люди, которые не менее опасны и после своей смерти. Тронь их — и эти дикари устроят нам настоящий погром. Нет, с этим нужно подождать, — воспротивился Манукян.
Мир был окончательно нарушен. Борьба среди армянского населения долины разгоралась.
Гугас благополучно вернулся. Мулы были нагружены кормом для баранов. Жители долины устроили каравану торжественную встречу. И охотник Мигран в сотый раз рассказывал, как он указал каравану удобные проходы в горах, как они проскочили сквозь бушующую пургу в ущельях и чуть не замерзли там, какие препятствия им пришлось преодолеть, и о том, какое крепкое сердце у Гугаса. Чабаны слушали Миграна и качали головами.
Глава пятая
Смерть дедушки
Наконец горы сбросили свой белый покров и уже покрылись кое-где зеленью. Из серых, несущихся низко над землею облаков не переставая шел мелкий дождь. Весело зажурчали многочисленные речушки. Перелетные птицы возвратились в покинутые гнезда. Пришла долгожданная весна.
В садах и огородах началась рабочая пора. Чабаны, накинув на плечи свои бурки, погнали отощавшие за зиму стада на яйлу.
Гугас опять отправился в далекие края. Караван выходил из города. Горожане услышали боевой клик:
— Эй-эй!.. Идет караван Гугаса!
Чуть приоткрыв занавеску, Сирануш украдкой следила за уходящим караваном. Отдохнувшие мулы, звеня колокольчиками, бодро шагали за своим вожаком — конем Гугаса. Апет, увидев отогнутый край занавески на окне, вздохнул и ускорил шаг. Вскоре караван скрылся за садами.
Мурад с Качазом провожали Гугаса далеко за город. Когда караван обогнул плетень крайнего сада, Гугас спрыгнул с коня и обнял сына.
— Ну, Мурад, до свидания! Дальше не ходи. Передай привет всем нашим — дедушке, бабушке, маме. Поцелуй сестру и братьев. В следующий раз непременно возьму тебя с собой. Прощай и ты, Качаз.
Ребята остановились у края дороги и так стояли на одном месте, пока не прошел последний мул. Мурад звонко крикнул вслед:
— Счастливого пути! Дядя Апет! Не забудь египетского петуха!
Апет повернулся и махнул рукой: ладно, мол, не забуду!
— Знаешь, Мурад, я непременно стану караванщиком. Побывать в чужих краях, объехать весь мир, драться с разбойниками — что может быть лучше? — сказал Качаз, когда они возвращались домой.
— Да, дело хорошее. Ну, а разве плохо быть капитаном и плавать по морям? С караваном далеко не уйдешь. Вот капитан — это другое дело. Во всех странах можно побывать, настоящих негров повидать, даже в Австралию съездить. Я бы хотел стать капитаном, только отец говорит, что доктором быть лучше.
