Семен Бабаевский - Кавалер Золотой Звезды
Алексей Артамашов встретил Сергея во дворе правления, пожал руку, а потом обнял за плечи и, не дав сказать слова, увел в кабинет. Артамашов — веселый, еще молодой человек, всего лет на пять старше Сергея — любил щегольнуть горской одеждой: носил суконные галифе с кожаными леями, шевровые, без каблуков сапожки — такие мягкие, что когда он шел, то шагов не было слышно; длинную, со стоячим воротником рубашку, подпоясанную тонким ремешком; зимой носил кубанку и башлык, а летом — широкополую, из козьей шерсти шляпу. Он был худощав, с коричнево-темным цветом лица, — там, где его не знали, выдавал себя за черкеса и на свадьбах лихо танцевал лезгинку с кинжалами.
— Итак, Сергей Тимофеевич, — заговорил он, неслышно расхаживая по кабинету, — хорошо, что ты сам пришел, зараз мы решим все бытовые вопросы. Говори, что тебе выписать из кладовой?
— Решительно ничего не надо, — поспешно ответил Сергей.
— Брось, брось скромничать. Скромность — штука хорошая, она украшает героя, а все ж таки и герой кушать хочет… Правильно я понимаю?
— Об этом, прошу тебя, не беспокойся…
— А ежели я хочу беспокоиться? — Артамашов подсел к Сергею: — Поросенка возьмешь? Или лучше барана?.. Да ты чего краснеешь, как невеста. Говори! Не бойся, мы не обеднеем…
— Алексей Степанович, — заговорил Сергей, — неужели ты для всех так щедр?
— А что? — Артамашов встал;- Не щедр, а если надо человеку помочь, помогаю. Чего ж скряжничать? Рука дающего — не оскудеет… Знаешь ты об этом? Я не Рагулин! — Он улыбнулся и пояснил: — Есть у нас такой скупой рыцарь, не человек, а жила…
— А мне кажется, что Рагулин-то и есть настоящий бережливый хозяин, — сказал Сергей вставая. — Вчера я был у него…
— У Рагулина?! — удивился Артамашов. — И ты молчишь? Да расскажи, как он тебя встретил?
— Как? Обыкновенно, — сухо ответил Сергей.
— Наверно, плакал, жаловался, как ему, бедняге, трудно, как он без собрания и шагу ступнуть не может… А врет и дурачком прикидывается. Ой, скряга! Да у него и секретарь парторганизации такой жадюга! Отобрали у колхозников землю — и гордятся! А что в том плохого, что колхозники имеют свои посевы? Я тоже член партии, а ничего в этом плохого не вижу. Разве у нас земли мало? Земли хватает, даже служащим в аренду сдаем… Пускай себе обрабатывают, все государству польза… Скажем, стихийное бедствие, засуха, неурожай, а я за своих колхозников спокоен, без хлеба они не будут. В колхозе не уродит — у них уродит, — вот тебе и выход из положения. А если буденновцев постигнет неурожай, то Рагулину трудно придется…
— Странные у тебя, Алексей Степанович, мысли, — перебил его Сергей. — Для того и колхозы строили, чтобы не надеяться на «авось», а постоянно иметь урожаи.
— Эх, Сергей Тимофеевич, боевая ты наша гордость, — сказал Артамашов и сокрушенно покачал головой. — Вижу, воевал ты здорово, а в мирных делах ни черта не смыслишь… не обижайся, это я по-свойски. — Артамашов рассмеялся, обнял Сергея за плечи. — А валушка я тебе выпишу… От себя. Все! Договорились.
— А я прошу этого не делать, — решительно заявил Сергей. — И вообще я не нуждаюсь ни в чьих подачках… Ты бы постыдился об этом говорить!
— Ради бога, Сергей Тимофеевич. Зачем же обида? Пожалуйста, но я хотел как лучше… От себя!
Сергей ничего не сказал, только широкие ленточки его бровей сердито сдвинулись… Артамашов хотел перевести разговор на другую тему, рассказывал о рыбной ловле, но Сергей был безучастен к этому разговору. Расстались они сухо. «Да, этот в одну упряжку с Рагулиным не годится, — думал Сергей, направляясь домой. — Надо поговорить в районе, а то, чего доброго, размотает колхозное хозяйство…»
Глава V
Все эти дни Тимофей Ильич намеревался поговорить с сыном по душам, но никак не мог решиться. Еще не улеглась обида за ссору с Рубцовым-Емницким, и старик молчал. Вот и в тот вечер, когда Сергей вернулся из колхоза имени Ворошилова, Тимофей Ильич не проронил ни слова и сразу после ужина лег в постель. Спал плохо, ворочался, вставал курить… На заре разбудил Анфису и послал ее на огород вместо Ниловны. С Анфисой ушел и Семен.
Сергея не будили. Он проснулся поздно, открыл глаза и увидел мать: она склонилась к нему, и лучи солнца, пробиваясь сквозь листья, яркими бликами ложились на ее лицо, грудь, плечи.
— Вставай, Сережа, батько ждет… Через это и на работу не пошел.
После завтрака Ниловна занялась стиркой, ушла на реку, а Тимофей Ильич позвал Сергея в горницу, усадил рядом с собой на лавку, молча закурил и так же молча передал кисет сыну. Потом сказал:
— Треба, сынок, побалакать нам на открытую… Кажи, какие у тебя думки: чи будешь жить с батьком да с матерью, чи улетишь куда?
— Наверно улечу.
— Когда собираешься расправлять крылья?
— Правду вам, батя, сказать, я еще и сам не знаю, где буду жить и что делать. Ехал домой и думал: поживу, отдохну, а потом поеду учиться… А эти дни ходил по станице, осматривал. Был в «Буденном», в «Ворошилове»… Признаюсь вам, не понравились мне порядки в вашем колхозе. Да и в станице нет хозяина. Хочется помочь, чувствую, что обязан… ведь я же здесь не чужой.
Тимофей Ильич поглаживал усы и посматривал на сына.
— А кому ты намерен помогать?
— Да хоть бы и Артамашову.
Старик безнадежно махнул рукой.
— Эх, горе это наше, а не Артамашов… Самочинствует и никому не подчиняется. Обзавелся дружками да знакомыми — все пасутся в кладовой. Через это хозяйство довел до упаду, транжирует направо и налево… Директору МТС корову дойную выписал — прямо с фермы увели. Тому кабанчика, тому телушку, тому мешок муки — кругом одна убыль. А кому пожалуешься? Прокурор — друг и приятель. Федор Лукич Артамашовым не нарадуется. «Вот, говорит, настоящий казак». А этот казак нарядится в галифе и раскатывает, как князь, на тачанке… Да что там говорить! Бесхозяйственный человек. У меня на огороде вторую неделю водокачка не работает, помидоры сохнут, капустную рассаду высадить не можем, а нашему казаку и горя мало… А что делается в поле? Бурьян выбился в колено, посевы заросли. Беда, загадили землю!
— Зачем такого избирали?
— Да что ж мы ему в зубы смотрели? Прислали из района, приехал с ним и Хохлаков. «Вот вам, говорит, новый председатель». Поглядели — на вид ничего. Бравый. Стал Хохлаков расхваливать… Избрали, а вышло — на свою голову.
— Об Артамашове у меня еще будет разговор, — сказал Сергей. — Но ведь не в нем одном дело. Станицу, батя, надо обновлять. Что-то она заплошала за годы войны. Почему нет ни кино, ни Дома культуры, ни радио, ни библиотеки, а уж об электричестве я и не говорю? Вот и родилась у меня такая мысль: надо составить пятилетний план Усть-Невинской, да запрячь в одну упряжку и Рагулина, и Байкову, и Артамашова. Что вы, батя, на это скажете?
Старик усмехнулся.
— Что скажу? Не берись…
— Почему?
— Трудно… Плохая будет упряжка. Стефан Петрович — это человек рассудительный, с ним бы можно… Дарья — баба работящая, хоть и спотыкается. А Артамашова ни до каких планов нельзя допускать и близко — все раздаст и промотает… Лучше послушай моего совета…
— Нет батя, тут вы не правы, — перебил Сергей. — Тетя Даша — неплохой руководитель, а Артамашова можно заставить… Важно, чтобы было за что бороться.
— А ты все ж таки послушай батька, — настаивал на своем Тимофей Ильич. — Ты не солнце, всех обогреть не сумеешь, а беспокойства будет много… Лучше брось эти думки да иди к Льву Ильичу. Человек тебе добра желает. Служба спокойная и, считай, дома.
Слушая увещания Тимофея Ильича, Сергей почувствовал такую тупую боль в груди от обиды на отца, что он резко встал, надел фуражку и отошел к двери. Хотел крикнуть: «Вот уж этому никогда не бывать!» — и уйти, но сдержался. Стало жалко отца, не хотелось ссориться со стариком. Снова сел и сказал:
— Знаете что, батя, об этом я сейчас ничего вам не скажу… Надо мне осмотреться, подумать…
— И то правильно, — согласился отец. — Осмотрись, подумай. Лев Ильич подождет.
— А теперь мне надо идти к Савве Остроухову. Вчера его не застал, а повидаться нам нужно.
Сергей посмотрел на часы и вышел из хаты.
Возле станичного совета стоял газик. Тент на нем был снят, за рулем сидел белоголовый парень. Такую белую чуприну Сергей видел в день приезда в своем дворе. «Наверно, Хохлаков приехал», — подумал он. Подошел к машине и, желая удостовериться, спросил:
— Чей газик?
— А по мне видно — чей, — ответил парень. — Такого белоголового шофера во всем крае не найдешь. Федор Лукич даже обижается на меня. «Невозможно, говорит, Ванюша, через твою голову появляться внезапно. Белеешь, как лебедь, а станичники издали увидят и кричат: «Посмотрите, к нам Федор Лукич едет!» А ты еще спрашиваешь!
Сергей рассмеялся и пошел в дом. Передняя комната с высокими раскрытыми настежь окнами была такой величины, что по ней впору гулять на коне. Вдоль стен стояли массивные, из дуба, скамейки с высокими спинками, до блеска вытертыми шубами и кофтами. Темно-серый, тоже из дуба, шкаф стоял не в углу, как обычно, а посреди комнаты: рядом с ним — стол, а за столом сидел широкоплечий мужчина с густой рыжей бородой. Был он похож на бугаятника из фермы — силач, которому ничего не стоит успокоить любого разгулявшегося быка… «Да ведь это же дядько Игнат», — подумал Сергей. Они поздоровались. Игнат многозначительно посмотрел на дверь с надписью: «Предстансовета С. Н. Остроухов» и сказал:
