Белые цветы - Абсалямов Абдурахман Сафиевич
После этих слов он, беря старушку под руку, спросил: — Дау-ати дома?
— Где же ему быть! Он не то что ты, старый холостяк.
— Тогда пошли! — Мансур потянул ее за собой. — У меня есть разговор…
— Есть разговор — так иди говори с отцом и с матерью. А я-то при чем?
— Нет уж! — не отпускал ее Мансур. — Ты меня больше всех пилила. И теперь, когда настало время, нечего в тень прятаться.
Мадина-ханум и Абузар Гиреевич, сидя на диване в столовой, вели послеобеденный тихий разговор о житейских делах. Мансур усадил рядом с ними и Фатихаттай. Потом заявил, что ему необходимо посоветоваться. Все ждали, что скажет он. А Мансур, далеко не юноша, великовозрастный Мансур, краснел, вытирал платком пот со лба. Наконец известил, что надумал жениться.
Старики молча переглянулись. Фатихаттай сурово спросила:
— На ком?
— Не знаете, что ли…
— А почем нам знать. В Казани девушек много.
— С Гульшагидой договорились.
Только после этого старики словно ожили, а у Фатихаттай рот расползся до ушей.
— Бывает, и глупые уста произносят умные слова, — заключила она.
— Ладно, Мансур, друг мой, — заключил Абузар Гиреевич, — спасибо, что советуешься с нами, спрашиваешь согласия. За уважение, говорю, спасибо. Мы, конечно, ничего не имеем против Гульшагиды. Она умница, вполне достойна быть принятой в нашу семью.
Абузар Гиреевич поднялся с места, давая знать, что разговор исчерпан.
Уже вечерело; но Мансуру не сиделось дома. Он выбежал на улицу, надеясь повстречать Гульшагиду. Предчувствие не обмануло его. Вышла ли Гульшагида нарочно, руководимая той же надеждой, что и Мансур, или это была случайность, — так и осталось неясным. Да и не хотелось выяснять. Увидев такси с зеленым огоньком, Мансур поднял руку, остановил машину.
— Садись, Гульшагида, поехали!
— Куда?
— К нам, к моим старикам, куда же еще! Скажем им обо всем… Я, правда, только что говорил, но и ты должна… Пусть знают, что у нас полное согласие.
— Да ведь я вышла случайно… подышать воздухом… даже не оделась как следует, — неуверенно возражала Гульшагида.
— Мне нужны не наряды твои, а ты сама. Ну, садись, пожалуйста!
В открытое окно машины веял теплый, чуть влажный ветерок. Уже настоящая весна, воздух дымится. После такого тепла жди шумного ледохода на Волге.
7
Перед свадьбой Тагировы решили отремонтировать изрядно запущенную квартиру. Не зря говорят: «Не вороши старое — пыли не оберешься». Принялись Тагировы за ремонт — и увязли по уши: пришлось, почти заново штукатурить стены и потолки, менять подоконники, исправлять паркет, даже заменять электропроводку. Старые книжные шкафы, стеллажи, сколоченные кое-как двадцать — тридцать лет тому назад, еще стояли прислоненные к стене, но как стронули их с места — развалились. Нужно было доставать алебастр, мел, цемент, краски, клей, паркет и множество других необходимых в этом случае вещей. Вот это самое «доставать» являлось тягчайшим из зол. И все же, когда возьмешься, — дело идет. Мансур с Юматшой бегали, как говорится, высунув язык. А в доме столпотворение: все завалено книгами, папками, мебель сдвинута с места. Хорошо, что мастера попались добросовестные, работали старательно, без лишней проволочки.
Но и у нескончаемых дел есть свой конец. Вот семья Тагировых собралась за столом в хорошо прибранном зале, ставшем как бы просторнее и светлее. Гульшагида еще не переехала. Договорились, что она переберется в субботу вечером, сразу же по возвращении из загса. А в воскресенье будет свадьба.
В субботу рано утром прошумел дождь. Но когда Гульшагида пошла на работу, на небе не было уже ни облачка. Небесный купол сверкал яркой голубизной, словно поднялся еще выше, воздух был чистый, свежий — не надышишься. Всюду шумела зелень. В больничном саду яблони и вишни в сплошном белом цвету.
И для Мансура это утро было особо радостным. В народе говорят: «Двойное счастье редко приходит». Но сегодня пришло. Через несколько часов Мансуру предстояло расписываться с Гульшагидой. А вот сейчас хирург Тагиров провожал из клиники выздоровевшего юношу — того самого, чье сердце он держал в своей ладони, массировал его, возвращая к жизни. К больнице подъехал автобус. В нем — целая бригада юношей и девушек. Теперь Мансур знал, что джигит работает на стройке завода большой химии бригадиром монтажников, что бригада у него передовая. Снова парень займет свое место в рядах строителей.
Среди девушек одна обращала внимание на себя. Она стояла впереди подружек, то расплетала, то заплетала перекинутую через плечо косу. Ясно, что волнуется больше всех. Может быть, это невеста джигита?
Вместе с группой врачей и сестер Мансур спустился вниз, велел открыть настежь двери. Теперь слышно стало, как задорно играет гармошка. На глазах у всех девушка с косой обняла парня, расцеловала, приникла головой к его груди, словно говоря: «Никому не отдам тебя».
Недавний больной благодарил Мансура Тагирова, его коллег:
— Спасибо всем! Век не забуду!
Вот молодежь с шумом и гамом вышла на улицу, уселась под звуки гармошки в автобус. Машина тронулась, из открытых окон замахали руками. Вот и скрылась за углом, машина. Оборвались звуки гармошки. Ребята уехали, чтобы заняться очередной стройкой. А врачи, сестры и санитарки разошлись по своим палатам, принялись за обычные хлопоты.
Через пятнадцать — двадцать минут Мансур уже стоял у операционного стола. Сегодня операции легкие. Еще не было и двенадцати, а он уже закончил работу. Позвонил в больницу Гульшагиде. Трубку взяла Диляфруз, торопливо проговорила:
— Гуля уже ушла домой! Сейчас и я пойду.
Коллеги молодого Тагирова, зная, какой нынче день у него, напоминали:
— Не задерживайтесь, Мансур Абузарович, собирайтесь поскорее.
Но тут зазвенел телефон. В трубке послышался взволнованный голос Самуила Абрамовича:
— Мансур Абузарович, вы еще не ушли?.. Пожалуйста, никуда не отлучайтесь. И пусть все будут на местах. На железнодорожной станции большая авария. Через несколько минут начнут привозить пострадавших… К нам выехал министр… Все на свои места! Подготовить операционный блок!
Мансур так и застыл с трубкой в руке. Авария на железной дороге — это как на войне. Никто заранее не знает, какие будут операции, сколько их предстоит сделать, сколько потребуется времени.
— Товарищи! Немедленно приготовьте операционный блок и все необходимое!..
Он быстро набрал помер больницы Гульшагиды, спросил Диляфруз. Ему ответили — она только что ушла. Позвонил домой — никто не подошел к телефону. А в клинике уже началась суета: машины с красным крестом одна за другой въезжали в ворота.
Надев халат, Мансур побежал в операционную.
— Я сам позвоню домой к вам, извинюсь перед Гульшагидой Бадриевной! — сказал попавшийся навстречу Самуил Абрамович. — Не теряйте ни минуты!
Мансур вырвал листок из блокнота, набросал несколько слов.
— Вот домашний адрес Гульшагиды и коротенькая записка ей. Очень прошу, пошлите с кем-нибудь!
Самуил Абрамович сунул записку в карман и убежал вниз, в приемную.
Катастрофа была серьезной, пострадавших много. Мансур, как и другие хирурги, работал, не поднимая головы. Одного пострадавшего уносили со стола и тут же клали второго, третьего. У многих тяжкие повреждения.
Когда Тагиров вышел из операционной, уже стемнело. Он встретил Самуила Абрамовича, спросил:
— Отослали мою записку?
Самуил Абрамович растерянно сунул руку в карман халата и… вынул записку. Мансур побледнел.
— Что же вы… — только смог выговорить он.
— Извините… Замотался… Ведь такое столпотворение было… — оправдывался заведующий отделением.
Мансур сбросил халат, побежал вниз. Посредине лестницы стояли Гульшагида и Диляфруз.
— Прости… простите… — бормотал Мансур, бросившись к ним.
— Ничего, я все знаю… Ты не беспокойся… Ведь завтра весь день наш, — измученным голосом сказала Гульшагида и провела рукой по его волосам. — Ты очень устал? Пойдем, дома тоже знают.
