Владимир Муссалитин - Восемнадцатый скорый
Борисенко отложил письмо и внимательно посмотрел в зал.
— Но там же нет ни одной фамилии, — подал из третьего ряда голос Муллоджанов, — неизвестно даже, какая бригада. Так что критика совершенно безадресная.
Муллоджанов посмотрел по сторонам, как бы ища поддержки у тех, кто пришел на собрание.
— Это верно — упущение пассажирки, что не указала фамилии проводниц, — согласился Борисенко, — но вот вы, Муллоджанов, скажите, могло быть подобное в вашей бригаде?
Борисенко ждал ответа на свой вопрос. Муллоджанов, боясь, как бы тут не было подвоха, молчал. В открытые окна были слышны гудки маневровых тепловозов, усиленный динамиками чуть хрипловатый голос дежурной, отдававшей команды невидимым исполнителям.
«Все-таки хорошо, что пошла работать на дорогу, — думала Антонина, прислушиваясь к разноголосице, доносившейся в окна. — Недаром говорят — путник увидит больше, нежели тот, кто сиднем сидит дома. Сколько разных встреч и знакомств было за это время, сколько их еще будет…»
— Думаю, что могло, — голос Борисенко вывел ее из забытья. — Тут вот, — Борисенко потряс пачкой писем, — отзываются и о проводниках вашей бригады. И должен сказать, не совсем лестно.
— Но у кого нет ошибок, — примирительно сказал Муллоджанов. — Не ошибается, товарищ Борисенко, как вы знаете, тот, кто ничего не делает. А в нашей работе без них не обойтись. Поди угоди каждому. А у проводника и без этого забот хватает.
— Разговор не о том, чтобы кому-нибудь угождать, — повысил голос Борисенко, начав сердиться на Муллоджанова, пытавшегося завязать ненужную дискуссию. — От проводника требуется четкое, беспрекословное выполнение его прямых обязанностей. А они, судя по этим письмам, — Борисенко прихлопнул рукой папку, — не выполняются совсем, а если и выполняются, то небрежно.
Антонина заинтересованно посмотрела на начальника резерва. Таким она Борисенко еще никогда не видела.
— Что-то случилось, не иначе, — шепнула возбужденно Женька.
— Ну, ну, — усмехнулась Антонина. Ей по душе было нынешнее настроение начальника резерва. Оказывается, Борисенко гораздо лучше, чем думала она. Борисенко, словно догадавшись, что она в эту минуту думает о нем, отыскал ее глазами и, как показалось ей, глаза его подобрели, голос смягчился.
— Трудности нашей работы нам известны, — продолжил Борисенко, — но они не могут оправдать недисциплинированность, расхлябанность кое-кого из проводников. Пассажир вправе требовать уважения и внимания к себе. Вот и давайте сегодня поговорим о том, что мешает нам в наших добрых намерениях.
Борисенко снова пристально посмотрел в зал, словно бы прикидывая, кому первому предложить слово.
— Ну раз желающих нет, то давайте послушаем отличившихся, Прошу Зинаиду Григорьевну Кутыргину.
— Меня? — пожала плечами Кутыргина. — Странно!
Пассия бригадира сидела в том же ряду, что и Муллоджанов. И когда назвали ее имя, Антонина видела, как напряглась и запунцовела мощная шея Муллоджанова.
— На сцену или как? — Кутыргина кокетливо повела по сторонам глазами.
— А это как вам удобней, — отозвался Борисенко.
Кутыргина была в черном, отливающем синевой парике и, как всегда, не в меру накрашенная, Антонину раздражала эта молодящаяся особа. Дело было даже не столько в ее внешности, сколько в поведении, образе жизни. Кутыргина вечно что-то покупала, перепродавала, и когда кому-то из девчат нужны были, к примеру, сапожки, меховая шапка или что-либо еще из дефицитных вещей, они бежали к Кутыргиной, уверенные, что та непременно найдет. И та, разумеется, находила, поясняя, что достала через каких-то знакомых, как бы оправдываясь за то, что вынуждена брать лишку. Во Фрунзе ли, Актюбинске, Кинеле или в самой столице возле ее вагона всегда вертелись суетливые, расторопные бабенки, что-то передававшие Кутыргиной, что-то бравшие от нее взамен. Все это делалось торопливо, с оглядками.
Не требовалось большого ума, чтобы догадаться, что Кутыргина имеет дело со спекулянтами. Кутыргина сменила двух или трех мужей и жила теперь одна в двухкомнатной квартире, ни в чем себе не отказывая. Отпуска проводила не иначе как на Черном море или в Прибалтике на Куршской косе. Каждая из этих поездок, если верить ее рассказам, обходилась ей в четыре с половиной — пять сотен рублей. «С ума сойти, куда ты только деньги деваешь. Дорога бесплатная. Ведь эти деньги, если даже каждый день в ресторане обедать, и то не проешь», — искренне изумлялись женщины в бригаде. Кутыргина странно и отчужденно смотрела на них, мол, что говорить с вами, если это вам не дано понять.
Когда подняли Кутыргину, Антонина подумала, что, должно быть, бригадирскую пассию зацепили за главное. Кутыргина хотя и старалась держаться спокойно, когда Борисенко словно сознательно долго рылся в пачке писем, отыскивая те, что были нужны, но тем не менее волнение ее было заметно. Беспокойно вел себя и Муллоджанов, он оглядывался на задние ряды, беспокойно вертя чисто выбритой головой с оттопыренными ушами.
И лишь когда было зачитано последнее и стало ясно, что волнения были напрасны, Кутыргина шумно вздохнула и тонко, нервно рассмеялась. Подумаешь, тоже мне обвинения?! Почему проводник, вместо того чтобы предложить пассажиру чай и кусковой сахар, приносит ему сладкий чай. Так что в том худого? Не пустой ведь чай принесла! Почему она больше за чай с пассажиров взяла? Но так ей-то лучше знать, сколько она ложек сахару в каждый стакан положила. И вообще, какие мелочные люди пошли, из-за каких-то двух копеек шум поднимают, на марки почтовые, чтобы письмо это отправить, и то больше потратились!
Вот так язвительно комментировала Кутыргина письма, когда почувствовала, что опасность миновала, хотя пришлось изворачиваться, когда в одном из писем пассажир сообщал, что ему подсунули использованное белье — «китайку». Мужичонка тот был невзрачный, в старой одежонке, в стоптанных сапогах и, должно быть, первый раз ехал в купе. Ехать ему от Актюбинска до Бузулука каких-нибудь шесть часов, ну она и дала ему комплект, бывший в ходу, не новый же раскрывать. Подслеповатый, черт, а рассмотрел, крик на весь вагон поднял, еле успокоила. Думала, тем и кончилось, а он, пенсионеришка несчастный, взял и письмо вот настрочил. Ему-то что, а ей расхлебывать.
Худо бы пришлось Кутыргиной, если бы Муллоджанов не вступился за нее. Сказал, что факт этот ему известен и был строгий разговор с проводником Кутыргиной, хотя никакого такого разговора, конечно, не было. Кутыргина благодарными глазами посмотрела на бригадира.
— Это хорошо, что вы проявили расторопность, — обратился Борисенко к Муллоджанову. — Но лично меня не совсем устраивают объяснения Кутыргиной. Насколько я помню, мы говорим с ней об этом уже не первый раз. Пора бы самой сделать выводы, пока их не сделал кто-нибудь другой.
Кутыргина вскинула голову, вызывающе посмотрела на Борисенко.
— Подумаешь, напугали. Или вы думаете, ваша железка медом намазана. Это мы за нее, дураки, сами не знаем чего держимся, других сюда и на аркане не затащишь. Посмотрите, в каких условиях работаем. Или уже забыли?
Решив, что лучший метод защиты — нападение, Кутыргина отважно бросилась в атаку. Пусть потом попробует начальник резерва сделать ей что-нибудь, ведь не решится, потому что все расценят эти действия как расплату за критику. Сейчас нужно выбить из его рук все до единого козыря. Все. Глаза ее одержимо горели, Ей хотелось сказать начальнику резерва такое, чтобы сразу поставить его на свое место, но что? Что? У нее не было никаких слов в доказательство своей невиновности, своей правоты. Она чувствовала свое бессилие и, чтобы, чего доброго, не расплакаться вот тут, прилюдно, закусила губы, судорожно вздыхая.
Антонина пристально взглянула на пассию бригадира. Так и поверили, что Кутыргиной безразлична дорога, ее должность. Форма проводника давала ей возможность прикрывать свои махинации. Сама же откровенничала, мне бы, мол, дуре, сразу на дорогу идти, по мне эта работа, а я все чего-то выгадывала, чего-то искала.
Борисенко был обескуражен неожиданным выпадом Кутыргиной. Несколько растерянно, словно спрашивая совета у других, смотрел он в зал. Вот уж правду говорят, нахальство — второе счастье. Антонине даже стало неловко за начальника резерва, спасовавшего перед нахрапистой бабой. Такой бы да еще и власть!
— И чего с ней миндальничают! — сказала Женька.
Антонине тоже было досадно, что таких людей, как Кутыргина, держат на дороге. Но что поделаешь, если в проводники не по конкурсу отбирают. Таких, как Кутыргина, чтобы форму не позорили, на других тень не бросали, гнать бы в три шеи надо, но не гонят, потому что их, проводников, не хватает. И не только у них в резерве.
Против ожидания Женьки, да и самой Антонины, собрание резерва прошло весьма бурно. Закончилось оно поздно, в одиннадцатом часу вечера, но, несмотря на этот поздний час, люди не спешили расходиться.
