Гавриил Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 1.
— Да. Собственное сердце и вера в будущее.
— Приехал он — и свежий ветер принес с собой, — заключил Николай Петрович.
Как бы там ни говорили они, а Филиппу Ивановичу было не по себе. Жаль было отпускать Герасима Ильича. И что-то еще тяготило его. Что именно — догадался не сразу. Наконец всплыла в памяти угроза Каблучкова: «С тобой разговор будет особый». Филипп Иванович напомнил об этом Николаю Петровичу. Но тот посоветовал односложно:
— Плюнь.
Всегда Николай Петрович умел находить короткие и мудрые решения жизненных вопросов, а тут ошибся, хотя и ободрил Филиппа Ивановича. Забыл он, что Каблучков — человек-ошибка, совсем не относящаяся к категориям тех, на которых мы учимся.
…А Герасим Ильич все смотрел и смотрел из окна вагона на пробегающие поля, на села и соломенные деревни. Он смотрел и думал. Думы его были беспокойными.
А в поле тянул свежий ветер, по пшенице ходили волны.
Глава одиннадцатая
Каблучков в действии
Через несколько дней события развернулись неожиданно.
С утра Каблучков сидел в кабинете один. Он любил сидеть один, в полном убеждении, что он, Каблучков, — единственное лицо, думающее за весь район, за всех людей. Он ожидал, что его утвердят первым, был в этом уверен. У него не было даже подобия мысли, что он сидит не на своем месте. Более того, ему казалось, что почти все коммунисты района сидят не на своих местах, что надо их перестанавливать, перемещать, держать в строгости и подчинении. Это он, рассматривая «личные дела» коммунистов, придумал такие определения: «Ого! Уже два года на одном месте. Оброс. Заплесневел. Встряхнуть на другое место»; или: «Ого! Этот сросся с массами и идет у них на поводу. Переместить!»; или: «Кого рекомендуют! Ни в номенклатуре не значится, ни наград не имеет. Отказать!» К Егорову все это не подходило. Значит, Егорова надо исключать.
Все материалы для этого мероприятия он подготовил. В одиннадцать часов вечера назначено бюро. Вызван Егоров. Вызван и Галкин как член бюро. Он сильно беспокоил Каблучкова: «Подведет, будет против».
Каблучков знал метод, который считал безошибочным. Это «метод предварительного опроса».
— Ты врага народа поддерживать не будешь? — спрашивал он у вызванного члена бюро.
— Не буду. А что?
— Ознакомься с «делом». И пойми, кто у нас сидит за пазухой.
Член бюро читал, знакомился и думал: «Три характеристики. Все доказано».
Но один из членов бюро, старый рабочий маленького ремонтного заводика, Морковин, повел себя иначе.
— Врага поддерживать будешь? — спросил Каблучков.
— Какого? — спросил и Морковин, по-нижегородски окая.
— Ну во-от тебе! Какого… Егорова!
— Егорова? Давно он перекинулся к врагам? — так же спокойно, поглаживая усы, продолжал спрашивать член бюро.
— На! Читай. — И Каблучков сунул Морковину «дело».
— Не шибко я читаю, долго буду читать.
— Сядь вон в уголке и читай, — посоветовал Каблучков, приняв слова собеседника за чистую монету.
Морковин и правда уселся в углу и стал листать «дело», предварительно свернув «козью ножку».
Прошло полчаса. Морковин листал. Каблучков сидел в ожидании. Прошел час — позиция Морковина осталась прежней: сидел, молчал, шевелил листы «дела».. Наконец Каблучков не выдержал, подошел и спросил:
— Ну как?
— Все правильно, — ответил Морковин, не поднимая головы, и продолжал смотреть в листы. Он даже рассматривал и оборотные, чистые, стороны: казалось, он не читал, а нюхал бумагу.
— Значит, как же? — настаивал Каблучков, уже раздражаясь.
— Все правильно, секретарь. Сочинено здорово, — Морковин наконец закрыл «дело» и подал Каблучкову.
— Значит, ты — за исключение? Голосуешь?
— Недельку бы подумать, — с деланной неуверенностью сказал Морковин. — Егорова-отца я знал, хороший человек. Филиппа тоже знаю. А вот видишь — враг. Как это так?
Каблучков забегал по кабинету.
— Так, так! — воскликнул он. — Значит, сомневаешься? На дорожку Галкина вышел. Потакать противникам партии собираешься? Ну что ж, подумай. И я подумаю.
— А правда, Каблучков, подумай-ка.
— Подумаю. И ты подумай.
— Подумаю. Подумаю. — Морковин встал, надел фуражку, повторил: — Подумаю, — и вышел из кабинета.
Каблучков открыл форточку, чтобы проветрить кабинет от махорки Морковина, увидел в окно его сутулую спину, медленно удаляющуюся в переулок, и сказал:
— Ох, уж это мне старичье!
А Морковин пришел домой, сел на пороге крыльца и задумался, опустил голову. Когда же жена, старушка, спросила: «Чего осовел?» — он ответил, невесело усмехаясь:
— Думаю. Каблучков дал команду — думать.
Так большая часть членов бюро была подготовлена «путем опроса». Двое были в отъезде. Галкина для личной беседы Каблучков не вызывал, знал, что с этим разговор будет там, на бюро.
Филипп Иванович и Николай Петрович получили вызов на бюро за два часа до начала. Они, не раздумывая долго, сели в «Москвич». Николай Петрович, сидя за баранкой, сказал, заканчивая какую-то мысль:
— Ну, кажется, теперь нас с тобой не за что ругать.
— А зачем же меня вызывают? Подобру так не бывает.
— Вот и я думаю: и ругать вроде не за что, а что-то Каблучков выкаблучивает.
Так они и не знали о повестке дня до начала бюро.
— Вопрос будет о Егорове, — объявил Каблучков. — Сообщаю материалы. На Егорова поступил материал от соответствующих организаций.
Он зачитал заявление Карлюка и Подсушки, не упомянув их фамилий, затем зачитал их же подтверждения, уже назвав фамилии и должности. И стал задавать вопросы Егорову:
— Ты лично против травопольной системы земледелия или нет?
— Нет, не против. Но против шаблона в земледелии.
— Ну, против трав?
— Нет. Я за травы, но только там, где они растут.
— С оговорками, значит?
— Пожалуй.
— Ясно, товарищи! Егоров выложил нутро, но с оговорками. — И задал вопрос уже по следующему пункту: — Ты в Германии был?
— Был. В армии.
— И как ты думаешь, — с улыбочкой уточнял Каблучков, — немецкий образ жизни лучше нашего или хуже?
— Хуже. Позвольте! Я считаю эти вопросы провокационными. Я протестую! — загорячился Егоров.
— Ты постой, постой, Филипп Иванович, — успокоил Николай Петрович. — Надо все выслушать. Больше выдержки.
Николай Петрович и сам внутренне негодовал. Только он умел себя сдерживать.
— Не могу я быть спокойным, когда понимаю, о чем идет речь, — не останавливался Филипп Иванович.
— Товарищ Егоров! — грозно сказал Каблучков и перешел на вы: — Не командуйте на бюро! Иначе мы попросим вас вон! И решим заочно.
— А я протестую! Это нарушение партийных норм! — выкрикнул Филипп Иванович. — Вы минуете первичную партийную организацию!
— А я вас спрашиваю: вы на вопросы отвечать будете? Или нет?
— Отвечай! — почти приказал Николай Петрович спокойно. Но в его голосе звучала уже нота надорванности. — Иначе ты будешь бессилен протестовать после.
Руки Филиппа Ивановича дрожали, но он пересилил себя.
— Буду отвечать.
— Так вот, насчет образа жизни. Дороги, машины и тому подобное — как?
— Дороги у них лучше.
— Значит, нам надо у них учиться?
— Насчет дорог — да.
— Ясно, товарищи! — утвердил Каблучков. — Нам остается выяснить один вопрос: где ваш отец, товарищ Егоров?
— Умер, — ответил Филипп Иванович уже угрюмо и зло.
— Отчего умер, товарищ Егоров?
— От смерти, товарищ Каблучков. И я прошу не порочить моего отца.
— Не увиливайте. Я спрашиваю: был отец в плену? — И Каблучков обвел членов бюро взглядом, будто говорил: «Вот еще какие дела он скрывает». — Был или не был?
— Был, — выдавил Филипп Иванович.
— И оттуда не вернулся?
— Не вернулся.
— Все ясно, товарищи! Отец Егорова, Егоров Иван Иванович, остался в плену.
— Не издевайтесь! — крикнул Филипп Иванович, — Отец себя не запятнал! Он…
— Не кричите на бюро! — Каблучков стукнул пресс-папье о стол. — Вы секретарь или я? Не допущу анархии! — И совершенно неожиданно перешел на тихий тон (он так умел): — А на вопросы отвечать будете. Вы опорочили сельскохозяйственный институт в присутствии ответственных лиц, в областном городе. Считаете ли вы, что это достойно звания коммуниста?
— Вопрос казуистический, — ответил Егоров. — Не отвечаю.
Николай Петрович дернул его за полу, а вслух сказал:
— Надо отвечать.
— Ладно, отвечу, если смогу. Отвечу… Систему сельскохозяйственного образования надо перестраивать. Всю. Институты выпускают агрономов не таких… Оторванных от практики. Об этом должен думать и говорить каждый коммунист, работающий в сельском хозяйстве.
