Сергей Снегов - В полярной ночи
— Всего двадцать восемь человек вытащили, — говорил Назаров. — Двенадцать из них тяжело ранены и обморожены, а четверо мертвы, спасти не удалось… Если бы не поспешили с помощью, еще хуже было бы. Правда, намучились, ребята просто с ног валились.
«А ты все же неплохой парень! — думал Седюк, разглядывая обмороженное, измученное лицо Назарова. — И работать ты, пожалуй, умеешь — когда загоришься по-настоящему».
— Я прикорну часок, — сказал Назаров, зевая. — Ты не подежуришь, Михаил Тарасович?
Седюк обещал подежурить.
В семь часов утра заработал телефон. Голос монтера, спрашивавшего, хорошо ли его слышат, был сразу прерван голосом Дебрева. Дебрев потребовал, чтобы на электростанцию было отправлено тридцать здоровых мужчин.
— Самая срочная работа сейчас — восстановление электростанции, — говорил Дебрев. — Синий организовал замену обгоревших кабелей и половину из них уже переложил. Меня, когда я полез в кабельную траншею, он покрыл последними словами и закричал, что ему нужны не начальники, а запасной кабель с базы техснаба. Кабель ему доставили.
— Молодец! — не удержался Седюк.
— Молодец, правильно! — в голосе Дебрева слышалась улыбка: ему, видимо, нравилось, что в Ленинске нашелся человек, который осмелился его обругать, и что этим человеком неожиданно оказался дипломат Синий, умевший со всеми ладить и всем говорить только приятное. — Он два раза обмораживался, но не уходил. А вот твоему Лесину нужно выговор вынести: растерялся и сразу же вышел из строя.
Отобрав людей и отправив их на электростанцию, Седюк прилег на диван.
К полудню скорость ветра упала до двадцати метров в секунду, и вахты стали пропускать возвращавшихся домой рабочих. Седюк передал проснувшемуся Назарову все поступившие по телефону распоряжения и поспешил в проектный отдел — узнать, что с Варей.
Варя сидела на своем обычном месте. Переночевав в вестибюле столовой, она утром, когда ураган стал стихать, добралась в управление и принялась за работу. Седюк посмотрел подготовленные ею расчеты и чертежи. Потом он прошел к Сильченко и доложил ему о спасательных работах. Секретарша Сильченко вручила Седюку давно обещанный ему ордер на отдельную комнату в новом доме — строители планировали сдать этот дом к празднику, но не успели.
— Воображаю, что наделала буря в этом пустом доме! — со смехом сказал Седюк, пряча ордер.
Следующие три дня были заполнены напряженной борьбой со снегом. Строительные работы нигде не возобновлялись. Некоторые предприятия, находившиеся на низменных местах, были занесены целиком — среди них цементный завод и опытный цех. Опытному цеху пришлось всего труднее. Он начисто исчез. На том месте, где он стоял, теперь простиралась снеговая равнина, из-под снега виднелась только дощатая площадка с установленным над ней трансформатором и торчали, словно пеньки, верхушки нескольких железных труб.
Киреев двадцать минут перечислял Янсону по телефону разрушения, нанесенные цеху бурей и подлежащие немедленному исправлению. Когда он дошел до переборки покоробившихся деревянных полов И покраски стен, Янсон бросил карандаш и оказал насмешливо:
— Сидор Карпович, вы, вероятно, думаете, что буря имела специальное задание обеспечить капитальный ремонт вашего цеха? Такие штуки не выжмешь даже из урагана жесткостью в сто один градус.
Теперь в опытный цех можно было войти только по снеговому туннелю длиною в пятьдесят метров. Вначале его пытались укрепить бревнами, как штольни подземных выработок, потом догадались полить водою. Образовался ледяной купол, прочно предохраняющий снег от обвала. Когда опытная установка работала, со стороны казалось, что дым выходит прямо из снега.
Больше всего народа работало на очистке железнодорожных путей. Почти все щиты были сорваны — их приходилось отыскивать, ремонтировать и устанавливать заново. Все выемки на железнодорожных путях, все пути, проходившие по крутым склонам гор, были полностью забиты снегом. На второй день работ откопали заваленный снеговым обвалом снегоочиститель — в нем спали у остывшей топки машинист и кочегар. Оба были целы и невредимы, но сильно проголодались. Через час снегоочиститель вступил в строй и стал быстро расчищать пути. К концу третьего дня и автотранспорт и железная дорога работали нормально.
Когда на всех площадках возобновилось строительство, было созвано совещание партийно-хозяйственного актива. Кинозал был полон и походил на палату военного лазарета — забинтованные лица, руки на перевязи, палки вместо костылей.
Сильченко начал свой доклад с того, что прочитал телеграмму Забелина:
«Ветер в тридцать пять метров в секунду представляет нормальную трудность строительства в вашем районе. Считаю причины остановки комбината неубедительными. Требую немедленного разворота всех строительных и монтажных работ с расчетом пуска объектов в правительственные сроки. Телеграфируйте мероприятия по ликвидации разрушений и меры по предотвращению их в дальнейшем. Представьте наиболее отличившихся при ликвидации аварий к награде. Забелин».
— Это оценка всей нашей работы, — сказал Сильченко, — сделанная опытным заполярником. И оценка эта заслуженно сурова. Мы потерпели поражение в первом крупном бою с суровой природой. Бои будут продолжаться, зима только разворачивается. Мы должны извлечь уроки из наших неудач, у нас нет права терпеть поражения.
В президиум вошел шифровальщик и подал Сильченко телеграмму, Сильченко встал. Он видел перед собой сотни нетерпеливых глаз. Голосом, полным торжества, он сказал:
— Наступает и на нашей улице праздник, товарищи! Наши армии под Сталинградом перешли в генеральное наступление с юга и с севера. Фашистский фронт прорван! Наступление развивается и нарастает, железное кольцо смыкается вокруг гитлеровских армий у Сталинграда!
Гром ликующих аплодисментов, крики «ура» покрыли его слова. Весь зал кричал, топал ногами, бил в ладоши. Потом кто-то запел «Интернационал», и сотни голосов мощно подхватили ликующий, грозный гимн.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Седюк влетел к металлургам и взволнованно крикнул:
— Слышали, товарищи? Наши наступают под Сталинградом! К нему кинулись проектанты и, перебивая друг друга, потребовали подробных объяснений. Он видел сияющее, счастливое лицо Вари, она тоже спрашивала — взглядом, словами, — но в общем гуле голосов он ничего не слышал.
— Получена радиограмма из Москвы — наши прорвали немецкий фронт, фашисты окружены, больше ничего не знаю, честное слово!
Говоря все это, он пробирался к Варе, но его оттирали, хватали за пальто, теребили.
— Товарищи! — крикнул кто-то. — Айда к строителям, через пятнадцать минут вечерняя московская передача!
Проектанты повалили в коридор, хватая по пути стулья. Седюк протянул обе руки Варе. Они вышли из комнаты последними. Он с упоением повторял:
— Наступаем, Варя, черт возьми, наступаем!
В опустевшей комнате металлургов остался один Телехов. Он что-то писал на оборотной стороне ненужных синек, переплетенных в большую тетрадь — в этой тетради обычно Телехов делал свои расчеты. Седюк сказал ему с негодованием:
— Алексей Алексеевич, неужели в такой час вы можете работать?
— Могу, — отозвался Телехов. Он встал, держа в руках исписанную тетрадь и глядя на Седюка блестящими, молодыми глазами. — Только в этот час и можно писать то, что я пишу. Прочтите и скажите свое мнение.
Седюк вслух прочел исписанную Телеховым страницу. Это было заявление председателю ГКО с просьбой направить его на восстановление металлургического завода в Сталинграде.
— Послушайте, да ведь завод-то в руках немцев! — возразил Седюк, удивленный.
— Ну и что же? — строго ответил Телехов. — Я все рассчитал: пока мое заявление придет в Москву, пока его рассмотрят и разрешат мне вылететь, пройдет не меньше месяца. Я приеду в Сталинград как раз вовремя. Понимаете, во всем Советском Союзе есть, может быть, только десять человек, которые так знают этот завод, как я. Место мое — там. Вы скажите одно: удалось все это мне убедительно изложить?
Седюк не стал спорить, он не хотел огорчать старика. В комнату возвращались веселые, шумно разговаривающие проектанты. Проходимость в эфире в этот вечер была хорошей, им удалось прослушать московскую передачу полностью. Седюк еще раз выслушал экстренное сообщение Информбюро, оглашенное Сильченко на совещании, и пошел с Варей из отдела.
На улице было морозно и ясно. В небе бушевало полярное сияние — гигантская многоцветная бахрома вспыхивала, кружилась и осыпалась над домами. Даже праздничная иллюминация, наспех устроенная в поселке по случаю радостного известия, не смогла стереть бурных красок небесного сияния. Седюк прошел с Варей в конец поселка и вышел на холм. И если на людях ему не хотелось говорить, то сейчас слова полились сами, радостные и взволнованные. Он вспоминал первые дни войны, горечь поражения, но сейчас недавняя страшная боль вдруг стала иной — она смягчилась надеждой, словно отблеск наступающей победы ложился и на прошлое. Варя слушала его, изредка вставляя свое слово.
