Михаил Булгаков - Том 3. Дьяволиада

Таракан доигрывал пятый, последний червонец. Серый червонец, вылежавшийся за пазухой. Таракан вынул, и владелец ящика его разменял так: рваный рубль, новый рубль, зеленая трешка и тоненькая, как папиросная бумага, видавшая виды пятерка. Таракан поставил рубль, еще рубль, не взял. «Что ж я по рублю да по рублю?» — вдруг подумал и почувствовал, что падает в бездну. Трешку! И трешка не помогла. Тогда Таракан шлепнул пятерку, и все мимо поплыло по Новинскому бульвару, когда лапа голоса, похожая на воронью, махнула пятерку с доски. Никто не шелохнулся вокруг, весь мир был равнодушен к злостной Таракановой судьбе. Владелец же ящика вдруг снял доску, взял ее под одну мышку, а ящик под другую — и в сторону.

— Постой! — хрипло молвил Таракан и придержал голос за рукав. — Погоди-ка!

— Чего годить-то? — ответил голос. — Ставок больше нет. Домой пора.

— Еще сыграю, — чужим голосом заметил Таракан, вынул сапоги и сразу в тумане нашел покупателя.

— Купи сапоги, — сказал он и увидел, что продает сапоги той кепке, что первая начала игру. Кепка презрительно оттопырила губу, и тут поразился Таракан тому, что у кепки было такое же масляное лицо, как и у голоса.

— Сколько? — спросила кепка, постукивая по подошве расщепленным больным ногтем.

— Двадцать! — вымолвил Таракан.

— Двенадцать, — нехотя сказала кепка и повернулась уходить.

— Давай, давай! — отчаянно попросил Таракан.

Кепка, свистя через губу, крайне вяло вынула из кармана стального френча червь и два рубля и дала их Таракану. Ящик вернулся на место и легче немного стало Таракану. Он проиграл по рублю пять раз подряд. На счастливый 3-й номер поставил рубль и получил пять. Тут испуг червем обвил сердце Таракана. «Когда же я отыграюсь?» — подумал он и поставил пять на 6-й.

— Запарился парень! — далеко заметил кто-то.

Через минуту чисто было перед Тараканом. Ящик уплыл, доска уплыла, и люди разошлись. Бульвар жил, равнодушный к Таракану, китаец стрекотал погремушкой, а вдали переливались свистки — пора рынок кончать.

Воспаленными глазами окинул Таракан бульвар и ныряющей волчьей походкой догнал кепку, уносившую сапоги. Пошел рядом, кепка покосилась и хотела свернуть вон с бульвара.

— Нет, ты так не уходи! — не узнав своего голоса, молвил Таракан. — Как же это так?

— Чего тебе надо? — спросила кепка, и трусливо забегали его глаза.

— Ты какой же червонец мне дал за сапоги? А? Отвечай!

Свет отчаянья вдруг озарил Тараканову голову, и он все понял. На червонце было чернильное пятно, знакомое Таракану. Вчера это пятно на червонце получил Таракан в жалованье в пекарне. Он голосу проиграл этот червонец, как же он оказался у этого, кем звалась кепка, и Таракан понял, что она, кепка, заодно с голосом. Значит, червонец голос передал кепке? Не иначе.

— Отойди от меня, пьяница! — сурово сказала кепка.

— Я пьяница? — голос Таракана стал высок и тонок. — Я-то не пьяница. А вы сообщники, злодеи! — выкрикнул Таракан.

Прохожие брызнули в стороны.

— Я тебя не знаю! — неприязненно отозвалась кепка, и Таракан понял, что она ищет лаз в газоне.

Таракан вдруг заплакал навзрыд.

— Погубили меня, — содрогаясь, говорил он, — убили человека. Деньги профсоюзные… Мне их сдавать в кассу. Под суд идти! — Весь мир заволокло слезами, и кепка смягчилась.

— Что ты, голубчик? — задушевно заговорила она — Я сам, голубчик мой, проигрался. Сам лишился всего. Ты иди, проспись.

— Сапог мне не жалко, — мучаясь, выговорил Таракан, — а пятьдесят не мои. Делегат я. Сироту погубили. Жулики! — внезапно тоненько закричал Таракан. Кепка нахмурилась.

— Пошел ты от меня к чертовой матери! — рассердилась она лицом, а глаза по-прежнему бегали. — Я тебя в первый раз в жизни вижу.

— Верни этого с ящиком! — не помня себя, бормотал Таракан, наступая на кепку. — Подай мне его сейчас! А то я вас власти отдам! Куда же это милиция смотрит? — в ужасе спросил Таракан у любопытной старушечьей мордочки в платке.

Наложила на себя мордочка крестное знамение и мгновенно провалилась в газон. Мальчишки засвистели кругом, как соловьи.

— А ты дай ему, дай, что долго разговаривать! — посоветовал чей-то гнилой голос.

Кепкины глаза теперь ходуном ходили, вертелись, как мыши.

— Отцепись от меня, падаль! — сквозь зубы просвистела кепочка. — Никакого я ящика не видел.

— Врешь! Мошенник! Я вас насквозь вижу! — рыдающим голосом воскликнул Таракан. — Мои сапоги за мой же червонец купил!

— Что на них, свои клейма, что ли? — спросила кепочка и косо подалась в сторону. — Я их купил совсем у другого человека, высокого роста, с бельмом, а ты маленький — Т-таракан! Обознался, гражданин! — сладко заметила кепочка, улыбаясь любопытным зрителям одними постными щеками. — А теперь мне голову морочит. Ну, отойди, зараза! — вдруг фыркнула она кошачьим голосом и, как кошка, пошла — легко, легко. Клеш замотался над тупоносыми башмаками.

— Говорю, лучше остановись! — глухо бубнил Таракан, цепляясь за рукав. — Предаю тебя ответственности! Люди добрые…

— Эх, надоел! — сверкнув глазами, крикнула кепочка и сухим локтем ударила Таракана в грудь.

Воздуху Таракану не хватило. «Погибаю я, делегат злосчастный, — подумал он. — Уходит… злодей…»

— Ты остановишься? — белыми губами прошептал Таракан и поймал кошачий зрачок отчаянным своим глазом. В зрачке у кепки была уверенность, решимость, не боялась кепка коричневого малого Таракана. Вот сейчас вертушка-турникет, и улизнет кепочка с Новинского!

— Стой, стой, разбойник! — сипел Таракан, закручивая двумя пальцами левой руки скользкий рукав. Кепка молча летела к турникету. — Милиция-то где же? — задыхаясь, шепнул Таракан.

Таракан увидел мир в красном освещении. Таракан вынул финку и в неизбывной злобе легко ударил ею кепку в левый бок. Сапоги выпали из кепкиных рук на газон. Кепка завернулась на бок, и Таракан увидел ее лицо. На нем теперь не было и признаков масла, оно мгновенно высохло, похорошело, и мышиные глазки превратились в огромные черные сливы. Пена клоком вылезла изо рта. Кепка, хрипнув, возвела руки к небу и качнулась на Таракана.

— Ты драться?.. — спросил Таракан, отлично видя, что кепка драться не может, что не до драки кепке, не до сапог, ни до чего! — Драться?.. Ограбил и драться? — Таракан наотмашь кольнул кепку в горло, и пузыри выскочили розового цвета на бледных губах. Экстаз и упоение заволокли Таракана. Он полоснул кепку по лицу, и еще раз, когда кепка падала на траву, чиркнул по животу. Кепка легла в зеленую новинскую траву и заляпала ее пятнами крови. «Финка — знаменитая… вроде как у курицы, кровь человечья», — подумал Таракан.

Бульвар завизжал, заревел, и тысячные, как показалось, толпы запрыгали, заухали вокруг Таракана.

«Погиб я, делегат жалкий, — помыслил Таракан, — черная моя судьба. Кто ж это мне, дьявол, ножик продал, и зачем?»

Он швырнул финку в траву, прислушался, как кепка, вся в пузырях и крови, давится и умирает. Таракану стало жалко кепку и почему-то того жулика с ящиком… «Понятное дело… он на хлеб себе зарабатывает… Правда, жулик… но ведь каждый крутится, как волчок…»

— Не бейте меня, граждане, — тихо попросил пропащий Таракан, боли от удара не почувствовал, а только догадавшись по затемненному свету, что ударили по лицу, — не бейте, товарищи! Делегат я месткома пекарни № 13… Ох, не бейте. Профсоюзные деньги проиграл, жизнь загубил свою. Не бейте, а вяжите! — молвил Таракан, руками закрывая голову.

Над головой Таракана пронзительно, как волчки, сверлили свистки.

«Ишь, сколько милиции… Чрезвычайно много набежало, — думал Таракан, отдаваясь на волю чужим рукам, — раньше б ей надо было быть. А теперь все равно…»

— Пускай бьют, товарищ милицейский, — глотая кровь из раздавленного носа, равнодушно сказал Таракан, понимая только одно, что его влекут сквозь животы, что ноги его топчут, но уже по голове не бьют. — Мне это все равно. Я неожиданно человека зарезал вследствие покупки финского ножа.

«Как в аду, суматоха, — подумал Таракан, — а голос распорядительный…»

Голос распорядительный, грозный и слышный до Кудринских, ревел:

— Извозчик, я тебе покажу — отъезжать! Мерзавец… В отделение!!!

Бубновая история*

Мохрикову в номере гостиницы приснился сон — громаднейший бубновый туз на ножках и с лентами на груди, на которых были написаны отвратительные лозунги: «Кончил дело — гуляй смело!» и «Туберкулезные, не глотайте мокроту!»

— Какая смешная пакость! Тьфу! — молвил Мохриков и очнулся. Бодро оделся, взял портфель и отправился в Госбанк. В Госбанке Мохриков мыкался часа два и вышел из него, имея в портфеле девять тысяч рублей.