Вениамин Лебедев - По земле ходить не просто
— Кто его знает, — ответил Николай. — Не превратимся ли мы в людей без роду и племени? Вот сегодня получил письмо от Нины… Обвиняет меня, что я сам не захотел в госпиталь, поближе к ней. А откуда я знаю, почему не пожелал меня выпустить из медсанбата наш генерал?
— Я-то это знаю. При мне дело было на наблюдательном пункте. Позвонили, что ты ранен. Генерал боится, что тебя из госпиталя направят в другую часть. А кто ты в другой части? Командир батареи без военного образования, командир батальона без стажа? Будешь в лучшем случае заворачивать ротой. А ты оказался толковым комбатом. Генерал назвал тебя культурным командиром.
— Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!
От лесочка, где стояли машины, не разбирая дороги, бежал шофер Тарасов, размахивая распечатанным письмом..
— Письмо… Из колхоза, — проговорил он, запыхавшись. — Товарищ лейтенант, это вы меня так расписали?
— Я ничего не расписывал, Тарасов, Написал так, как есть.
— Вы… Вы написали, что я по-настоящему честно служу в армии?
— Разве это не так? — в свою очередь удивился Андреи. — Спроси вот старшего лейтенанта. Все правильно. Скажу тебе по секрету: красноармеец Тарасов награжден медалью «За отвагу». Завтра получишь. Это еще старший лейтенант оформлял наградной материал.
Тарасов так был ошеломлен этим известием, что чуть не бросился на шею Куклину, но тот сам обнял его.
— Все у тебя хорошо, Тарасов, вот только товарищей чуждаешься и приметам веришь.
— Никаким приметам я больше не верю, товарищ лейтенант, и товарищей не чуждаюсь. Вот увидите. Вот увидите… — И Тарасов кинулся обратно в лесочек к шоферам, чтобы поделиться радостной новостью.
Тысячи километров проездил за свою жизнь этот немолодой шофер. Вечно ездил он на избитых машинах, и никогда ему не доверяли хорошую: считали непутевым. Как снег на голову свалилось письмо из сельсовета, Председатель сообщал, что письмо лейтенанта Куклина получено и обсуждено на колхозном собрании. В ответном коллективном послании колхозники заявляли, что гордятся своим земляком Матвеем Тарасовым, честно и добросовестно выполняющим свой долг перед Родиной, а сами обещают трудиться так же, как их земляк на фронте. И, словно отчитываясь перед большим начальством, докладывали Матвею о хлебе, сданном государству, о семенах, о своей работе.
Вот тебе и лейтенант Куклин! А ведь Тарасов боялся его, считал себя самым несчастным человеком, если тот садился рядом в кабину. Встречу с ним считал дурной приметой.
Примет он знал много: заяц ли перебежит дорогу, сон ли приснится дурной, птица ли пролетит не так… И они сбывались: то машина забуксует и сядет в грязь, то осколки выбьют ветровое стекло. Он всего боялся. Боялся смеяться, говорить громко, не плясал, когда весело, не пел, когда душа хотела того: лишь бы не накликать беду. Все это теперь ушло куда-то, кажется далеким, смешным.
— Вот и этот становится человеком, — сказал Андрей, глядя на удаляющуюся фигуру шофера. — Теперь не свихнется.
Утром Николай, освеженный, воспрянувший духом после встречи с друзьями, выехал в медсанбат. Андрей повез его на своей машине. Он сам сел за руль, а Тарасов примостился в кузове.
Еще издали при выезде на шоссе они увидели легковую машину, застрявшую в грязи. Около нее возился шофер, а по шоссе прохаживался его толстый начальник.
Чтобы не застрять при выезде, Андрей разогнал машину, вылетел на шоссе и остановился, чтобы помочь легковой. В это время к ним подбежал толстый человек.
— Лейтенант! Не видите, что ли, что машина застряла? Где ваши бойцы? Гоните их сюда! — гневно крикнул он на Андрея.
Николай оторопел. Перед ним был Федор Токмарев. На петличках его шинели виднелись шпалы. Федька — капитан!
— Бойцы не для того, чтобы вытаскивать машины начальства из грязи. И нечего их гонять, — подал голос Николай.
— Что? Кто это говорит? — гневно спросил Федор.
— Я, — ответил Николай, открывая кабину и слезая на землю. — А ты, Федька, не ори на нас. Тебя-то мы уж не станем бояться. Помоги ему, Андрюша. Трос есть? Вытащи.
Токмарев ошеломлен был неожиданной встречей, но не выразил особенной радости и заговорил так, будто они совсем недавно виделись в последний раз.
— Вот черт! — выругался он. — Накричал на своих. Да в армии без этого не возьмешь. Насобачился за это время… А ты потише насчет Федьки, — предупредил он, косясь в сторону шофера. — Видишь, тут подчиненный…
— Боишься за свой авторитет? Федька! Федька!
— А ты ранен? — не обращая внимания на слова Николая, сказал Токмарев. — Конечно, проявил патриотизм и не уехал в тыл. Впрочем, ты хитрый, должно быть. Много служил в армии. Знаешь порядки. За этот поступок дадут орден и характеристику тоже… Пригодится в дальнейшем.
Федор говорил с оттенком собственного превосходства и даже покровительственно. Радость Николая, мелькнувшая в первый момент встречи, исчезла. Странно, но ему, оказывается, не о чем было говорить с Федором.
— Здорово, я гляжу, насобачился ты ставить себя высоко, Федька, — продолжал он поддразнивать. — Словно не из того же теста, что и мы. Кем ты сейчас?
Федор сел рядом с Николаем и вытащил папиросы.
— Во втором эшелоне штаба армии заведующий вещевым складом.
— И устраивает такая должность?
— При чем тут устраивает? Я ведь не собираюсь всю жизнь служить в армии. Мой девиз: хочешь жить — умей вертеться. Понял? Пережить бы только войну. Наше призвание другое.
— А-а. Вон в чем дело.
— Ну, извини. Мне надо ехать, — заторопился Федор, когда вытащили его машину. — Приедешь в штаб армии, разыщи меня.
— Не придется. У меня там не бывает дел.
— Кто этот хомяк? — спросил Андрей, когда Федор уехал.
— Хомяк и есть. Видишь, какой стал. Говорит, хочешь жить — умей вертеться. Лишь бы пережить войну. Призвание иное… Переживет. Даже если война протянется полсотни лет! Сволочь! Ведь в одном институте учились, одних преподавателей слушали. От одной буханки хлеб ели…
— Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты есть, — съехидничал Куклин.
— Старо! — огрызнулся Николай.
Андрей на этот раз не стал скулить над другом: Николай был слишком зол.
* * *Проснувшись, Николай несколько минут лежал, прислушиваясь к деловитому грачиному гомону.
Да, он был прав. Грачи не улетели от своих гнезд, не испугались даже пушек, которые стояли под березами. Правда, как рассказывали, в первые дни, когда батарея открывала огонь, они всей стаей снимались и улетали, но проходил час-другой, и все возвращались назад. Когда пришла пора высиживать птенцов, они не обращали внимания даже на выстрелы орудий.
Пора было подниматься, но Николай медлил. Не хотелось длительного прощания с товарищами. Лучше сказать несколько слов — и в дорогу.
Вчера Николая вызвали из медсанбата в штаб дивизии и показали приказ: откомандировать старшего лейтенанта Снопова в распоряжение такого-то отдела штаба армии. Транспорта в тыл не было, и Николай заночевал в батарее. Сегодня в десять отъезд.
Как и всякий военный человек, получивший приказ явиться туда-то, Николай думал о своей дальнейшей судьбе. Мысли невольно вертелись вокруг событий на фронтах.
С наступлением лета тяжелое положение сложилось на Юго-Западном фронте. Советские войска, перешедшие в наступление в начале весны, потерпели поражение под Харьковом и вынуждены были отступать. После невиданной героической обороны Красная Армия оставила Севастополь. Немецкие войска стремительно продвигались к Волге. Им пока не приходилось опасаться за свой тыл: Англия и Америка не торопились открывать второй фронт.
Положение сложилось тяжелое еще и потому, что Япония на востоке продолжала усиливать Квантунскую армию. Подозрительная возня началась в Турции. Политические деятели и генералы зачастили в Берлин. В турецкой печати появились статьи, доказывающие, будто Волга, Кавказ и Крым исконные территории Турции.
Встав наконец, Николай откинул брезент и выглянул наружу. Около машины под белым пологом расцветшей черемухи Казаков и Мухаметдинов прикрепляли к его шинели новые защитного цвета «кубари». Андрей, сумрачный и сосредоточенный, стоял у орудий под березой. Увидев Николая, он торопливо направился к нему.
— Умывайся. Завтракать пора.
А когда командиры сели завтракать на траву под черемуху, Андрей нерешительно спросил:
— Может, Коля, сумеешь там отпроситься назад? В батарею…
— Проситься не буду, Андрей. Где-то, может, не хватает командиров, а нас тут четверо, способных в любую минуту взвалить на себя батарею.
— Тесно тебе стало здесь, — обиделся Андрей. — Я знаю твой девиз, но воевать-то везде одинаково.
— Об этом, Андрюша, не говорят. Если на то пошло, все мы родине служим. Но дело не в этом. А в том, что мы каждый день и в военное и в мирное время проходим испытание: какой ты есть человек — настоящий или ничтожество? И не будем отказываться от того, что требуют от нас.
