Александр Беляев - Том 6. Звезда КЭЦ
Она была покрыта илом и ракушками. Одна уключина уцелела, но была изъедена коррозией. Через среднюю банку был протянут завязанный узлом ремень, под ним лежало несколько тазобедренных костей.
– Вот что осталось от человека, – толковали матросы. – Наверное, привязал себя, чтобы не смыло волной, да так привязанный и пошел на дно. Рыбы сделали свое дело – обгрызли мясо. Остались одни косточки.
Два матроса ножами осторожно соскребли налипший слой с носа и боков шлюпки. Четко выступила надпись: «Левиафан».
– Мы не ошиблись. Эта шлюпка с «Левиафана». Как известно, он затонул так быстро, что все спущенные шлюпки захлестнуло волной. Следовательно, и сам «Левиафан» должен быть поблизости.
– А почему затонул «Левиафан»? – спросил Гинзбург.
– Это так и осталось невыясненным, – ответил Маковский. – Одна из неразгаданных тайн океана. Ну, теперь что же, поднять кожаную сумочку с груди скелета?
– В кисете табак, наверное, – пошутил матрос.
С «кисетом» пришлось повозиться.
Телеоко довольно быстро разыскало скелет – он лежал на открытом месте, и его было хорошо видно при рассеянном солнечном свете.
Пальцы «паука» были не очень приспособлены для такой мелкой работы. Они сжимались и разжимались несколько раз и никак не могли схватить кожаную сумочку… Она проходила сквозь «пальцы». Гинзбург пробовал поднять всю грудную клетку, но едва железные «пальцы» стиснули скелет, кости рассыпались и упали на дно. Наконец Гинзбургу удалось зацепить ногтем железного пальца за ремешок. Мотя приказал поднимать «паука». Но он допустил ошибку: ему надо было следить за подъемом с помощью телеока, он же считал, что ремешок прочно зацеплен пальцем. Увы, то ли ремешок перегнил в воде, то ли «паук» раскачался во время подъема и ремешок при этом выпал. Так или иначе, «паук» явился без добычи. Найти место, куда упала сумочка, было почти невозможно. Гинзбург не мог простить себе этой ошибки. Он готов был искать весь день. Однако несколько часов поисков «кисета» не дали результатов. Возможно, он упал в одну из узких расщелин.
– Придется прекратить поиски, – сказал Маковский. – Да, возможно, и находка того не стоит. В самом деле, что могло быть в этой сумочке? Всего вероятнее, несколько золотых монет или бумажные деньги. А если были бумаги и документы, то они, конечно, давно испорчены водой и, считай, погибли, хотя бы они и имели какое-то значение для нас.
– А бочонок… – хотел крикнуть Миша, но Маковский опередил его желание.
– Поднимем хотя бы бочонок, – сказал он.
– Мой подводный глаз нашел его, – проговорил Гинзбург. – Подводите «паука» левее.
«Паук», расставив лапы, медленно приближался к своей добыче.
Следами авантюриста
Дирижабль «Ц-6», высадив Карпиловского и взяв на борт Азореса, полетел в северо-западном направлении. Азоресу это было не с руки. Корреспондент уже выработал план поисков. На «Урании» был флаг Аргентинской Республики. О том, что «Урания» аргентинский пароход, говорил и Кар. Скотт наверняка отплыл от берегов Аргентины. Значит, Азоресу надо было начать поиски с Буэнос-Айреса, тем более что этот город он уже знал и там живет Кар, который также может оказаться полезным.
Но «Ц-6» летел на Нью-Йорк, и Азоресу ничего не оставалось, как высадиться в этом городе и оттуда лететь самолетом в Аргентину. Появление советского цельнометаллического дирижабля вызвало сенсацию, и это дало Азоресу материал для корреспонденции.
В Нью-Йорке Азорес не терял времени зря. Прежде всего он написал очерк об этом капиталистическом Вавилоне: что произошло с городом за два года, в течение которых Азорес не был здесь.
«Можно подумать, – писал Азорес в очерке, – что в Нью-Йорке исчез жилищный кризис. Даже в Бауэре, квартале бедноты, – тьма пустых берлог. Но их обитатели выселены за неуплату квартплаты. Быстрыми темпами идет „рабочее жилстроительство“: выселенные из своих квартир рабочие переселились на окраины города и строят там „здания“ из старых ящиков, автомобильных кузовов, консервных банок, старых листов железа и всякого хлама.
В центре города вы можете выбрать для жилья первую попавшуюся квартиру в любом небоскребе… если только у вас есть для этого капитал.
Вместо фешенебельных ресторанов выросли маленькие „спикизи“ – кабачки. Возле дверей закрытых кафе нищие, грязные, ободранные индейцы продают сосиски с хреном и „собачью колбасу“ – пять центов порция».
Азорес проведал и биржу. Ему казалось, что он попал в дом сумасшедших или в больницу, где больные тифом, оставленные без присмотра, бегают и выкрикивают что-то в суматохе.
Азорес придержал за рукав одного «сумасшедшего», который казался менее буйным, чем другие, и заговорил с ним. Это был мелкий биржевый спекулянт, комиссионер, который доллара за два был готов на все. Азорес пообещал ему намного большую сумму, если тот добудет ему кое-ка-кие сведения о мистере Скотте.
– Мистер Скотт? – сказал маклер. – Их тысячи. Какой вам нужен?
– Тот, который недавно зафрахтовал пароход «Уранию» в Буэнос-Айресе… За сорок лет, лицом желт. Очевидно, болен тропической лихорадкой.
– Тогда вам следует отправиться в Буэнос-Айрес, – ответил маклер, но решив, что нельзя упустить клиента, добавил: – Впрочем, я постараюсь узнать все возможное. Где вы остановились?
Азорес сообщил адрес и прибавил:
– Вот вам пять долларов на расходы.
Маклер почтительно поклонился и, улыбаясь – кто же в Америке не улыбается? – исчез в толпе.
«Конечно, он ничего не узнает, – думал Азорес. – Да мне-то что, пусть хоть пообедает сегодня».
Но «кое-что» маклер узнал. В день отъезда Азореса он неожиданно появился с четырьмя справками о четырех Скоттах, которые больше других походили на того, которого ищет Азорес.
Журналист просмотрел справки и остановился на одной. В ней было сказано немногое: «Несколько лет назад в Нью-Йорке существовала небольшая рекламная контора какого-то Скотта и Вильямса. Эта „компания“ была нестоящей, то есть у нее не было основного капитала, хотя она и умудрялась делать небольшие обороты. После одного удачного трюка Скотт и Вильямс исчезли. Возможно, бежали в Палестину. Дальнейшая их судьба неизвестна».
Азорес поблагодарил маклера, заплатил ему за справки и взял их с собой. «Возможно, пригодятся».
Вечером он уже летел в самолете.
Первый визит – к Кару.
Как он похудел и побледнел! Но на лице все та же улыбка, скорбная улыбка человека, который хочет показать, что его дела – о, конечно, копеечные! – не столь уж плохи. Без этой улыбки разве лавочник отпустит в кредит, а домовладелец разве подождет с квартирной платой?
– Как я рад вас видеть, дорогой товарищ Азорес! – воскликнул Кар, потирая свои сухие руки. – Дела идут успешно. Каковы последние новости?
Азорес рассказал:
– Последнее, что я видел, – это как Гинзбург потерял кожаную сумочку, висевшую на груди скелета, и как наш «паук» опустился, чтобы вытащить какой-то бочонок… Но что с вами, дорогой Кар? Вы так побледнели…
– Скелет… сумочка! – закричал Кар подавленным от волнения голосом. – И вы говорите, что его нашли возле шлюпки с «Левиафана»?
– Да, близ шлюпки, поднятой на борт траулера.
– Да ведь это же скелет Хургеса! – По худым, заросшим рыжей щетиной щекам Кара потекли обильные слезы.
Азорес расчувствовался. Даже корреспонденту не так уж часто случается видеть, как плачут взрослые мужчины.
– Может быть, вы ошибаетесь? Скелеты все похожи. Я, признаюсь, не отличил бы даже женского скелета от мужского.
– Нет, нет, это он, это мой бедный Хургес! Так вот что осталось от него. Какая несправедливость судьбы! Такой ум! Такой человек! Он так и не увидел своей новой родины.
Мир потерял великого человека. Скелет возле шлюпки. А сумочка… Вы знаете, что было в этой сумочке? Вот здесь, в этой комнате, Хургес показывал ее мне и примерял к своей груди…
«Если пароход будет тонуть, я эту сумочку привяжу на шею, – сказал тогда он. – Возможно, мне посчастливится спастись на шлюпке». Да. В сумочке находилось его изобретение – бумаги со схемами и формулами… Но бумаги, конечно, уже испорчены водой. Гинзбург напрасно так сокрушался, я бы его успокоил. Но он сам виноват, – с мягким укором продолжал Кар. – Почему он не вспомнил обо мне?
– Товарищ Кар, Гинзбург, возможно, не очень виноват. Он при мне несколько раз пытался связаться с вами, но не получал ответа. И мы решили, что или вы больны, или что-то вам мешает.
– Это верно, – оживился Кар. – Мои дела вовсе плохи – не сегодня-завтра меня уволят. Хозяева решили, что, как ни мало они мне платят, это роскошь, когда вся заработная плата идет одному человеку. И они поделили мой оклад между двумя служащими. Да, да! Они пригласили еще одного, который чем-то выслужился. Теперь мы работаем с ним через день. По сути дела, он, как и я, почти ничего не делает для фирмы – нет работы. Все стоит. А мой сотрудник к тому же еще и ленив. Дремлет вот в этом кресле. И это хорошо. Из-за лени он ничем не интересуется. Мне пришлось все же перенести нашу коротковолновую радиостанцию к себе на квартиру. А это рискованно. Но ничего не поделаешь. И в те дни, когда я работаю или, вернее, не работаю, я уж не могу разговаривать с вами. Но я обязательно сообщу дни. И мы будем продолжать… если только…
