Прощальный ужин - Сергей Андреевич Крутилин
Как-то трудно было отказать в такой пустяковой просьбе. Но с другой стороны, всякое дело, которое требовало от Кудинова движения, принятия каких-то новых решений, вызывало в нем внутренний протест.
Эльвира видела, что он колеблется. Она уже знала, чем можно заманить его в лес.
— Можете взять с собой вот этот ящик, — она указала на этюдник. — Встанете где-нибудь в затишке, а я рядом, недалеко, поброжу, грибы пособираю.
«Только не завтра! — лихорадочно работала мысль в поисках отказа. — Надо сослаться на что-то важное, оттянуть время. А там все устроится».
— Завтра не могу, Эльвира, — сказал он, не глядя ей в глаза. — Я еще этот этюд не завершил. Денька два потребуется. А потом — посмотрим. Я не против прогулки в лес, тем более с такой очаровательной девушкой, как вы…
Игорь все это хотел обернуть в шутку; он привлек Эльвиру, чтобы поцеловать. Она улыбнулась и не то чтобы оттолкнула его, а скорее — ловко вывернулась из его объятий.
— Посмотрите лучше, какую я вам красоту устроила! — Эльвира кивнула на стол.
На столе, в вазочке, в которой он хранил кисти, стоял букет осенних листьев — оранжевых, желтых, красных, — таких ярких, что они забивали цвет его этюдов.
И среди этой осенней красоты, как бы напоминая о прошедшем лете, ярко-ярко голубел цикорий…
12
— Будьте добры, Игорь Николаевич, подержите! — Сомов бесцеремонно сунул в руки Кудинову лампу, пояснил: — На лицо падают блики, искажается цвет. Вы отойдите немного подальше. Так.
Фотограф включил свет, и стало ярко, как днем.
Тем днем, когда Игорь писал Эльвиру.
А день тот он вспоминал часто.
С утра над Окой туманилось, и когда они садились в лодку, на причале, за дебаркадером, то все сиденья были покрыты каплями утренней росы. Садиться на мокрое не хотелось. Игорь достал из этюдника лоскут, которым он вытирал кисточки, протер сначала корму, где он думал усадить Эльвиру, а затем и скамейку посреди лодки, на которую сел сам, готовясь грести.
Они решили не идти за грибами, а поплыть на лодке. Идти надо было в Ланский лес; идти не так уж далеко, километра три, не более, но дорога до самого леса открытая, пыльная — поля да буераки. Тащиться по этакой дороге с этюдником да с корзиной — малое удовольствие. Они решили взять лодку и спуститься на ней вниз по Оке, к Улаю. Игорь знал, что там, высоко над рекой, в глубине леса, посреди редких раскидистых берез, есть хвойные посадки. В эту пору под березами должны быть чернушки, а в сосенках, где по утрам прячутся сырость и туман, можно насобирать груздей и рыжиков, если подвалит счастье. Пусть маслята — на худой-то конец!
У реки было сыро и прохладно. Эльвира — веселая, оживленная — не скрывая своей радости, что все удалось так, как она задумала, суетилась, все норовила подтянуть лодку кормой к берегу и поставить корзину. Игорь, чтобы покончить с этим, взял из рук Эльвиры корзину с запасом кое-каких харчишек, которыми их снабдила диетсестра, и поставил плетенку на нос лодки. Бросил туда же связку картонок, этюдник, снял с себя пиджак, готовясь грести, сказал Эльвире:
— Садитесь, поехали!
Эльвира села на корму, Игорь — на весла, и они поплыли. Они поплыли все тем же правым берегом, на котором стоял и дом отдыха. На реке в этот час было тихо и спокойно: катера осенью ходили редко, лодок с отдыхающими — тоже не видать. Не хотелось нарушать этого покоя: ни разговаривать, ни шумно всплескивать веслами. Игорь греб молча, не спеша. Лодка шла легко: помогало течение. Вода под веслами чуть слышно плескалась, шелестела.
Через четверть часа исчезла из виду излучина реки с песчаными плесами по левому берегу — велегожский пляж. Не стало видно и их дома отдыха, лишь белый корпус столовой с черными окнами высматривал округу поверх вершин сосновой рощи.
Эльвира сидела на корме, лицом к Игорю, работавшему веслами. Пригревало солнце, и тепло его здесь, в лодке, было особенно приятно. Эльвира р а с п у с т и л а «молнию», распахнула полы куртки — видна была шерстяная кофточка с большим вырезом на груди. Игорь стеснялся смотреть на Эльвиру, бывшую очень близко, рядом. Он все смотрел в сторону — на берег, на пожелтевшие кусты ракитника, свисавшие к самой воде.
— Пристанем у красного бакена или спустимся к роднику? — спросил он.
Эльвира пожала плечами: как хотите! Но, помолчав какое-то время, уточнила:
— Тут, говорят, пещера есть. Я много слыхала про нее, но не видела. Поглядим? А то когда теперь снова побываешь тут…
— Ну что ж, значит, спустимся к роднику. — Игорь не спеша продолжал работать веслами.
Улай, косматый исполин, возвышался над Окой серыми скалами, рыжими березами, почерневшей за лето хвоей корявых сосен.
Лодка уткнулась в каменистый берег. Игорь бросил весла и, выпрыгнув, попридержал ее. Эльвира тоже встала. Он подал ей руку, чтобы она не поскользнулась в вертлявой посудине.
Эльвира вышла, и они вместе, натруженно дыша, вытянули лодку на берег. Лодка была не очень тяжелая, килевая; они дружно подхватили ее, засунули под ракитовый куст. Тень от кустов уже поредела и не скрывала от посторонних глаз их посудину.
«А, ничего: сейчас привяжем!» — решил Кудинов.
Он вспомнил, что так поступают все отдыхающие. Проплыви летом — от Велегова до Тарусы под каждым кустом спрятана лодка. Отдыхающие, все больше молодые парочки, гуляют по лесу, осматривают пещеру, целуются в кустах, а лодки их стоят до поры до времени. Кудинову не раз приходилось спугивать парочки. Пробираясь вдоль берега с этюдником, он вдруг замечал их, и они стыдливо скрывались в кустах — только ветви шевелились, как шевелится трава, когда уползает ящерица…
Игорь презирал такую любовь.
И вот он сам занимается тем же. Во всяком случае, любой, увидевший их теперь, мог подумать это.
Они спрятали свою лодку. Игорь протянул цепь сквозь уключины и запутал, закрутил ее за ствол ракиты. Обычно отдыхающие забирали весла с собой. Но тащить их наверх, на гору, вместе с этюдником было невмоготу. Игорь решил, что осень не лето — отдыхающих теперь мало, поэтому оставил весла в лодке.
Эльвира подхватила корзину; Игорь вскинул на плечо этюдник; связку картонок — в руки, и они пошли. Кусты ракитника оголились, поредели, но цепкие побеги хмеля переплелись со струнами ежевики, и пробираться сквозь эти заросли было очень трудно. Наконец-то они выбрались на извилистую, прибитую сотнями ног тропинку, петлявшую меж каменных глыб. Летом травостой тут был — выше пояса. Но донник уже давно отцвел, усох, его стеблистые кусты, увитые мышиным горошком
