Борис Рахманин - Ворчливая моя совесть
— Я итальянский язык знаю, — повернулся к нему немец, — поэтому и смог в Венецию поехать, сопровождал нескольких богачей. И русский немного имею знать, поэтому меня пригласили и сюда. Те двое, герр Шнорре и фрау Рейнголд… О, они очень знаменитые писатели! Очень прогрессивные! И миллионеры!..
С этого момента, стоило Огаркову о чем-то подумать, как…
«Интересно, сколько же он еще языков знает?»
— Еще я знаю испанский, — повернулся к нему Вебер, — английский, само собой разумеется. Французский и совсем не очень хорошо — китайский. Сейчас я изучаю финского языка…
«Немало же ему еще предстоит путешествий!»
— Мне очень хотелось бы попасть в Китай!
Виталий уже всерьез стал подозревать, что его сосед кроме знания языков умеет читать и мысли, настолько точно тот реагировал: грустно поглядывал, печально улыбался, то поднимал, то опускал брови, нервно дергал носом…
— А меня вот тоже недавно за иностранца приняли, — раздался внезапно позади хриплый, но добродушный бас. Над спинками кресел вырос и склонился к ним какой-то веснушчатый, курносый дядечка. — Мы с Ялты сейчас летим, с другом, отдыхали там. Да вот он, мой друг, рядом сидит, спит. Видите? Ну, пошли мы на пляж в Ялте. Я с себя все снял — часы, брюки — и ему. Стереги, раз плавать не можешь. Окунулся — вода как лед! Январь все-таки. Вылажу — ни друга, ни штанов моих, ни часов, ни ключа от палаты. А друг, оказывается, в ресторан «Ореанду» зашел, погреться. Ну и засиделся. А я весь день по городу в одних плавках ходил. Все думали — иностранец. Пальцами показывали!..
…Надрывался проголодавшийся младенец. У туалета, где кто-то вздумал побриться, создалась очередь…
Прилетели. При выходе веселый, улыбающийся Медовар представил своим спутникам остальных интуристов, господина с седыми усиками и сухопарую бабусю: «Герр Шнорре! Фрау Рейнголд!»
— Какое удивительное совпадение! — восклицал Медовар. — Мистика! Представьте, наши западногерманские коллеги следуют по тому же маршруту, интересуются русской глубинкой! Сначала сюда — в областной центр, затем — вполне возможно — в районный и, наконец, чем черт не шутит, мы все вместе отправимся в Ермишинские Пеньки! Мечта Ильи Филипповича Мухортова сбылась бы в таком случае на двести процентов! А для нас, — добавил он, понизив голос, — это лучше. Вместе с ними и нас будут принимать на уровне мировых стандартов. Понимаете?
— Интуристы здесь? — впрыгнула с трапа в открывшуюся дверь девушка в умопомрачительной, расшитой цветами дубленке. — Граждане, вернитесь на свои места! Вернитесь, гражданин! Пропустите интуристов! Сядьте, гражданин! — толкнула она локтем Медовара. — Сядьте, вам говорят! Интуристы, пройдите вперед! За мной идите!
Да уж не та ли это самая девица?! С тем же красивым, правильным, пустым лицом, с той же всесокрушающей деловитостью робота. Но как же она сюда попала? Каким образом обогнала самолет?..
Послушно семеня вслед за властной красавицей, интуристы скрылись в здании аэропорта. Прочих — хоть здание аэропорта было в десяти метрах — долго выдерживали на обжигающе морозном, метущем по бетону январском ветру. Но вот прибыл длинный приземистый автокар. Взявшись за руки, дежурные девчата стали втискивать туда пассажиров, как сельдей в бочку. Набили, примяли, с трудом закрыли дверь. Автокар тронулся. И тут же остановился. Приехали.
Когда они, пробившись через толпу, вышли на другую сторону здания, на площадь, от подъезда плавно отошла новенькая, сверкающая черным лаком «Волга». Мелькнуло знакомое, похожее на мотыгу лицо.
— Момент! Момент! — бросился было вдогонку Медовар.
Но Твердохлебова схватила его за шиворот:
— Перестань суетиться!
Медовар вскипел:
— В чем дело? Я всего лишь хотел узнать, в каком отеле они планируют остановиться! Между прочим, я не для себя стараюсь! Да, да!.. И поскольку старшим группы являюсь все-таки я, а не… то попрошу вас… Да, да, попрошу!..
Он сказал «вас», имея в виду и Огаркова. И не ошибся. Старания Медовара казались Виталию чрезмерными. Было просто невыносимо, невыносимо…
— Анатолий Юрьевич, — произнес он невольно для самого себя, — но это… это ж для нас… ну, унизительно даже, если хотите. Вы извините, но… Это…
— Молодец, Виталий! — повернулась к нему улыбающаяся Луиза Николаевна. — Спасибо за поддержку! До чего же вы похожи на… на одного нашего общего с Медоваром знакомого! Правда, Толя? Ты не находишь?
От их дружного натиска Анатолий Юрьевич съежился как-то, сгорбился.
— Не нахожу, — проворчал он в сторону, — если и похож, то только возрастом, ничем больше…
Она улыбалась.
— Ну ладно, ладно, не волнуйся. Тебе это вредно.
«О каком общем знакомом они говорили?»
— Прощения просим… — рядом с ними, переводя сомневающийся взгляд с одного на другого, стоял человек, от которого крепко пахло бензином. — Вы случайно не группа будете? Из Москвы?
Их встречали! И даже с транспортом. Заняв в автобусе, украшенном надписью «Филармония», командорское место, Медовар повеселел.
— Итак! Каков наш маршрут? — обратился он к водителю. — В филармонию? Отлично! Затем, надеюсь, вы сможете нас доставить на улицу Декабристов, на радио? Сможете? Отлично! Дело в том, уважаемый, что у нас, — он озабоченно глянул на часы, — в семнадцать тридцать запланирована запись. Сможете? Заранее благодарим!
Директор филармонии, представительный мужчина с поставленным голосом — брошенный на руководящую работу оперный певец? — принял москвичей в своем увешанном афишами кабинете. Больно стиснув им руки, усадив, он поделился планами. Письмо в столицу жителя Ермишинских Пеньков Ильи Филипповича Мухортова, содержание которого известно всему активу, вызвало к жизни целый ряд мероприятий. Задуман, в частности, межрайонный «Фестиваль искусств». На село едут артисты, музыканты, писатели. Подготовлена специальная сводная афиша… Шурша висевшими на стене бумажными простынями, директор нашел, снял и расстелил на столе самую яркую.
— Вот, взгляните! — ткнул он в афишу.
В графе «писатели» Виталий увидел и свою фамилию. Изумленную радость, почти восторг, вызванные этим фактом, чуть-чуть портило лишь то, что вместо отчества Васильевич в афише было напечатано Наумович. Медовар напутал, неправильные сведения о нем дал.
…В семнадцать тридцать, как ни странно, они действительно записывались на радио. Организационные дарования Анатолия Юрьевича на этот раз проявились во всем блеске.
— Только умоляю — попроще что-нибудь! — шепотом инструктировал он спутников перед входом в студию. — Я записываюсь в этом городе раз в пять лет и всегда с одним и тем же апробированным репертуаром. Никто не помнит. За пять лет состав редакторш, как правило, меняется. Кто замуж вышел, а кто на пенсию… Да, Виталий, умоляю, старик, то стихотворение — ну, помнишь? — «Передвигают в небе мебель…» — не читай ни в коем случае! Вырежут! Сочтут, что ты тем самым намекаешь на существование в небесах господа бога!..
Час спустя на том же автобусе отправились на вокзал, к поезду. С тем, чтобы ранним утром прибыть в райцентр.
— Иностранцы в вашем вагоне есть? — справился Медовар у неприветливой, долго проверявшей их билеты проводницы. Вопрос этот он задал громко, смело, давая, должно быть, понять своим спутникам, что их недавний протест он всерьез не принимает.
— А я почем знаю? — пожала проводница плечами. — Мордаса у всех одинаковые, и у русских, и у иностранцев. А по одежке не скажешь, теперь все богато одеваются. Сам ищи своих иностранцев!
— Наверно, они в другом вагоне, в купированном, — предположил Медовар, не падая духом, — надо будет пройти позже…
Одну из нижних полок в их отсеке занимала очень смуглая черноглазая женщина с пятилетним сыном. Своими объемистыми плетеными корзинами и обмотанным проволокой чемоданом она все свободное пространство загромоздила. Мальчишке ее не сиделось, он то и дело убегал, пропадал. В соседнем отсеке морячок-отпускник показывал соседям при помощи носового платка все виды морских узлов. Какая-то краснощекая девушка — будто с мороза — читала книгу, хохоча иногда во все горло. (Смешная книга попалась.) Еще дальше — плацкартный вагон просматривался насквозь — трое пассажиров в одинаковых меховых телогрейках увлеченно играли спичечным коробком, старались поставить его на попа. Побывав во всех отсеках, во всех развлечениях приняв деятельное участие, пятилетний непоседа устроился наконец в тамбуре, на мусорном бачке. С важным видом брал у пассажиров газетные свертки с объедками, пустые консервные банки и, приподнимаясь, бросал под себя, в бачок.
— Я вижу, вы очень хорошие люди, — присмотревшись и сделав соответствующий вывод, сказала Медовару смуглая женщина. — Хорошие и грамотные, у вас вещей мало.
