Припади к земле - Зот Корнилович Тоболкин
- Какую девку проглядел! Учителка ногтя её не стоит! Бросай ты эту старуху...
- Не могу! Занозой в сердце засела.
- Пока рядом – твоя. Уйдёшь – забудет. Ей мужик нужен, хозяин.
- Выпить охота.
- Ради такого случая следует. Сейчас к Доре в сельпо схожу.
Домой Прокопий явился пьяным. Расстегнув гармонь, прошёлся по ладам сверху донизу и запел о казаке, обманутом казачкой. Не повезло казаку из Амурских краёв.
Не повезло и Прокопию.
- Напился, бесстыдник! – возмутилась Александра. – Что отец скажет?
- Не ругайся, мама! Больно мне. Внутрях давит – спасу нет.
- Тоже мне оправдание! «Внутрях давит»! У меня кажин день давит. Да об этом думать некогда. И на ферме и дома кручусь как белка в колесе. Иди-ка дров наруби – сразу полегчает...
Отложив свою отзывчивую подругу-гармонь, Прокопий, не прекословя матери, взялся за топор.
Александра хлопотала подле печи, готовя обед. Скоро должен был прийти Гордей.
Обед, кроме всего прочего, служил ещё и поводом для неторопливой беседы на бесхитростные деревенские темы. Александра умудрялась растянуть его на час и больше.
Муж ел размеренно, чисто, собирая со стола хлебные крошки и отправляя в рот. Изредка поглядывал из-под густых, метёлками, бровей на детей.
- Добра кашка, да мала чашка! – выхлебав кулагу с черёмухой – густую коричневую жидкость, – похвалила Фешка. – Мама у нас самолучшая повариха.
Александра счастливо зарделась от этой невинной детской лести, высказанной от чистой души. Кому не приятно выслушать похвалу, если она даже чуточку подсахарена!
- Ешь да поправляйся! – сказала, нажав на пуговку Фешкиного носа.
Отложив ложку, Гордей спросил сына:
- По какому поводу выпил?
Прокопий молчал.
Да и что он мог сказать отцу, не бравшему в рот спиртного! Сослаться на грусть? Причин для грусти у Гордея было более, чем у кого-либо.
- Тебя спрашиваю! – густо зарокотал Гордей. – Праздник престольный или именины?
- В армию берут.
- Ну и что? – Но, встретив умоляющий взгляд жены, осёкся.
- В первый и в последний раз, тятя. Больше в рот не возьму!
- Хошь выпить – я не против, но делай это по-людски, в своей семье, а не как распоследний пьяница. У матери, поди, припасено для такого случая... благодарно улыбнулась Александра, встав из-за стола, достала подкрашенную брусникой водку.
- За службу твою, сын! – пригубив, сказал Гордей.
- И за то, чтоб войны не было! – вздохнула Александра.
- Проня всех врагов перебьёт! – убеждённо сказала Фешка.
- Служи без баловства, чтоб нареканий от начальства не было, – наказывала Александра. – В армии строго, не то что в колхозе...
- Тятя, – перебила Фешка, – ты в армии с бородой был?
- С бородой.
- А для чего там борода нужна?
- Чтобы из болота удобней вытаскивать было.
- Тогда и Проне надо бороду отращивать.
- Придётся.
Глава 51
Пермин долго бродил в ожидании рассвета.
В домах чутко и тревожно спали.
Лишь у Марии горел свет.
«Любятся!» – не без зависти подумал он. В окнах мелькали причудливые тени. Взгромоздясь на завалину, заглянул в окно и выругался: в щёлку между занавесками было видно лишь часть того, что происходило внутри. По комнате метался Прокопий, то появляясь, то исчезая из поля зрения Пермина, что-то гневно бросал Марии, пусто и издалека глядевшей на него. Согнувшись на завалине, Сидор слушал, как скрипят половицы, и не хотел уйти.
«Зайти, что ли? – Но свет потух. Громко хлопнув дверями, вышел Прокопий. – И этот не ко двору! У-у, стерва!»
Раздумывая, к кому бы зайти, он снова прошёлся по тихой пустынной улице.
«Даже приткнуться некуда! Так и умом тронешься! Всё один да один».
Заметив, что за деревней, в школе, загорелся свет, направился туда.
- Тоже один? – стряхивая с себя снег, спросил учителя.
- Одному лучше.
- Как сказать. Куда собрался? – у стены стояли упакованные вещи и книги.
- Уезжаю. Из школы выгнали.
- За что?
- С заведующим районо характерами не сошлись. Он меня обругал, я – его.
- Ты и ругаться умеешь?
- Он мой проект в печку бросил и ничтожеством обозвал. Я ударил...
- И правильно сделал. Жаль, меня не было – я бы помог. Что дальше?
- Ничего. Уеду. К поезду меня отвезёте?
- Оставайся. Я этому заведующему сам мозги вправлю. Ты человек тихий, для драки негодный.
- Не стоит. Я всё равно уеду.
- Детей оставлять не жалко?
- Обида во мне кипит! Будто горячей грязью в душу плеснули... Думал, полезное дело делаю. А оно на растопку пошло. Сколько лет убил на него!
Уговорить учителя Сидор не смог.
Утром тот собрался уезжать.
Незадолго до начала занятий Пермин опять заглянул в пустую школу. Там кто-то громко разговаривал. В дверную щёлку подглядывала Мария.
- С ним плохо! – встревоженно прошептала она.
Иван Евграфович расхаживал между партами, диктуя воображаемым ученикам: А теперь напишите несколько предложений по моей орфографии. Будьте внимательны! «Старому мерину три аршина отмеряно».
- Что с тобой, Иван Евграфович?
- Мне тридцать семь стукнуло. Тридцать семь, а вам сколько?
- И мне столько же, – стараясь попасть в тон, усмехнулся Сидор.
- Стало быть, пора туда, – учитель указал пальцем в небо.
- Связать его надо, – опасливо пятясь от учителя, шепнул Пермин. – Ишо буянить начнёт!
- Вы собираетесь уезжать? – спросила Мария.
- Я? Нет, голубушка, я остаюсь пасти коз. Очень жаль, что они рогаты... Но ничего, со временем и им рога обломают. Скажите, а их нельзя научить блеять по моей орфографии?
- Не
