Берды Кербабаев - Капля воды - крупица золота
— А ты откуда знаешь, какой теперь Бабалы Артык? Должность у него большая — может, коленки-то и не выдержали, подогнулись. По пословице, даже Хыдыра * золото может совратить. А Бабалы вон над какими деньгами хозяин!
Споры вспыхивали то в одном, то в другом конце айвана.
Тархан, который все это время сидел в задумчивости, не вмешиваясь в разговор, не выдержав, поднялся, заговорил негромким голосом:
— Товарищи колхозники, мы все хорошо знаем и Артыка-ага, и его сына, Бабалы Артыка. Мы всегда гордились ими. Мы гордились тем, что из земляка нашего вырос такой крупный инженер-ирригатор, как Бабалы, который сейчас прокладывает путь водам Амударьи, — скоро они придут и к нам, дорогие товарищи, и велика наша благодарность строителям Большого канала! Если раньше люди верили в существование рая, стремились попасть в него, мечтали о нем, то нынче самая заветная наша мечта — о воде. Она для нас блаженней рая. Мне, честное слово, канал по ночам снится. И все, кто там трудится не покладая рук, песок ворочает, — это братья наши.
— Верно, Тархан! Золотые слова!
— Эй, братец, про канал мы и без тебя знаем, ты про Бабалы скажи!
— Я к этому и веду свою речь. Бабалы земляк наш. Он, как и его отец, — одно целое с нашим аулом. Мы делим с ними их авторитет, их честь, они делят с нами нашу честь и авторитет. Разве не так, товарищи? Поднявший руку на Бабалы Артыка — поднял ее и на нас. Марающий его имя — марает и наше достоинство! Ладно, положим даже, что Бабалы Артык в чем-то ошибся, ведь в таком большом деле, как строительство канала, без ошибок, без риска не обойтись. Так надо было все тщательно проверить, поправить Бабалы, помочь ему — а не позорить на всю республику! В статье ведь не критика — а брань. Кто-то, видно, шибко сердит на нашего Бабалы. Только со злости можно осыпать человека, пекущегося о благе народном, такими оскорблениями. А я вот верю в Бабалы и оттого тоже чувствую себя оскорбленным. Да и у каждого из вас, наверно, сердце защемило от такой хулы.
Все согласно закивали головами. После небольшой паузы Тархан продолжал:
— А еще — боюсь я за Артыка-ага. Он у нас горячий, писанину эту наверняка примет близко к сердцу. Расстроится — это уж точно. А может и дров наломать. У меня к вам просьба, товарищи, — при встрече со стариком постарайтесь его успокоить. Передайте ему, о чем мы вот тут говорили. Скажите: мы с ним, мы с Бабалы Артыком. На Бабалы статья тоже, конечно, подействует, но он молод, да и работа у него такая, что ко всяким бурям он, видно, уже привык. Я уверен, он только выше рукава засучит. И строительство будет продолжаться еще более ускоренными темпами. Как говорится, собака лает, а караван идет вперед!
Тархан достал из кармана пачку писем:
— Мы, конечно, все сделаем, чтобы защитить Бабалы Артыка. Надо, так и в газету обратимся. Но помочь ему и стройке можно и по-другому. Вот тут у меня письма от наших земляков, строящих канал. Ну, трудятся они там не за страх, а за совесть. Но рабочих рук все-таки не хватает. И если, товарищи, кто из вас захочет поехать добровольцем на стройку — правление не будет возражать. Пусть даже это ценный для колхоза работник — мы тут поднатужимся, погнем спины и за себя, и за него. Сейчас важней стройки ничего нет. И как ни больно мне будет с иными расстаться, я сам, своей рукой внесу их в список добровольцев. Мы устроим им достойные проводы. И, естественно, будем продолжать числить за колхозом. Есть желающие, товарищи?
В нескольких местах поднялись руки.
— Так. Хорошо. Приходите записываться в правление.
Высокий джигит с пустым рукавом, засунутым в карман пиджака, вскинул правую руку:
— Председатель! А такие калеки, как я, могут пригодиться на строительстве?
Тархан улыбнулся:
— А, дорогой повар! Ну, поварам, да еще бывшим фронтовикам, на стройке особый почёт. Профессия у тебя нужнейшая и благороднейшая. Будешь прибавлять сил строителям.
— Жена-то, наверно, одного меня не отпустит.
— Я сегодня добрый — забирай и ее с собой. И детишек тоже — там ведь есть школа. Я убежден, товарищи, нто наши герои-труженики, воины мирного фронта, на строительстве Большого канала не уронят честь и доброе имя колхоза «Абадан»!
Так, словно круги на воде от брошенного камня, достигающие берега, дошло черное слово, запущенное, как стрела, в Бабалы, до колхозников «Абадана», его земляков и друзей.
И они дали статье свою оценку, по-своему ответили на нее.
Глава сорок третья
СЫН И ОТЕЦ
рилетев в Ашхабад, Бабалы оказался в положении человека, который стоит посередине узкого мостика, не зная, идти ему вперед или повернуть назад.
Он должен был как можно скорее навестить больного Моммы Мергена, ведь ради этого ему и разрешили поездку в Ашхабад. Но рискованно было откладывать и деловое свидание с Алексеем Геннадиевичем. Его не так-то легко было застать на месте, свободным от совещаний и заседаний.
Раскинув мозгами, Бабалы решил все-таки в первую очередь побывать в министерстве; как знать, может, Алексей Геннадиевич сейчас у себя? Надо ковать железо, пока горячо.
К его удивлению, в приемной замминистра не было ни души — видимо, потому, что сам Алексей Геннадиевич отсутствовал целый день и только что вернулся.
Он завел Бабалы в свой кабинет, усадил его, поинтересовался:
— Как ваш больной, Бабалы Артыкович?
Бабалы пришлось признаться, что к Моммы он еще не заходил, а направился прямо в министерство.
Алексею Геннадиевичу нетрудно было догадаться, что привело к нему Бабалы, но он предпочел подождать, пока тот сам не заговорит о злополучной газетной статье, и завел речь о другом:
— Вы там что-то не поделили с Новченко?
— Он что, жаловался на меня?
— Не в его привычках жаловаться — он умеет только требовать.
— Что же он потребовал? Освободить меня от работы?
— Вряд ли он захотел бы расстаться с вами… Вы ведь обычно вместе ведете атаки на основной проект. Но теперь Новченко покушался уже на ваши расчеты. Его не устраивает ширина дамбы, которую вы возводите в низине, он и поднял шум, добиваясь сокращения проектной ширины чуть не вдвое. Однако не нашел поддержки ни у нас, ни в Совете Министров. Так что можете работать спокойно.
Бабалы усмехнулся;
— Не дают, Алексей Геннадиевич! Не дают мне спокойно работать! И не Сергей Герасимович, а некоторые ашхабадские товарищи:
— Вы — о статье? Я же сказал, вам по телефону: мы не дадим, вас в обиду. Министр поручил мне разобраться во всем и письмо с нашим мнением о статье направить не в газету, а в ЦК партии. Газете отвечать нет смысла — из-за недопустимого тона статьи.
— А о ее содержании вы составили мнение?
— Бабалы Артыкович, мы можем по-деловому спорить по каким-то вопросам, порой — не соглашаться, но ведь делаем-то мы одно дело. Сергей Герасимович считает меня этаким «стражем основного проекта», я знаю. И вы, наверно, подчас готовы приписать мне кое-какие грехи — ведь тоже, поди, как и Новченко, обвиняете в буквоедстве, излишней осторожности, мягкотелости? Возможно, я и правда в чем-то бываю неправ. Но и вы с Новченко не застрахованы от ошибок. Всем вместе нам надо избавляться от них, то есть, вскрыв, проанализировав, исправлять.
Бабалы пока не понимала куда клонит замминистра, зачем понадобилась ему столь пространная тирада, и слушал Алексея Геннадиевича молча, не перебивая. А тот, пристально посмотрев на собеседника, резюмировал:
— Так вот, Бабалы Артыкович, в статье как раз нет анализа ошибок — и уже поэтому она заставляет усомниться в честности и искренности побуждений ее автора. На вас просто, как говорится, всех собак вешают. Зачем бы это делать тому, кто радеет об интересах строительства? Вот нам обоим — и мне не меньше, чем вам, поверьте! — дороги эти интересы. Так даже не соглашаясь друг с другом, мы все-таки будем стараться понять друг друга. С чего бы это мне злиться на вас, а вам на меня? А в статье прорывается именно злость, мстительность какая-то, желание свести личные счеты. Вот вам мое мнение. И, несмотря на свою бесхребетность, — это было произнесено не только с иронией, но и с обидой, — я готов отстаивать его где угодно и перед кем угодно.
— И встретите противодействие некоторых членов коллегии.
— Нетрудно понять, на кого вы намекаете.
— А вам самим не кажется, что рукой автора статьи водил Меллек Веллек?
— Вполне допускаю это.
— Но он ведь в одной упряжке с вами, Алексей Геннадиевич!
К Замминистра сокрушенно вздохнул:
— Бабалы Артыкович, вы говорите так, будто это лично, я ввел его в коллегию министерства. Уверяю вас, если бы я даже разделял позицию автора статьи — то все равно бы ют нее отрекся, чтобы только не быть в одной компании с Меллеком Веллеком.
— Вы хозяин большого поля. И если даже не по вашей вине на нем вырос сорняк — вы обязаны его удалить во имя доброго урожая.