Большая семья - Филипп Иванович Наседкин
Он понюхал табаку и вдруг сделался серьезным.
— Хочется до коммунизма дожить. Хоть одной ногой в коммунизм вступить. Чтобы хоть посмотреть, как люди жить будут… — Он поднял голову, и глаза его блеснули в сумерках. — Слыхал, Верка-то наша отличилась, Обухова девка? Не слыхал? Ну, брат!.. Знамя переходящее получает.
— Откуда узнал?
— Из района бумага пришла. Арсей сказывал.
Денис не понимал, о каком знамени говорил Недочет, но не стал расспрашивать.
— Иван Иваныч, — сказал он, — плотники без табаку сидят.
— Знаю, — сказал Недочет.
— Дубняк курят.
— Знаю.
— Ты бы помог.
— А что я могу?
— Тебе видней, — сказал Денис. — Молодого разрешил бы, что ли, малость подрезать?
— Куда он годится, молодой-то? Трава — не лучше дубняка. Терпеть придется — один выход:
— Ребята говорят, весь терпеж вышел.
— Ничего — поговорят и вытерпят. Табак — не хлеб.
В комнату вошел Дмитрий Медведев.
— По какому делу? — спросил Недочет.
Подросток переступил с ноги на ногу, опустил голову.
— Пегая плечо побила, — проговорил он еле слышно.
— Та-ак!.. — угрожающе сказал Недочет. — Гриву из-под хомута забыл выпростать? Так, что ли?
Дмитрий молчал.
— Где Пегая-то? — спросил Недочет.
— Там, — показал Дмитрий в окно, — у крыльца.
Недочет выбежал на улицу. За ним вышли Денис и Дмитрий. У крыльца, привязанная к перилам, стояла высокая и костлявая пегая кобыла. На левом плече ее виднелась рана в каплях запекшейся крови. Мухи роем вились над ней. Отгоняя их, кобыла вздрагивала плечом, часто потряхивала головой.
Недочет осторожно потрогал стертую кожу.
— Куда же твои глаза глядели? До самого мяса освежевал, подлец!.. Задрать бы тебе штанишки да вот так бы!.. Чертенок лопоухий! На словах — что на гуслях, а за дело взялся — напакостил. Веди на конюшню, а сам с завтрашнего дня — к бабам на подсолнух. Ни на что ты больше не способен!
— Прости, Иван Иваныч, — тихо сказал Дмитрий с трудом удерживаясь, чтобы не расплакаться. — Прости, больше не буду.
— Ни за что! Ни за что не допущу к лошади! Ты посмотри, что ты с ней сделал? Ежели бы она, бессловесная скотина, умела разговаривать, что бы она тебе сказала, а? Сосунок ты, а не пахарь, — вот что она тебе сказала бы!
Дмитрий покорно выслушал обидные слова, понимая их справедливость. Он готов был на все, лишь бы избежать позора и из пахарей не попасть на прополку.
— Ну, чего стоишь, как столб посередь дороги? Сказано, веди на конюшню.
Но Дмитрий не двинулся с места.
— Прости, Иван Иваныч! — снова с мольбой произнес он. — Больше не буду…
— Прости, прости! Заладил, как поп на клиросе… Ты у нее проси прощения. Откуда я знаю, что опять ее не изувечишь? Кто будет порукой?
Недочет внимательно посмотрел на подростка и смягчился.
Маленький, худенький, с тонкой жилистой шеей, со спутанными волосами на голове, Дмитрий стоял перед Недочетом, как перед судьей, беспомощно опустив руки. «Ишь ты! — с жалостью подумал Недочет. — До войны вот такие шкеты еще играли в бабки и никаких забот не знали».
— Ну кто ж поручится за тебя, головастый? — спокойнее спросил Недочет. — Вот Денис Андреич, твой секретарь, может, он скажет защитное слово?
Денис подошел к Дмитрию, положил на его острое плечо руку. Мальчик поднял глаза. С минуту они смотрели друг на друга.
— Я ручаюсь за него, Иван Иваныч, — твердо выговорил Денис.
— Ну, хорошо, — обрадовался Недочет, хотя старался быть попрежнему суровым. — Бери Пегую. Скажешь Матвею Сидорычу, чтобы подплечник сделал. Да смотри мне!.. В другой раз пощады не проси. Ну, марш!..
Дмитрий с благодарностью взглянул на Дениса, отвязал Пегую и повел ее вдоль улицы. Пройдя несколько шагов, он заплакал от радости — ему снова доверили трудную работу.
Недочет и Денис вернулись в правление. В комнате было темно. Старик снял со стены лампу-трехлинейку, клочком газеты протер стекло, зажег спичку. Огонек в руке дрожал — старик был расстроен. Недочет повесил лампу на старое место: жидкий бледноватый пучок света упал на середину комнаты, углы попрежнему тонули в потемках.
— Как же насчет табачку, Иван Иваныч?
Это переполнило чашу терпения Недочета. Он весь съежился, точно ощетинился, глаза сверкнули злым огоньком, губы вздрогнули, бесцветные брови нахмурились.
— Что вы ко мне все пристали? Что?.. Тому табаку, тому хлеба, а тому штаны с рубахой! Где я все это возьму? Где?..
Он пробежал по комнате, сердито фыркнул. В слабом отсвете лампы лицо его казалось еще более уставшим и землистым. Изрезанная морщинами кожа на щеках отвисла, оттененные кругами глаза глубоко запали. Даже усы, всегда залихватски торчавшие кверху, теперь беспомощно висели.
— Вот возьму и брошу все к чертям собачьим! — бушевал Недочет. — Что мне, больше всех надо?.. Пойду работать в бригаду — молодому не уступлю. А то и совсем на пенсию уйду. Что ты мне сделаешь? Что?
— Пожалуйста, Иван Иваныч, — спокойно сказал Денис, — твое право на пенсию перейти. Только что тогда Скажет товарищ Сталин?
Недочет испуганно уставился на Дениса.
— Откуда ж он узнает, товарищ Сталин?
— Мало ли откуда? Вот я, например, возьму и напишу. Так, мол, и так, дорогой товарищ Сталин, посмотрите на письмо из Зеленой Балки. Там есть фамилия Недочет. Так вот этот Недочет — и так далее…
Недочет сел за стол. Он был в замешательстве.
— Ты напишешь! — сказал он. — У тебя ума хватит…
В комнату вошел Арсей. Недочет уступил ему место за столом. Взволнованность старика не ускользнула от председателя.
— Все дискуссируете? — сказал он, критически осматривая собеседников.
— Да вот… — поспешил Недочет. — Проблему одну обсуждаем…
Арсей открыл ящик стола, достал оттуда пакет,
