Лидия Вакуловская - Вступление в должность

Но мальчик «из восьмого» все-таки беспокоил ее. Она быстренько вымылась под душем, надела сухое белье, вышла на кухню и спросила Свету, которая чистила картошку над раковиной:

— А что, этот мальчик помогал тебе убирать класс?

— Немножко, — улыбнулась Света. — Но больше мешал. Мамочка, пожарим или сварим картошку?

— Отварим. Достаточно, больше не чисть. Разогреем кровянку. А что ты ела перед школой?

— Сварила яички.

— А колбасу?

— Не ела.

— Ясно. — Ира открыла холодильник с дарами Дарьи Игнатьевны. — Значит, ты и кровянку не будешь есть?

— Я ее не люблю.

— Ясно. Тогда, может быть, мы все это выбросим на помойку? — Ира старалась подавить в себе поднимавшееся раздражение:

— Но если мне не хочется?

— Раз не хочется — значит, не ешь. Поставь на огонь чайник. А что, этот мальчик провожал тебя домой?

— Нет мы просто вместе шли.

— Он живет в нашем доме?

— Нет, он живет в доме, где химчистка. Мамочка, а можно, чтоб он к нам приходил?

«Ну вот, начинается!.. — подумала Ира. — Вот откуда замшевые сапожки и беганье по ЦУМам.»

— Папа разрешил, я его спрашивала, — говорила меж тем Света.

— Ах, ты уже спрашивала! Когда же ты успела?

— Днем. Когда он мне звонил.

— Ах, вот оно что!

«Кто сказал, что девочки больше привязаны к матери, чем к отцу?! — с обидой подумала Ира. — Кто сказал, что мать первой узнает их сердечные тайны?!»

— И он, значит, разрешил?

— Разрешил. Только сказал, чтобы я тебя спросила.

— Этот мальчик тебе нравится?

— Ну… немножко.

— А чем он тебе нравится?

— Ну, мам… Не знаю… Ты так странно спрашиваешь.

«Когда любишь человека, не отдаешь себе отчета, за что любишь» — это Примадонна. Примадонна, Примадонна!.. Но при чем здесь Света и какой-то мальчик из дома, где химчистка?.. Нужно как-то умно объяснить Свете, что… ей всего тринадцать лет, всего седьмой класс… Конечно же ей рано думать о мальчиках!»

— Светик, ну зачем ему к нам приходить? — ласково заговорила Ира. — И когда приходить? Если днем, когда нас нет, то он помешает тебе готовить уроки. А вечером мы с папой дома, у нас всякие дела, а для него мы чужие люди. Ему будет неинтересно.

— Ну, если ты не хочешь, он не придет, — сказала Света.

— Да, это лучше.

После ужина Света покрутилась в комнате, простирнула в ванной свои ленточки для косичек, развесила в кухне. Ира расстилала на кухонном столе старенькое покрывало, собираясь выгладить себе на завтра юбку, вместо той, что сушилась на веревке в ванной.

— Мамочка, я схожу к Люсе, — сказала ей Света из коридорчика. Люся — подружка из соседнего подъезда.

— Никуда не ходи, — ответила Ира, — Уже поздно.

— Но я всего на полчасика. Ведь еще полдесятого, — Света все еще оставалась в коридорчике возле входной двери.

— Иди сюда. Зачем тебе к Люсе?

— Ну, просто так.

Мальчик «из восьмого» может «просто так» стоять под лестницей и ждать Свету. И они «просто так» будут стоять под лестницей вместе…

— Никуда не пойдешь. Сиди дома. На улице дождь.

— Ну мам… Я ведь всегда ходила. Дождя нет.

— По-моему, я тебе сказала.

— А что мне дома делать?

— Возьми книжку или смотри телевизор. Утром ты рыдала, оплакивая птенца, а сейчас готова бегать по ночам.

— Но при чем это? Мне было жалко голубенка. Мам, ты такая странная стала.

— Ты тоже стала странная. Я тебя не узнаю.

— Я нормальная.

— Если ты нормальная, не пререкайся и чем-нибудь займись.

Света ушла в комнату, в так называемую столовую, и стала стелить себе на стареньком раздвижном кресле.

«Пусть дуется, — решила Ира. — Сейчас нужно с ней построже!»

Когда Света уже спала, Ира позвонила Динке домой. Трубку снял отец. Ира попросила позвать Дину.

— Ир, чертушка, — ты? Приветик!.. Ты из автомата? Я тебя совсем не слышу! — прокричала в трубку Динка.

— Я тихо говорю, чтоб не разбудить Свету, — громче сказала Ира.

— А что вы так рано на боковую? По телеку хороший детективчик шел, только что закончился. Не смотрела?

— Нет.

— Напрасно. Я люблю, когда умные оперативники ловят умных преступников. Не терплю, когда преступники дураки.

— Динка, слушай, — сказала Ира. — Я совсем зашилась. Мне позарез нужны деньги.

— Не в деньгах счастье, Ирка, — ответила Динка. (Если иметь в виду пенсию папы, то она права.)

— И в деньгах тоже, — сказала Ира. — На мне висит старый долг, и нужно срочно отдать. Ей-богу, промедление смерти подобно.

— Сколько тебе нужно? — деловито спросила Динка.

— Четыреста.

— Четыреста?.. Хорошо, я сниму с книжки. А когда отдавать?

— Чем скорее, тем лучше.

— Подожди минутку, спрошу у папы. — Динкин голос удалился, и не было слышно, о чем она говорит с отцом. Потом Динка сказала Ире: — Все в порядке. Давай так: завтра до работы встретимся у ЦУМа. Я завтра в первую. Давай без четверти девять, договорились?

— Договорились.

— Пока. По телеку концерт начинается. Посмотри! — успела еще крикнуть Динка и положила трубку.

Если бы Динка была рядом, Ира кинулась бы ей на шею, расцеловала ее и разревелась от счастья. И почему она сразу, еще тогда, когда ездила к скульптору договариваться насчет памятника, не вспомнила о Динке?..

Все! Одна обуза с нее слетела! «Спасибо, Дарья Игнатьевна, получите долг, а насчет племянника — извините, я за такие делишки не берусь!»

Уснула она сразу, как легла, не думая ни о каких долгах. Немножко покружились в голове другие мысли — о Свете. И Ира вновь подумала, что наступила та пора, когда за Светой нужен строжайший глаз. Никаких провожаний и стояний в подъезде!.. Нужно, чтобы Павлик сам поговорил с ней. Так будет лучше… «Кто сказал, что девочки больше привязаны к матери, чем…»

С этой прервавшейся мыслью она уснула. И не слышала, как за окном снова зашумел дождь, как забарабанили по железному карнизу капли. Как он утих потом и снова хлынул, сопровождаемый огнем молний и трескучим громом.

Потому и настало такое роскошное утро. Солнце подымается и любуется с высоты городом: как он чист, как свеж, как славно вымылся за ночь и какой он вообще красавец! Умыты крыши, тротуары, скамейки в скверах, двери подъездов, поздние цветы на клумбах, стволы деревьев. И каждый листочек, на котором еще поблескивает вода, выкупался ночью под небесным душем и теперь, довольный этим событием, заигрывает с прохожими осыпая их холодными каплями и заставляя поднять глаза и поглядеть, какие они, листья, свежие, чистые и по-молодому зеленые, хотя на дворе уже осень.

Да, по календарю уже осень. Но деревья еще не тронуты желтизной, небо еще по-летнему высоко, и солнце по-летнему щедро теплом.

У боковых дверей ЦУМа уже толпится народ. Динки на остановке еще нет. Ира ожидала ее, похаживая по влажному тротуару. Динку она заметила, когда та вышла из подземного перехода через улицу. Ну, зачем, зачем господь бог так изуродовал Динку? Такая симпатичная мордашка и такая… Неужели этот самый бог не разумел, что делает? Или забыл, что лепит женщину, а не слоненка?.. Нет, Динке никак нельзя носить короткое!..

— Приветик! Отойдем в сторонку, — Динка увлекает Иру к закрытому еще театральному киоску, — Держи свои деньги и плати свои неустойки.

— Динка, ты меня спасла! — Ира прячет в кошелек деньги, кладет кошелек, в полосатую сумку, с которой никогда не расстается. — Считай, ты вытащила меня из петли.

— Мне бы твои заботы. Что у тебя новенького? Нинон твоя, наверно, в трансе? По поводу разлуки с наездником?

— Опять ты все знаешь?

— Внимательно слежу за афишами, — Динка кивает на киоск, стекла которого изнутри завешаны афишами. — Отъезды, приезды, анонсы, худчтение и солпение.

Все верно: Динка заядлая театралка, поклонница всех видов искусства. На спектакли, концерты, выставки ходит с папой. («Развиваю у старика художественный вкус. Почти непосильное занятие. Упорно твердит, что все джазовые певцы безголосы. А из всех чтецов признает одного Ильинского. «Старосветских помещиков» готов слушать каждый день».)

— Что ж ты не сказала, что Павлик в больнице? Я случайно от Жени Кошелевой узнала, что его оперировали…

— Разве я тебе не говорила? — удивляется Ира. — Ему уже хорошо, через недельку выпишут.

— Проводи меня немножко, — говорит Динка. Ее троллейбус ходит по другой стороне улицы.

Они идут к подземному переходу. Ира делает крошечные шажки, стараясь идти в ногу с Динкой и не опережать ее. Динкина голова не достает Ире до плеча, и Ира (метр шестьдесят восемь) каланчой возвышается над Динкой.

— Ты бросила свою дурацкую диету? — спрашивает Ира.

— Бросила. Жру не в себя. Скоро не влезу ни в одну тряпку.

— Пошьешь новые. Сейчас многие шьют миди, — деликатно намекает Ира.