Кэндзабуро Оэ - Избранное
— С глазами все в порядке? У Красномордого глаза красные, но они у него всегда такие… — спросил Доктор, поднявшись в рубку. Несмотря на дым, на бесконечные разрывы газовых пуль, никто в убежище не чувствовал рези в глазах или горле. Значит, газ не проник в помещение. — То, что бункер так плотно закупорен, — это хорошо, жаль только, не предусмотрена связь с внешним миром, — сказал Доктор. — Почему не установили телефон?
— Убежище строилось на случай атомной войны, — сказал Исана. — Когда упадет атомная бомба, кому придет в голову связываться с бункером по телефону?
— Вот оно что, — покачал головой Тамакити, и Исана понял, что он никого не убедил.
В половине одиннадцатого удары дымовых шашек и газовых пуль в стены убежища вдруг прекратились — так неожиданно прекращается проливной дождь. Белый дым, застилавший бойницы, поредел, и сквозь его клубы начали пробиваться лучи солнца. Еще не растаявшие клубы дыма засверкали чистой белизной. Тамакити, опершись прикладом автомата о колено, вытянул шею и выглянул наружу. Такаки отставил ружье в сторону.
— Противник укрепил свои позиции. Так что стрелять нет смысла, — сказал Тамакити.
— Собираются, наверно, начать переговоры, — сказал Такаки. — Одно название — переговоры, а сами потребуют: бросайте оружие, выходите и освободите пленных — в общем, чтобы перед штурмом оправдаться: сделали, мол, все возможное. Что же, посмотрим.
Все, кроме Радиста, уткнувшегося в рацию, осторожно наблюдали через бойницы.
— Что вы там делаете? — крикнул снизу Красномордый.
— Наблюдаем за противником, — крикнул в ответ Такаки.
При ярком солнечном свете, неожиданно пришедшем на смену сплошной пелене дыма, трудно было сразу охватить развернувшуюся впереди картину. Исана первым делом рассмотрел вишню. В густой ее зелени виднелись ветки со скрюченными листьями — результат обстрела противником. Исана отвел глаза от вишни — прямо перед ним, метрах в восьмидесяти, он увидел полицейскую бронированную машину. Она стояла правым боком к убежищу, утонув по брюхо в густой летней траве. Окно машины, разбитое Тамакити, было прикрыто щитом. По бокам ее стлалось нечто, напоминающее шлейф. Это в два ряда стоял частокол щитов. Аккуратно оставленные промежутки между щитами служили, видимо, бойницами. Трава вокруг была примята, а перед щитами вытоптана, там обнажилась земля. Как и предполагал Такаки, был вырыт окоп. В новоявленном троянском коне не было заметно ни живой души. Кроме полицейской машины и тянущегося от нее шлейфа щитов, в расстилавшейся ковром траве не появилось ничего нового, все было как прежде. Копошившиеся за грудами мусора на развалинах киностудии одноглазые циклопы, видимо напуганные смертью полицейского, исчезли. Не было слышно шума вертолетов, без конца круживших над убежищем, пока его застилал дым; наверно, такой именно пейзаж увидели бы оставшиеся в живых обитатели атомного убежища, если бы они вышли из него после взрыва навстречу волне радиации. И тут от душ деревьев и душ китов к Исана пришло слово свобода. Когда он, ответственный за рекламу атомных убежищ, вел подготовку к их производству, предполагаемых потребителей прежде всего волновал вопрос: как наша семья, единственная оставшаяся в живых, сможет существовать, когда все люди вокруг погибнут? Исана с досадой подумал, что ему следовало тогда отвечать: ваша семья обретет истинную свободу и сможет наслаждаться ею.
Было десять часов тридцать пять минут.
— Укрывшиеся в здании! — разнеслось из мощного громкоговорителя полицейской машины. — Укрывшиеся в здании, укрывшиеся в здании! — сказано было так, будто в здании засело человек сто. — Вы полностью окружены, — хором подхватили стереотипную фразу члены команды, сидевшие затаив дыхание в рубке. За ними ее тут же повторил громкоговоритель. (— Не слишком ли много телевизионных фильмов мы посмотрели? — усмехнулся Доктор.) — Освободите заложников! — Громкоговоритель повторил. — Бросьте оружие и выходите! — Громкоговоритель повторил. Потом специалист по словам моторизованной полиции, с непреклонной уверенностью в совершенстве стиля своего обращения, вернулся к тому, с чего начал. — Укрывшиеся в здании!
— Они, конечно, с ума посходили от злости. Но ни в их словах, ни в тоне этой злости нет, почему бы это? — сказал Такаки. — Может, они записали эти стереотипные фразы на пленку? Но стоило ли подъезжать так близко и пожертвовать командиром только ради того, чтобы произнести по радио обычные заученные слова?..
— Не усугубляйте совершенных вами преступлений. К чему это приведет, вам, видимо, известно. Укрывшиеся в здании!
— Опять стереотипы. Может, ответить этим дуракам? — не выдержал Тамакити.
— Наш мегафон рядом с их громкоговорителем не потянет, но попробовать можно. Давай, Тамакити, — сказал Такаки.
Тамакити вопрошающе посмотрел на специалиста по словам Союза свободных мореплавателей, хотя было ясно, что слова Исана ему не нужны.
— Давай, Тамакити, — сказал Исана.
— Не усугубляйте совершенных вами преступлений. К чему это приведет, вам, видимо, известно? Укрывшиеся в здании!
— Укрывшиеся в полицейской машине! Укрывшиеся в полицейской машине! — кричал Тамакити, дрожа от возбуждения.
Рупор мегафона был обращен наружу, поэтому голос Тамакити был плохо слышен в комнате, разобрать слова было почти невозможно. Члены команды Союза свободных мореплавателей весело смеялись. Очень скоро стереотипные уговоры прекратились. Подействовал все-таки мегафон Тамакити!
— Укрывшиеся в полицейской машине! — снова закричал Тамакити. — Что вы делаете?
Последняя фраза, звучавшая так обыденно, снова рассмешила осажденных, раздался громкий хохот. Исана подумал, что, может быть, этот смех — защитная реакция подростков, преодолевающих с его помощью свою ненависть к полиции и свой страх перед ней. Он так и не узнает, что делается в лагере противника. Интересно, смеются они там или нет? Ему вдруг пришла мысль, что он уже почти мертв, хотя и действует с небывалой энергией…
Наполнявший рубку смех вскружил голову Тамакити. Завладев мегафоном, он свистел, как кипящий чайник, шея его покраснела. Он не знал, что сказать еще, и делал вид, будто ждет ответа полицейской машины. Видимо, его оппонент с громкоговорителем надеялся, что Тамакити иссякнет. Но Тамакити, когда его загоняли в угол, очертя голову бросался в контратаку. Даже если это требовало нечеловеческого напряжения…
— Я тот, кто стрелял, я буду стрелять и дальше! — закричал Тамакити. — И сколько бы преступлений я ни совершил, вам не удастся меня наказать. Я — несовершеннолетний, и к смертной казни вы меня приговорить не можете. А на пожизненное заключение мне плевать — скоро всему миру крышка. Поса́дите меня на всю жизнь — ну и что? Мы же умрем вместе. Дураки!
Тамакити внезапно умолк и сел, обхватив руками колени. Он тяжело дышал, опустив голову, лицо его побагровело. Исана вдруг обратил внимание, что у него еще совсем не растет борода.
— По-моему, подействовало, — сказал Исана.
Тамакити злобно посмотрел на него. Он понимал, что сказал совсем не то, что нужно, и ему было стыдно.
— Я уверен, что подействовало, — утешил товарища Такаки. — Но неужели я и правда умру вместе с ними? — сказал Тамакити хрипло.
Громкоговоритель полицейской машины снова начал вещать. Это не был ответ на слова Тамакити, не было даже намека на то, что их отвергают, презирают или смеются над ними. Громкоговоритель просто повторил уже известные стереотипные фразы.
— Интересно, дошли до них слова Тамакити? — сказал Такаки.
— Судя по радиопередачам, они кое-что поняли. Пышут злобой. Полицейские во всей Японии с ума посходили, — сообщил Радист. — Диктор и тот разозлился. Даже голос у него дрожит. Начал передавать долгосрочный прогноз погоды на море. Ловок… О чем мы говорили — ни слова, запретили, наверно. Сказал только, что с помощью мегафона мы провоцируем моторизованную полицию. Жаль.
— Значит, в наших требованиях мало толку, — сказал Такаки. — Я, честно говоря, думал, что, даже если полиция пропустит их мимо ушей, телевидение и газеты окажут на полицию нажим, чтобы она пошла с нами на сделку. …Может, используем рацию?
— Коротковолновики, которые поймали нашу передачу и сообщили телевидению и газетам, наверняка снова прилипли к приемникам. Значит, полностью игнорировать наши передачи полиция не сможет. Да они и сами могут нас слушать, — без особой уверенности сказал Радист.
В половине двенадцатого радиостанция Союза свободных мореплавателей начала передавать текст, составленный Исана на основе записок Красномордого. Стереотипные фразы громкоговорителя и шум вертолетов мешали передаче, поэтому бойницы с выбитыми стеклами закрыли заслонками. Сразу же стало жарко, у всех, в том числе и у Радиста, сосредоточенно вертевшего ручки, по щекам обильно, точно слезы, тек пот. Наконец он начал вещать спокойно и невозмутимо, будто для слушателей на противоположной стороне земного шара.
