Николай Сказбуш - Октябрь
На заседании Совета рабочих и солдатских депутатов выступил Николай Руднев:
— Принимая во внимание, — говорил он, — что вся власть в Харьковской губернии 29 августа перешла в руки революционной демократии в лице революционного комитета… Совет рабочих и солдатских депутатов предлагает революционному комитету заменить губернского комиссара Добросельского и его помощника Кузнецова лицами, которые будут работать в согласии с революционным комитетом.
«Требуем немедленного суда над корниловщиной». «Требуем отмены царских договоров с союзниками». «Вся земля трудовому крестьянству — немедленно и без выкупа!»
«Вся власть Совету Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов!»
* * *Новое чувство, непреодолимое, неизведанное, овладело Тимошем, входило в его жизнь так же, как входит мужество, властно и неотступно, — чувство оружия. Сперва это выражалось в заботе о своей винтовке — пружина магазинной коробки по-прежнему отказывала, и Тимош изыскивал способы наладить ее. Потом совсем особое, непередаваемое ощущение, когда он с отцом, после трудных напряженных дней, вернулся домой, и бережно поставил свою винтовку рядом с отцовской в углу.
И вот в то самое мгновенье, когда семья Ткачей собралась за столом, начиная свой новый день, когда Тимош заботливо устанавливал винтовку, прибежал паренек:
— Руденко проживает?
Прасковья Даниловна, наливая в миски добрый полтавский борщ, спросила Тараса Игнатовича;
— Ну, что ж, Тарас, пойдем к Александре Терентьевне?
— А чего ж — уговор. Да теперь и старика есть чем помянуть, нехай легенько сгадаеться.
— Руденко Тимофея в штаб революции, к товарищу Павлу! — требовал паренек.
— Тимошенька, а борщ горячий! — только и успела вымолвить Прасковья Даниловна. Тимошка схватил уже винтовку.
Ткач крикнул вдогонку:
— Тимош, если задержишься, — прямо на Ивановку, Павкиного деда поминать.
* * *В Совете Тимоша ждал Сидорчук. Руденко сперва не узнал черноморца: какой-то куцый картузик надвинут на глаза, такого же, неопределенного цвета куцый пиджачишко туго застегнут, так что пуговицы тянут мясо, узенькие брючки-дудочки оскорбительного вида для флотской души.
— Ты что это? — только и мог выговорить Тимош, с удивлением разглядывая матроса.
— Конспирация! — добродушно заулыбался Сидорчук, очень польщенный тем, что Тимош не сразу признал его, — как был в доме, на квартире, так и прибежал. Давай, браток, до товарища Павла. Там уже вся посуда полная, все пособирались, — Сидорчук говорил необычно сбивчиво, утратил свойственную ему обстоятельность, и, что более всего поразило Тимоша, пересыпал речь флотскими словечками — стоило прожить на суше неделю, появилась флотская речь. Должно быть, соскучился за кораблем и товарищами. Впрочем, и тут был он не одинок — два молоденьких матросика, похожих друг на друга, как близнецы, тенью следовали за ним.
Сидорчук нетерпеливо гнал Тимоша к Павлу, да Тимош и сам спешил узнать, зачем призвали его к начальнику отряда.
— Товарищ Руденко, — встретил Тимоша Павел, — немедленно с товарищем Сидорчуком на воинскую, может, распознаешь кого из знакомых господ. Подчиняться во всем Сидорчуку. Возьмите людей, действуйте решительно на мою ответственность.
Разъяснения Сидорчука были предельно краткими:
— Окружим. Полундра. А там вже — дудки! — Он крепко стиснул кулак, подмигнул. — Понятно? — Заторопил людей, распространяться было некогда, но все же Тимошу удалось выжать из него еще несколько слов:
— Нашел Шинкофа и Фатова?
— Э, нашел! Жинка, спасибо, помогла.
— Которая?
— Та та ж самая — Растяжного. Они тогда до Растяжного ночью приходили — Фатов и еще один штатский. Дальше — всё ясно.
Ничего больше от него нельзя было добиться. Он вел себя так, точно на всю жизнь было отпущено определенное и весьма ограниченное количество слов. Только уж на воинском дворе раскошелился:
— Даешь! — оглянулся он на отряд и, выхватив из кармана узеньких брючек наган, остальное досказал наганом, указывая дулом направление.
Четверо из отряда стали по углам комендантского дома, два молоденьких матросика и Тимош последовали за Сидорчуком к черному ходу.
— Панифатов! — воскликнул вдруг Тимош, завидев представителя флота, юркнувшего под вагон.
— Давай, — потряс наганом Сидорчук и сверкнул черными глазами: «Ступай, мол, прочь с твоим Панифатовым. Потом, мол, сам разберешься с твоим Панифатовым. Давай вперед!»
Тимош повиновался…
А Панифатов тем временем шумел уже в Совете:
— Товарищ Левчук! Эксцесс. Очередной эксцесс. Банда флотских дезертиров и мальчишек. Шпана. Опять любезный товарищ Павел. Автомобиль ждет. Мы. Вы. Россия. Скорей!
Левчук немного подумал:
— Павел?
— Павел.
Левчук разыскал в Совете Агнесу:
— Дорогой друг, немедленно. Новый эксцесс Павла. Надо выручать…
Спиридон Спиридонович не стал объяснять, кого и почему приходится выручать, увлек дорогого друга за собой и через минуту Агнеса была уже в автомобиле, в обществе Панифатова и Левчука.
* * *Операция на воинском дворе проходила без каких-либо осложнений, мирным путем; застигнутые врасплох, гости этапного коменданта не сопротивлялись. Господин Шинкоф, завидев наган Сидорчука, молча поднял руки.
Матросы и дружинники, окружив группу растерявшихся людей, попарно выводили на шестую платформу.
Но тут вдруг на воинский двор влетел «Бенц».
— Товарищи! — вопил Панифатов, протягивая руку вперед, — остановитесь, товарищи!
— Хлопцы, гляди, — крикнул матросам Сидорчук, — Фатов прикатил. Сам в руки просится.
— Не Фатов, а Панифатов, — поправил Тимош.
— Какой там Панифатов, — оборвал Сидорчук, — обыкновенно Фатов. Ясно вижу.
— А я говорю: Панифатов. Я его у Левчука встречал.
— Э, делов, Фатов или Панифатов, один черт, — махнул рукой Сидорчук и кинулся к автомобилю. — Слезай на землю!
— Товарищи! — выпрямилась Агнеса, — немедленно прекратите эксцесс. Необдуманными поступками мы только льем воду на мельницу мировой буржуазии.
— Чего там необдуманными, мы об этом гаде десять лет думаем!
— Товарищи, но это произвол! Кто вам дал право? Нам известно, что здесь происходило деловое гарнизонное совещание.
Арестованные, получив неожиданную поддержку, зашевелились, послышались выкрики: «Не имеете права!», «Мы протестуем!». Рабочие из отряда остановились в нерешительности.
— От имени Совета, — воскликнула Агнеса.
— От имени Совета, — подхватил Фатов, оглядываясь по сторонам. Агнеса, следуя своим правилам, собиралась, что-то разъяснять отсталой, обманутой массе, а Панифатов, следуя своим правилам, блудливо высматривал на кого бы опереться. На воинской платформе вечно толокся разношерстный народ, приходили и отходили эшелоны, прибывали и погружались части фронтовые и запасные, выздоравливающие и отозванные с позиций, пехота и казаки, кавказские и донские дивизии.
— Товарищи! Братцы! — вопил Фатов-Панифатов, обращаясь ко всей воинской платформе, к эшелонам на запасных путях, — провокация, глумление над боевыми командирами!
Он продолжал озираться по сторонам, стараясь определить, откуда может прийти подмога. Левчук одобрительно кивал Фатову и Агнесе и одновременно сочувственно поглядывал на дружинников. Он сидел, забившись в угол автомобиля, но с таким видом, точно в любую минуту готов был подняться во весь рост — остановка была лишь за подходящим пьедесталом.
А воинская платформа уже шумела — из эшелонов выскакивали донцы и кубанцы, появились какие-то люди в добротных суконных гимнастерках, закружились, замелькали шинели, еще мгновение и отряд будет смят нахлынувшей толпой.
— Чего стали, товарищи, — бросился Тимош к дружинникам, — давай, отводи контру. Давай в штаб! Сидорчук поддержал его:
— Именем революции!
Сопровождаемый ропотом и возгласами, отряд двинулся, конвоируя десяток сбившихся в кучу людей. Шинкоф шел, вытянув шею вперед, тяжело передвигая ноги, обутые в просторные новенькие калоши, следом бодрым шагом двигался господин в сюртучке военного кроя, без шапки. В его кругленьких блестящих глазках так и сверкало: «Хамы!»
За ними топтались прочие господа в мундирах и без мундиров, с бакенбардами и без бакенбардов.
— Товарищи, это произвол, — пыталась образумить обманутую массу Агнеса, — кто вам дал право? Тимошка, Руденко! Ты несешь полную ответственность!
— Э, милая барышня, дорогой товарищ, не знаю как звать, — погрозил ей наганом Сидорчук, — ты нас не путай! Мы Шинкофа и Фатова знаем. Весь Черноморский флот знает их, гадов, — Сидорчук вскочил на подножку «Бенца».
— Товарищи, — обратился он к наседавшим со всех сторон солдатам, — от имени флота и наших замученных товарищей заявляю, что тут перед вами охранник и палач царской военно-морской охранки, — Сидорчук указал наганом на Панифатова, — глядите, у него руки в крови наших братьев!
