Варткес Тевекелян - За Москвою-рекой. Книга 1
— Вы не подсчитывали, на какую сумму оплачены счета? — спросил он, не отрываясь от бумаг.
— Четыреста тридцать восемь тысяч рублей, — ответила девушка не задумываясь. — Кроме того, поступил счет еще на тринадцать тысяч рублей за большой транспортер.
— Солидно. — Власов протянул ей папку. — Постарайтесь побыстрее оплатить.
— Хорошо, я передам Сидору Яковлевичу…
Не прошло и десяти минут, как в кабинет вошел сам Варочка.
— Зачем вы это сделали? — спросил он, опираясь руками на край письменного стола.
— Чтобы отвечать за все самому.
— Эх, Алексей Федорович! Вы меня кровно обидели. Если бы я боялся ответственности, то давно сообщил бы в главк или министерство. Мог просто не оплатить счета. Вы мой характер знаете!
— Садитесь, Сидор Яковлевич, и спокойно выслушайте меня. Я в вашей порядочности никогда не сомневался, об этом и говорить нечего. Большое спасибо за то, что помогли провернуть нужное дело! Но скажите: какой смысл отвечать вдвоем?
— Чтобы всем доказать, что мы на это шли сознательно, понимая целесообразность!
— Поймут ли? — Власов замолчал и задал себе тот же вопрос: «Поймут ли? А если даже и поймут, то не будет ли поздно? Ладно, дело сделано, и, как говорится, после драки кулаками не машут. Механизированная линия в красилке работает, а это самое главное».
— Хитрые бестии, опередили-таки, не дали довести до конца перестройку! — сказал Варочка. — Я только этого и опасался! Толстяков понимал, что еще немного — и с вами уже ничего нельзя будет сделать, вот и поторопился, накапал!
— Вы так думаете? — Власов смотрел на старого бухгалтера, удивленный тем, что слова Варочки совпадают с его собственными мыслями.
— За долгие годы совместной работы я нагляделся на повадки Василия Петровича: он наносит удар недругам чужими руками, а сам остается в тени — я, мол, тут ни при чем. Помяните мои слова — так будет и теперь… Однако если он воображает, что напал на простачков, то глубоко заблуждается. Мы так легко не сдадимся, я сделаю новую проводку и все расходы отнесу за счет сверхприбылей.
— Это не поможет! Вы сами говорили, что до образования директорского фонда никто не имеет права распоряжаться сверхприбылями.
— Говорил. Просто будет повод для спора, а может быть, скидка на незнание…
— Ни в коем случае! Я не намерен изображать из себя незнающего простачка. Наша сила — в правдивости, так и будем держаться до конца!
3В то время как ревизоры с присущей им придирчивостью изучали каждый документ, относящийся к деятельности Власова, он работал как одержимый. Он спешил, он старался сделать как можно больше и закончить, хотя бы вчерне, перестройку отделочной фабрики. Уже поступил на комбинат большой ленточный транспортер, и слесари приступили к его монтажу. Еще несколько дней — и отжатый товар можно будет подавать из красилки прямо на четвертый этаж, к сушилкам. Каменщики долбили массивные стены, пробивая отверстия между залами для укладки малых транспортеров. В механических мастерских полным ходом шли работы по изготовлению комбинированных промывочных машин системы Степанова, чертежи которых в свое время набросал Никитин.
Власов спешил. Он ежедневно бывал на заводе, где монтировали еще десять барок, а у себя на комбинате подгонял рабочих, мастеров:
— Скорее, скорее, нажимайте, пожалуйста! Поймите: дорог каждый час!
Люди с недоумением смотрели на него: «Что случилось с директором?» — и нажимали…
Поздними вечерами он, усталый и сердитый, шел домой, молча ужинал и запирался у себя в комнате.
Матрена Дементьевна исподтишка наблюдала за ним, ничего не спрашивая. Она слышала о приходе на комбинат «проверяльщиков», как выражался поммастера Антохин, и догадывалась, что сыну грозят неприятности. Однажды Матрена Дементьевна все-таки не вытерпела и спросила:
— Скажи на милость: ну чего ты убиваешься?
— Так, всякие неполадки, мама, — уклончиво ответил Власов, не желая огорчать мать.
— Знаю, слыхала, что к тебе пришли проверяльщики. Подумаешь, несчастье какое! Что ты, украл что-нибудь или кого-нибудь убил, чтобы их бояться?
— К сожалению, хозяйственник несет ответственность не только за такие преступления…
— Тогда говори: за что ты будешь отвечать?
— Все за то же — за красилку.
— Ну, уж тут за тебя все горой станут!
— Не поможет. Пусть я сделал даже очень полезное дело, но я грубо нарушил финансовую дисциплину. Главк на реконструкцию денег не давал, а я взял и израсходовал. И вполне естественно, что за это придется отвечать. Ты представляешь, что получится в народном хозяйстве, если каждый хозяйственник начнет партизанить по своему усмотрению?
— Как это — партизанить? Один допустит вольность по дурости, а другой нарушает порядок по крайней нужде. Мерить всех одной меркой нельзя! Может, виновато твое начальство? Не разобравшись, не дало денег и нарочно толкнуло тебя на нарушение… Ты, Алеша, сходил бы к большим руководителям и выложил бы все как есть, без утайки, — авось разберутся!
— Я, мама, не боюсь ответственности! Когда я затеял реконструкцию, то предвидел, чем это может кончиться. И все же рисковал. Мне обидно другое: не дадут довести до конца задуманное дело. — Он нервно закурил папиросу, ломая спички. — А пойдешь жаловаться, — чего доброго, скажут, что Алексею Власову просто не хочется расставаться с директорским креслом. А мне наплевать на него!
— Не криви душой!
Власов ничего не ответил. Мать ведь правду сказала, ему не хотелось расставаться с «директорским креслом». В дело вложено столько труда. Кто-то другой придет на готовенькое и еще хвастать будет успехами. Может быть, действительно стоит поговорить с кем-нибудь из руководителей? Но с кем? Он не умел налаживать отношений с людьми, никогда не думал об этом, — только работал. Спроси его: «Кто вас знает? Кто может дать положительную характеристику вашей деятельности?» — на этот вопрос Власов толком не смог бы ответить. Может быть, райком партии или главк, — больше некому…
Он медленно прошелся по столовой — пять шагов вперед, пять шагов назад. Ему представлялось самодовольное бабье лицо Толстякова. Потирая по привычке руки, он скажет на прощание: «Ну как, уважаемый товарищ Власов, вы теперь поняли, с кем имеете дело?» «Обидно!.. Жаль, нет Акулова, он непременно помог бы. Написать министру!» — вдруг решил он.
Целую ночь трудился Власов над составлением докладной записки на имя министра, в которую вкладывал все, что накипело у него в душе. Он писал о техническом состоянии промышленности, об отсталой технологии, о правах директора, об инициативе: «Нельзя, связав людям руки и ноги, требовать, чтобы они плавали». Он писал о Толстякове, о его недальновидной политике. Порой он задумывался, перечитывая написанное, зачеркивал слова, строчки, рвал целые страницы и вновь писал.
На рассвете записка была готова. Власов вложил ее в конверт, надписал адрес и решил днем отправить министру. Однако развернувшиеся события поколебали его решимость, и конверт остался пока лежать в ящике письменного стола.
4— Танцуй, Сережа, иначе не покажу! — крикнул Леонид, вбежав в красилку и пряча что-то за спиной.
— В чем дело? — Сергею было не до шуток. В одной барке отказала внутренняя вытяжка, и красильщики работали вслепую. Он часа два возился с ней и никак не мог наладить.
— Танцуй, тебе говорят!
— Здесь не цирк. Говори, что тебе надо!
— Ах так? Не цирк?.. Ну, тогда подождешь! Во время работы газеты читать тоже не полагается! — И, потрясая в воздухе газетой, Леонид сделал вид, что уходит.
Одним прыжком Сергей настиг приятеля у двери и вырвал у него газету. Дней пять назад с ним беседовал корреспондент — неужели их беседу напечатали?
Так и есть! На первой странице его портрет. Внизу подпись: «Один из передовых новаторов производства Московского комбината Сергей Полетов». Кроме того, еще большая статья — целых две полосы под заголовком «Конец кустарщине».
Сергей побежал в кабинет мастера.
— Осип Ильич, смотрите, здесь про нас!
— Читай вслух, — сказал Степанов и почему-то надел очки.
Путая некоторые производственные термины, корреспондент подробно описывал реконструкцию отделочной фабрики, говорил о «самодеятельном» конструкторском бюро под руководством инженера-энтузиаста Николая Николаевича Никитина, о барках потомственного текстильщика, молодого поммастера Сергея Полетова. Несколько раз он упоминал и фамилию «чародея крашения» мастера Степанова. Статья кончалась словами: «Полет мысли человека, его инициатива, не имеют предела, они неисчерпаемы. Развязать эту инициативу, создать необходимые предпосылки для ее пробуждения и развития — и тогда поистине можно добиться чудес. Доказательством служит замечательный пример коллектива Московского комбината, достойный поощрения и подражания».
