Современный грузинский рассказ - Нодар Владимирович Думбадзе
Ах, до чего дожил Димитрий Баркалая! Чудно устроен этот мир, поди попробуй разберись. То сюда повернет волшебное колесо судьбы, то туда, порой сладость принесет, порой — горечь, то возвысит тебя, то низвергнет, то плакать заставит, то — смеяться. Перед нами, смертными, это «порой» встает как неразрешимый логарифм, и мы ничего не можем с ним поделать; не можем спросить: почему? для чего? А если спрашиваем, то ответа все равно не получаем. Фантастическая преграда возвышается перед нами. Но мы все равно не успокаиваемся. Упорно ищем причину — почему волшебник одним глазом смеется, а другим плачет? Кто-то, махнув рукой, скажет: «Таков сей мир, и нам все равно его загадок не разгадать!»
В свое время и Димитрий Баркалая ломал голову над загадками бытия, делал соответствующие выводы и жил так, как ему подобало. Теперь он этим заниматься не будет, теперь пусть молодые думают, пусть побеспокоятся те, кто назвал его Барклаем-де-Толли. Димитрий ни о чем не будет думать, ни о чем не будет беспокоиться, сядет под деревом и будет наслаждаться пением птички-невелички, будет на солнышке греться и мирно доживать остаток дней. Он ни о чем не будет тревожиться, будет жить в полном покое. На это он имеет право и условия: вырастил двух сыновей, поставил их на ноги. Сыновья женились вовремя, живут они отдельно, в новых квартирах. Димитрий не хочет с ними жить. Поэтому остался в старом доме в одной комнате. Димитрий не хочет беспокоить сыновей — пока он в состоянии за собой ухаживать, пока у него хватает сил, а вот когда они его покинут, когда он совсем одряхлеет, только тогда пойдет он к сыновьям.
Пока ему хватает одной комнаты и пенсии. Пенсия у Димитрия большая — во всем парке ни у кого нет такой большой пенсии. Итак, Димитрий будет жить спокойно, и плевать ему на всех бездельников, зубоскалов, злопыхателей. Никогда не вспомнит он о прошлом — ни о хорошем, ни о дурном. Навсегда забудет «Барклая-де-Толли». Будет ходить в зоопарк со своими внуками, а когда они заняты в школе или на уроке музыки, или у преподавателя иностранного языка, он сядет на эту голубую скамейку и послушает пение птиц. А наступит знойный июль, он отправится к морю, там, на берегу, в кипарисовой аллее тоже есть голубые скамейки.
Тяжело опираясь на палку и время от времени останавливаясь, чтобы передохнуть, в парк входит старик. Это Ироди, друг Димитрия. С Ироди Димитрий заново познакомился в этом парке. Оказалось, что знакомы они давно. Ироди был первым, кто на вопрос Димитрия не отозвался, как все остальные — «аджан». Димитрий не любит этого слова — «аджан». Когда он впервые пришел в парк, решил присоединиться к пенсионерам, чтобы поговорить о том о сем, надоело одному сидеть. Но с кем он ни заговаривал, все отзывались «аджан». Димитрий начал пересаживаться с одной скамейки на другую и наконец встретил человека, который сказал ему «батоно». Это был Ироди. Ироди — пенсионер со стажем, большой друг «молодых» пенсионеров. «Молодые» не могут привыкнуть к новой «профессии», тоскуют. Ироди их подбадривает, учит, как сделать интересной новую жизнь — он человек опытный. В парке Ироди знают все, с ним считаются, советуются, но только он очень состарился, ослаб, ходит, опершись на палку. Наконец-то он добрался до скамейки Димитрия. Сел рядом с ним, оперся на палку и уставился в землю.
— Тебе плохо, Ироди?
— Нет, я просто устал.
Над стариками сияет яркое солнце. Шляпа Димитрия лежит на скамье, а его бритая голова сверкает на солнце. Ироди еще не успел снять шляпу, но, вероятно, тоже скоро ее снимет. Старики сидят рядышком, словно голубки, и молчат. Непонятно, то ли дремлют они, то ли думают, то ли прислушиваются к шелесту листьев — никакими словами их состояния не передать. Так и кажется, что они сами источают удивительную тишину и покой, царящие в этом уголке парка.
Ироди начинает ерзать, поднимает голову, вытягивает и скрещивает ноги, откидывается на спинку скамейки, на скрещенные ноги кладет палку и тихонько поворачивает голову в сторону Димитрия:
— Вино-то киснет…
У Ироди одна забота: родственник из деревни прислал ему «изабеллу», а они никак ее распить не могут. Димитрий заявил, что «изабелла» хороша с таранью и гоми. «Гоми приготовит моя невестка, — сказал он, — Нам бы еще тарань достать». А тарани нет как нет.
— Вечером пробовал, уже пенится… — вздохнул Ироди. Он, не торопясь, снял шляпу и тоже положил ее на скамейку, рядом с собой. Если не считать нескольких белых волосков, голова старика была совсем лысая.
— «Изабелла» без тарани что есть что нет, — сказал Димитрий и молчит себе и молчит. Молчит и Ирода.
Димитрий хочет поделиться с другом, но не решается. Он не может ему открыть то, что его мучает. Кто знает, что подумает Ироди. Ведь однажды не поняли его и насмеялись над ним, обозвали Барклаем-де-Толли. Поэтому он предпочитает молчать. Он ведет себя так, словно его очень заботит тарань. Но забота Димитрия намного сложнее и тяжелее: нет ему по ночам покоя. Днем еще куда ни шло, а ночью — лишь сомкнет глаза, — ночью, видимо, и разум засыпает — вот и носят черти нашего Димитрия куда им заблагорассудится.
Нет на свете справедливости. Всю жизнь он провел так, что не до сна было. — даже не помнит, видел ли вообще сны? Когда организовывал в горах колхоз, когда воевал под Курском и Орлом и спал в блиндажах, тогда ему ничего не мерещилось, а сейчас — откуда что берется, к чему бы эти волнения и тревоги! И ему никто не грозит, и он вроде ни с кем не воюет. Ведь он решил, что отвоевал свое, решил начать спокойную жизнь, так откуда теперь эта душевная смута?
Нечто невероятное происходит с Димитрием Баркалая! Как будто прошлое преследует его — преследует очередями маузеров и автоматов, залпами орудий, сигналами разноцветных ракет и реянием красных знамен. В этом ничего плохого нет. Напротив, воспоминания о прошлом доставляют ему радость. Но видеть прошлое в кривом зеркале невыносимо, он не выдержит этого, сердце разорвется во сне. А все дело в этих
