Геннадий Семенихин - Летчики
Юркий «газик» преодолел последний перевал и вырвался на широкую просторную поляну, необычайно ровную для гористой местности. Нина увидела в центре поляны серые палатки, штабель деревянных ящиков с буровым инструментом, пестрые геодезические раздвижные рейки. Несколько человек выбежали навстречу. Когда Гриша Оганесян выключил мотор, они со всех сторон окружили «газик». Нина спрыгнула на землю, с удовольствием потопала затекшими ногами. Первым к ней подошел инженер Бекетов.
— Как хорошо, Нина, что вы приехали.
Он был в темно-красной тенниске и светлых широких брюках. Его сильные, обожженные солнцем руки вздувались мускулами. Открытое лицо улыбалось. Бекетов вытащил из машины тяжелый Нинин чемодан. А она уже здоровалась с инженером Анной Березовой, высокой темноглазой девушкой, и тоненькой белокурой практиканткой Наточкой Слезкиной. Чуть поодаль стоял инженер Мотовилов, глядя на Нину из-под тяжелых век лениво и равнодушно.
— Мое почтение, Нина Павловна, — буркнул он наконец, протягивая руку, — я всегда и везде последний.
Бекетов, подхватив чемодан Нины, пошел с ней рядом, безуспешно стараясь подладиться под ее мелкие и быстрые шаги.
— Видите, какая у нас тут прелесть. Пейзаж, лучшего не сыскать, хоть картину рисуй. В одной палатке помещаемся мы с профессором Хлебниковым, в другой буровые мастера, а вон та, что на отшибе, ваша, женская. Вы что-нибудь теплое с собой захватили? Ночами здесь бывает иной раз чертовски холодно.
— Не предусмотрела, — улыбнулась Нина.
Вместе с Аней Березовой и Наточкой Слезкиной Нина вошла в палатку. Ее койка, стоявшая в дальнем углу, была прикрыта белоснежным одеялом. На маленьком столике, в жестяной банке из-под абрикосового компота, стоял огромный букет огненно-красных цветов с широкими лепестками.
— Это к вашему приезду, — приветливо сказала Наточка.
— Водяные лилии, какая прелесть! — воскликнула Нина.
— Это Бекетов постарался, — заметила Аня Березова, — отчаянный он. По такой круче к горному озеру спустился, что у нас даже мурашки по коже пошли.
Умывшись и наскоро перекусив, Нина отправилась к руководителю экспедиции. Профессор Хлебников встретил ее у входа в свою палатку. Он был в просторном парусиновом костюме и желтой соломенной шляпе.
— Рад вас видеть, товарищ ученый секретарь! — воскликнул он бодрым баском и, как крыльями, замахал длинными руками, — безмерно рад. Столько работы нас ожидает впереди. Без вас я как без рук. Вы же — альфа и омега всего. Отдохнули, покушали? Тогда за дело. Идемте, идемте.
Он взял Нину под руку и распахнул перед нею брезент. Палатка, где жил Вениамин Львович Хлебников, была настоящим штабом экспедиции. Так ее обычно именовал и сам профессор, хотя он никогда не служил в армии. Под потолком и на стенах висели связки бумажных рулонов, на столе стояли наполненные водой сосуды, в углу виднелись желтые ящики с геодезическим инструментом, нивелиром и кипрегелем, без которых нельзя было обходиться при съемке участков. Здесь же стоял и шкаф с книгами. Профессор Хлебников никогда еще не отправлялся ни в одну экспедицию без того, чтобы не захватить всю необходимую справочную литературу. Помимо книг по геодезии, геологии, минералогии, стояла у него и такая литература, которая, на первый взгляд, не имела отношения к задачам экспедиции. Был здесь и большой очерк о флоре горных районов юга, и медицинское пособие для врачей, имеющих дело с тропической малярией, и книга «Животный мир Кавказа и Средней Азии».
Профессор снял роговые очки и посмотрел на разбросанные по столу тетради.
— Видите, какой хаос. Нужна ваша твердая рука, Нина Павловна. К ней мы все привыкли. Даже наш самый недисциплинированный Мотовилов…
Хлебников заботливо пододвинул Нине складную табуретку с брезентовым сиденьем, сам сел на кровать. Звучным высоким голосом, каким он обычно читал в институте лекции, он стал рассказывать о первых шагах экспедиции. Неделя не прошла бесплодно. Изыскатели заложили несколько шурфов и взяли пробу интересной породы. Накопились материалы, нуждавшиеся в обработке. Однако топографические съемки еще не велись. Профессор достал карту района и провел на ней пальцем извилистую линию.
— Мир познаваем, Нина Павловна, — улыбнулся он, — однако познаваемость мира дается человечеству нелегко и уж во всяком случае не без труда. Наиболее интересную разведку пока провел инженер Бекетов. Да, да, Игорь Николаевич подает большие надежды. Слабость стариковская: в институте был любимым учеником. Но оправдал. Да, так нужно нам в ближайшие четыре-пять дней заснять вот этот участок. — Профессор обвел ногтем указательного пальца коричневый горный склон. — Причем этой карте я не верю. Скажете, старый скептик и все такое прочее, но не верю. Как говорил покойный Фамусов: «Все врут календари». Мы должны своими силами сделать карту крупного масштаба на этом участке.
Эту задачу я возлагаю на Бекетова и на вас, Нина Павловна. Местность там трудная. Придется с нашим проводником пойти.
— Ничего, Вениамин Львович, — успокоила его Нина, — я соскучилась по работе. Горы меня не напугают. И по расщелинам прыгать я теперь научилась…
— Вот и хорошо, — одобрил Хлебников и опять водворил на нос очки, — на днях знакомился с наметками вашей диссертации. Это, так сказать, абрис, набросок, но весьма и весьма обещающий. Учтите, что на защите я постараюсь быть вашим оппонентом. А я оппонент строгий, и даже весьма. Если вам удастся подкрепить свой замысел интересным анализом, работа удастся несомненно. Словом, дерзайте, не боги горшки обжигают.
Хлебников по-восточному сверху вниз провел ладонью по своему узкому морщинистому лицу. Таким движением старики обычно разглаживают бороду. Но ни бороды, ни усов у профессора Хлебникова не было.
IIIДень в лагере изыскателей начинался рано, когда солнечный диск еще не поднимался над зубчаткой ледниковых гор, а лежал гораздо ниже их, краснея в далеком, рассекавшем хребет ущелье. Казалось, веселое солнце выспалось на дне этого ущелья и вместе с предутренним туманом всплыло оттуда, как большой воздушный шар. Гнусаво и протяжно кричал ишак по прозвищу Мунька, это заменяло сигнал подъема. Мунька был аккуратен: кричал трижды в день — на рассвете, в полдень и вечером в одно и то же время, до того точно, что по нему можно было проверять часы. Мунька и сторожевой волкодав Дичок были единственными животными в лагере изыскателей.
Заслышав утренний Мунькин крик, обитатели лагеря выбегали из палаток, чтобы поплескаться в бурливом потоке, протекающем в самом конце поляны. После умывания завтракали, и начиналась работа.
Нина быстро освоилась в лагере. Профессора Хлебникова она знала давно. Аня Березова оказалась добродушной и немного застенчивой, ее постоянно дополняла своим щебетом белокурая Наточка. Инженера Мотовилова Нина не особенно уважала и, когда оставалась наедине с женщинами, называла «неисправимым циником». Для этого, как ей казалось, были все основания. Когда Нина поступала в институт, Мотовилов был уже на последнем курсе, слыл хвастуном, задирой и чуть ли не самым легкомысленным студентом, хотя учился на одни пятерки и успешно защитил диплом. Ему не нравилось простое имя Никита, и еще с четвертого курса все окружающие звали его Ник. Мотовилов считался неплохим инженером-изыскателем. Он каждый год выезжал с партиями, но, как правило, ни с одной из них не работал по два сезона. Нику Мотовилову было все равно, где работать: в Воркуте или в Северном Казахстане, в болотистом Полесье или в горах Кавказа, лишь бы были подходящими условия. Если хорошо платили, он работал лучше, если платили мало, он старался поскорее сменить адрес одной изыскательской партии на другую.
Тридцатипятилетний холостяк, он не нажил друзей, хотя и тянулся всегда к людям. Когда представлялась возможность, он любил на широкую ногу кутнуть, причем денег, вынутых из кармана, никогда не считал и никому не разрешал расплачиваться. Он мог в один раз выложить в ресторане всю свою месячную зарплату, рассчитываясь за случайных собутыльников, а потом, коротая дни до получки, вспоминать об этом без сожаления, приговаривая с улыбкой: «Дали мы в ту ночь антраша, ничего не скажешь». Ник мог занять у товарища крупную сумму и отдавать ее на протяжении года, а то и больше. Собственно говоря, он всегда был в долгах. К нему и сюда, в горы, приходили письма со штемпелями разных городов. Авторы этих писем напоминали о давно взятых в долг маленьких или больших суммах. Мотовилов читал эти письма улыбаясь, лениво покусывая мундштук маленькой трубочки желтыми прокуренными зубами и посвистывая. Если в каком-либо из писем содержались очень крепкие выражения, Ник щурился, словно что-то взвешивая в уме, и наконец изрекал:
— А Степке, пожалуй, и впрямь надо деньги вернуть. С прошлого года ждет. Такое стоическое терпение достойно награды. Конечно, не все четыреста, а двести переведу в первую же получку.
