Дмитрий Нагишкин - Созвездие Стрельца
И, уже не чувствуя за собой никакой вины, с легким сердцем и растворенным в самой широкой из всех своих улыбок ртом, Генка влетает в комнату…
Он кладет на стол свои леденцы и говорит важно, как кормилец:
— Это Зоечке, мамка!
Потом вынимает из-за спины конверт и машет им в воздухе.
— А это тебе. От папки! Тан-цуй!
Фрося слабо охнула и потянулась за телепавшимся в воздухе конвертом обеими руками, вдруг ослабнув и почувствовав, как колотится бешено сердце в груди. Обрадовалась.
— Танцуй! — повторил Генка торжествующе.
Стол был накрыт, Фрося ждала гостей. Осунувшаяся Зина помогала подруге. Они бросили все на половине, глядя на Генку. Зина сначала было обрадовалась за Фросю, но ее глаза с тревогой глядели на конверт. Ох-х, треугольничек бы!
Фрося неловко покружилась и топнула ногами о пол несколько раз, уже начиная сердиться на Генку, но не в силах крикнуть на него.
— Получай! — сказал Генка и протянул матери конверт.
Красивые буквы с писарскими росчерками.
Руки Фроси дрогнули.
Лист писчей бумаги, напечатанный на машинке. Лист писчей бумаги, исписанный ровным чужим почерком.
«Глубокоуважаемая товарищ Лунина! Командование воинской части полевая почта № с глубоким прискорбием извещает Вас о том, что на подступах к городу Н…»
«Дорогая Ефросинья Романовна! По поручению боевых товарищей Вашего мужа — Николая Ивановича Лунина…»
На подступах. Даже и винтовки с плеча не снял, да? Боец!..
Зина увидела, как побледнело лицо Фроси. До того, что светлые жидкие волосы ее показались Зине темными. Она бросилась к Фросе, чтобы поддержать. Ей показалось, что Фрося упадет сейчас и не поднимется больше. «Фросечка! — сказала она. — Фросечка!»
Но Фрося даже не увидела и не услышала Зину. Кто поймет и предугадает те мгновенные и странные движения души человека, когда черная весть громом поражает его! Фрося не видела в этот момент ничего, кроме ухмыляющегося во весь свой большой рот Генки. И вдруг она с силой ударила по этому раскрытому рту.
— Тан-цуй! — сказала она хрипло. — Тан-цуй, байстрюк! Ты у меня потанцуешь теперь!
Зина схватила Фросю за руку, но та легко, как перышко, отбросила Зину в сторону, и Зина поехала по комнате вместе со столом, на который наткнулась…
Генка в ужасе закричал.
— Фрося! Не смей бить! За что ты его? — крикнула Зина.
От рева Генки поднялась в кроватке Зойка. Она стала на четвереньки вместе с одеялом, которое вздулось пузырем, потом выпростала взъерошенную голову и с любопытством посмотрела: что вы тут делаете, добрые люди? Села, скрестив калачиком ноги, протерла глаза и накуксилась, увидев ревущего Генку, который умылся кровью от удара матери. Он рванулся к двери, но мать схватила его за куртку и рубашку. Может быть, для того, чтобы прижать к груди и зареветь вместе с ним, несправедливо обиженным и осиротевшим! Рубашка вылезла из-за штанов… Бурундучишка, неожиданно освобожденный из своего теплого плена, шлепнулся о пол, присел на мгновение, ошалев от крика и яркого света, и метнулся между ног Фроси, ища укрытия от грозы, какой представилось ему все это природное явление… Фрося боялась крыс до ужаса, до судорог, до истерики. Ей показалось, что Генка притащил в дом крысу. Она пронзительно крикнула и, уже зверея от этого смешного страха и чувствуя, что Генка стал как бы скопищем всех ее несчастий, причиной всех ужасов, мстя ему за все, не владея собой совершенно, схватила кочергу, стоявшую возле печки, и стала бить Генку: «A-а! Гада кусок! Ты у меня потанцуешь! Отца убили! Отца убили, гад!»
Крик Фроси всполошил соседей. Вихрова побледнела и кинулась к Луниной. Ей не нужно было объяснять, что надо делать. Видя, что обезумевшая Фрося опять подняла кочергу, Вихрова кинулась между сыном и матерью, ловя в воздухе занесенное орудие. Зина схватила Фросю сзади, и обе женщины стиснули Фросю с обеих сторон, обезоружив ее.
Взгляды Вихровой и Зины встретились. «Что с ней?» — крикнула Вихрова сквозь крик и плач Фроси. «Похоронка!» — сказала Зина, кивнув головою на конверт, упавший на пол, и яркие белые листы бумаги, кинутые на комод.
Вихров секундой позже тоже вбежал в комнату. Разжал судорожно сжатые на воротнике Генки пальцы Фроси и покачал осуждающе головою: «Ну разве можно так! Ведь так и убить недолго!»
— Убью! — крикнула Фрося, словно в Генке была причина и голодных военных лет, и ее опасение за будущее, и ее тревоги за мужа, и ее тоски, и ее ненависти к немцам, которые настигли-таки Лунина на подступах… на подступах… на подступах…
Но Генки уже не было в комнате. Простучали его скачки по высокой лестнице, протопал он по тротуару в две доски, что вел к калитке, хлопнула калитка, и все замолкло.
У Фроси началась истерика. Она выла, и била себя по лицу, и кидалась на стену. И кричала Вихрову: «Отсиделся, гад, в тылу! Тебя-то не убили на подступах!» Почему-то это слово было особенно горько, почему-то именно оно очень уж поразило Фросино воображение и вздымало в ней все новую и новую горечь. Ее удерживали, а она металась по комнате, таща за собой всех. Перепуганная Зойка тоже ревела в кровати, а потом спряталась под одеяло: «Ма-а! Ма-а!»
— Уйди, гад! — кричала Вихрову Фрося. — Убью! Твою пулю мой мужик на себя принял! Твою!
Вихров посерел. Фрося ударила его по самому больному месту. При мысли о том, что его не взяли на фронт, он всегда чувствовал сильное уязвление и какую-то обезволивающую неловкость: словно он и не мужчина, что просидел в тылу всю войну! А Фрося все выкрикивала то, что набрякло, накопилось у нее в душе…
— Да замолчите вы! — кричала и Вихрова. — Детей постыдитесь!
Вдруг Зина отстранила Вихровых от Фроси. Стала перед ней вплотную. И наотмашь ударила ее сначала по одной, потом по другой щеке. Красивое лицо ее исказилось. «Как она может?» — с отвращением подумал Вихров. Тут Фрося замолчала. Безобразный крик ее умолк. Она осмысленными глазами поглядела на Зину и с каким-то недоумением и покорностью сказала: «Больно! Зина!» А Зина тотчас же обняла ее, погладила по взлохмаченной голове, и подвела к Зойке, и показала кивком Фросе на дочку. Вынула Зойку из кровати и подала матери. Зойка потянулась к Фросе. И слезы заструились по щекам матери. Но это уже были другие слезы: слезы тоже бывают разные, даже если они текут из одних глаз…
Зина обернулась к Вихровой:
— Если вас не затруднит — посидите с ней минут десять, пожалуйста! Теперь уже все будет по-другому! — Она усмехнулась какой-то задумчивой улыбкой и сказала Вихровой: — А вы храбрая! Так и бросились под кочергу-то. Я бы не смогла…
— A-а! Пустяки! — ответила Вихрова, присматриваясь к Зине.
— А что я по щекам ее побила, — тихо добавила Зина, вспомнив испуганный и недоуменный взгляд Вихрова, — так это надо было! Я курсы медицинских сестер кончала — так нас учили истериков в сознание приводить! Если почувствует боль, значит, припадок не повторится…
— А если…
— Тогда дело плохо. Рассудок может не выдержать потрясения. — Зина поднялась. — Пойду Генку поищу! Как бы с ним чего не получилось. Мальчишка нервный и вольный…
Она вышла на веранду. Всмотрелась в темноту, становившуюся все гуще. Позвала:
— Гена! Где ты? Подойди сюда!
Прислушалась. Сошла с крыльца. Стала всматриваться в садик — не прячется ли здесь бедный сын Марса и Стрельца, выдержавший нынче такую грозу? Окликнула тихонько раз, другой. Но только из-за забора ей отозвался кто-то веселый, подвыпивший по случаю всенародного праздника: «Может, я сгожусь вместо него?» — и рассмеялся, довольный своей остротой.
За калиткой ее нагнал Вихров:
— Ну что, не видать?
— А что с Фросей?
— Прилегла с дочкой.
— Ну, теперь уснет… Я постою тут да гостей встречу и провожу. Поцелуй пробой, возвращайся домой!
Зина слышала дыхание Вихрова. Он стоял в некотором волнении, чуть покусывая ногти, не зная, чем занять себя, и всматриваясь в сумеречные дома на другой стороне: где же все-таки Генка?
— Поздравляю вас с победой! — вдруг неожиданно сказала Зина. — Только не с такой! — она кивнула головой по направлению к дому. — У вас все целы… И жизнь хороша! И жить хорошо!..
— А у вас? — осторожно спросил Вихров.
Зина не ответила. Глубокая усталость овладела ею. Утренняя буря вымотала ее душевно. Несчастье Фроси опять сгустило вокруг нее пустое, холодное одиночество. А ей так хотелось тепла, сочувствия, нежности и ласки, которые растопили бы эту серую пленку усталости, сняли бы с ее души затемнение, от которого уже не было сил жить. Она вздрогнула.
— Вам холодно? — спросил Вихров.
— Обнимите меня! — вместо ответа сказала Зина тихо.
Она не видела Вихрова в темноте и стояла затаив дыхание, словно ожидая чуда, ожидая чего-то невероятного, невозможного, чего-то сказочного.
