Василий Цаголов - За Дунаем
— Мы на войне.
Старик сделал вид, будто не заметил перешептывания гостей. Поговорив, Бабу хотел встать, но Фацбай его удержал.
— Сиди! — Фацбай посмотрел на старика.— Говорить будем с тобой.
И все же Бабу встал, прошелся к выходу. Наблюдавший за ними Петр беспокойно заерзал, бросая подозрительные взгляды то на Бабу, то на Фацбая. Но вот открылась дверь, на пороге появилась Мария, и старик облегченно вздохнул: девушка внесла угощенье. Не обращая на нее внимания, Фацбай сказал:
— Понимаешь, он любит твою дочь,— Фацбай кивнул на Бабу.
Старик рассеянно покачал головой и что-то сказал Марии, та, пожав плечами, осталась в комнате.
— Бабу любит твою дочь,— продолжает свое Фацбай.
— Кого? — переспросил Петр.
— Иванну. А я ему говорю...
— Иванну? — переспросил Петр.
— Ну, конечно, но я не хочу!
— Ты не хочешь, чтобы он любил мою дочь? — повысил голос старик.— Может, ты повторишь... Кажется, я плохо слышу!
— Понимаешь,— смутился Фацбай.— Наш закон не позволяет.
— Ай-ай... Мария, ты слышишь? Казак любит Иванну, а он ему запрещает,— Петр оглянулся на девушку.
Она стояла и улыбалась.
— Ты плохой человек,— старик рассматривал свои руки.— Твой брат отдает сердце моей Иванне, а ты мешаешь... Как тебя звать?
— Фацбай.
Старик встал, прошаркал к дверям и, взяв под руку Бабу, сказал:
— Иди сюда! Я тебя понимаю... Ты храбрый, настоящий гайдук. Любить может только добрый человек... Я верю тебе. Но надо спросить Иванну, хочет ли пойти за тебя? Ее дядя что скажет? Брат Христо...
— Христо? — переспросил Бабу.
— Да, он у меня воевода. В Сербии воевал!
— В Сербии?!
— Ты не поверил?
— Ты Петр, а Христо твой сын?
— Ну, конечно. Они мои дети... Но почему ты так удивляешься?
— Христо — мой брат.— Я тоже воевал в Сербии...— сказал, волнуясь, Бабу и прибавил тихо: — Ох-хо! Значит, Иванна его сестра?
Петр прослезился, обнял урядника. Но больше всех радовался Фацбай: Бабу нельзя любить сестру Христо, своего названого брата. Таков обычай осетин. Понял это и Бабу и поэтому помрачнел, смотрел под ноги.
Не долго они оставались в доме. Уехали, отказавшись от угощения.
С того времени отношения .между Бабу и Фацбаем несколько остыли. В ночные разъезды Бабу уходил без него, да и Фацбай находил разные предлоги, чтобы не быть вместе. Но разве скроешь от людей разлад, всем было видно, что друзья избегают друг друга. Однажды Фацбай попросил подпоручика Зембатова поручить ему самостоятельное дело. Тот удивился: Фацбай раньше отказывался, говорил, что у него слух плохой, а теперь сам просится...
Подпоручик только спросил, с кем он пойдет в разведку.
— С Евфимием, мы с ним понимаем друг друга,— ответил Фацбай.
Он знает о Бабу? — подпоручик пристально посмотрел на Фацбая.
Прежде чем ответить, Фацбай погладил бороду.
— До сих пор у нас от Евфимия не было секретов,— Фацбай прищурил левый глаз.— Он тоже недоволен. Но разве Бабу послушается кого-нибудь? Все Кониевы такие. О, он не захочет — не сойдет с места, хоть убей.
После разговора с подпоручиком Фацбай отправился к Евфимию и застал у него Бабу. Они о чем-то горячо спорили, но когда заслышали шаги, разговор оборвался.
— А, Фацбай!.. Заходи,—сдержанно пригласил Евфимий; он сидел на корточках и привстал.
Было видно, что они не желали посвящать Фацбая в разговор, который им обоим был неприятен. И все же Фацбай пересилил себя и выпалил одним духом:
— Ты зачем пошел на войну?
Бабу поморщился, мол, обязательно тебе нужно было заводить этот разговор.
— Кониевы тем и славятся, что не боятся воевать,— ответил Бабу.
Фацбай стоял, подбоченясь, между Бабу и Евфимием.
— Да, ты храбрый, ни у кого в дивизионе нет столько орденов, сколько у тебя. В Сербии воевал... Поэтому ты и должен оберегать свою голову от позора.
— Хватит! — крикнул урядник и, сверкнув на Фацбая глазами, выскочил из палатки.
Конечно, будь другой на месте Бабу, разведчики бы не стали нянчиться с ним.
— Эх, пропал человек!.. Сошел с ума! — махнул рукой Евфимий.
Фацбай хотел что-то сказать, но раздался сигнал трубача: «По коням». Фацбай выбежал следом за Евфимием. Через несколько минут сотня выстроилась перед палатками. Командир сотни Зембатов выехал на середину и обратился к землякам на родном языке:
— Командир дивизиона ротмистр Есиев вызвал меня сегодня к себе и сказал: «Даю тебе, господин подпоручик, три ордена для самых храбрых. Пусть люди сами назовут имена достойных».
Последние слова подпоручика заглушили голоса всадников:
— Не хотим так!
— Мы тебе доверяем!
— На сотню и только три?
— Серебро жалеют?
— Сам раздай!
— Сам...
Зембатов поднял руку, и все умолкли.
— Кто в прошлый раз отбил обоз с оружием и продовольствием?
— Фацбай! — ответила сотня.
— Кто захватил турецкое знамя?
— Бабу!
— Кто захватил трех турок?
Руки потянулись вверх, и обнажились головы.
— Бекмурза Каруаев,— сам же тихо ответил Зембатов.— Пошлем награду его матери. Пусть все знают, что он был героем. Царство ему небесное! Эх, до сих пор не могу понять, почему Бекмурза убил русского поручика? Вгорячах, наверное, не разобрался...
Наступило напряженное молчание, которое нарушил командир.
— Фацбай Елбаев, получи награду! — Подпоручик прикрепил к его груди орден, и Фацбай отъехал. Потом наступила очередь Бабу.
— Братья! Каждого из нас ждут награды.— Подпоручик чувствовал, что сотня недовольна малым количеством орденов.— Начальник бригады полковник Тутолмин сказал, чтобы ночами у каждого из нас бодрствовал один глаз. Бригада оторвалась от отряда, и турки могут внезапно напасть на нас. Сегодня ночью в дозор пойдут Дзанхот Золоев, Тембулат Хадарцев и Абе Гарданов... Урядник Гадын Калманов!
— Я!
— Это твои люди, и ты отвечаешь за них головой. Берегите себя... Не лезьте под пули. Наблюдайте за дорогой, что идет на Плевну. Отправляйтесь,— приказал подпоручик, и отделились названные всадники от сотни.
— Прапорщик Дзанхот Муртазов, ты пойдешь с Афако Бесаевым, Цопаном Гуриевым, Асахом Бесоловым и Татарканом Томаевым. Не прозевайте турок со стороны «Зеленых гор»,— повысил голос командир сотни.— Евфимий и Фацбай Елбаев, Бабу Кониев и Дзе-гула Зангиев отправятся в разъезд ночью. Остальным можно отдыхать.
Ветер с Балкан разорвал тучи, и долина неожиданно осветилась лунным светом. О том, что турки могут посметь напасть на них, Бабу не думал. Он направил коня в ту сторону, где, по его расчетам, должен был быть разъезд Евфимия. Мурлыкая себе под нос, урядник поднял голову и опешил: по степи неслись всадники. «Турки»,— мелькнула тревожная мысль, послышались запоздалые выстрелы, и из-за бугра выскочили двое верховых. «Они!» — Бабу направил коня наперерез туркам: их было пятеро. Конь Бабу несся во весь опор, вытянув шею. Всадник не выпускал из виду неприятеля. Завидев Бабу, турки растерялись и закружили на месте. Тем временем подоспел Фацбай. Он занес высоко над собой шашку и, сделав обманное движение, мгновенно перебросил шашку в левую руку. За этим последовал удар...
С другой стороны на турок наседал Евфимий. Бабу заметил, как один из них вырвался из окружения и стал удирать. Не долго думая, урядник пустился за ним вдогонку. Конь турка шел легко, но все же после долгой скачки Бабу приблизился к нему настолько, что мог достать саблей. И тут Бабу в какое-то мгновение уловил, что конь под ним валится вперед, он едва успел оставить стремена и отбросить в сторону саблю. Вскочив на ноги, Бабу вгорячах побежал по полю, а потом опустился на землю и схватился за голову: упустил турка. Успокоившись, нашел саблю, постоял над верным другом, снял с него седло, уздечку. Конь приподнял голову и жалобно заржал. Бабу бросил седло и обхватил рукой шею коня. Здесь его и застал Фацбай.
— Оставь его, Бабу,— Фацбай держал кнут в левой руке, подобно вестнику несчастья.
— Евфимий?! — он вскочил, вцепился в Фацбая, но тот молчал, опустив голову. Бабу побрел по полю...
Сотня встретила Фацбая и Бабу суровым молчанием. Урядник остановился перед командиром, распахнул черкеску, отстегнул от бешмета солдатский крест, протянул подпоручику. Люди услышали:
— Пошли отцу Евфимия...
— Спасибо, Бабу... Но Евфимий давно заслужил третьего Георгия, и я сделаю так, чтобы его имя прославилось в Осетии.
Уронив голову на грудь, Бабу заплакал...
23
Знаур лежал с открытыми глазами. Пелагея положила ему на плечо голову и нежно гладила его грудь.
Над ними висел низкий потолок из отесанных сосновых бревен. В избе было тепло, уютно...
Впервые за много месяцев Знаур почувствовал себя Человеком, забыл о бараке, надзирателе... И только Царай не выходил из головы.
