Вера Панова - Времена года
— Я — вам? Помилуй!
— Да, ты — нам. Вдвое и втрое мог больше для города сделать, мог, мог, мог, и не говори!
Она задорно хлопает по большому столу маленькой смуглой рукой.
— Если хочешь знать, — говорит она радостно и лукаво, — мы с Косых уже договорились: очередные дома станкостроительный ставит на Точильной. Приезжай посмотреть, как мы тут без тебя застроим наши окраины.
Она улыбается, и перед Акиндиновым встает прежняя молоденькая Дуся, увлеченная открытой перед нею деятельной жизнью. В темно-русых волосах блестит седина, но тронутая сединой прядь, заложенная за маленькое ухо, по-прежнему завивается колечком на конце. А морщины неприметны, и зубы чисты и блестящи, как в молодости. И непрерывно сменяются переживания, и движется жизнь в этом лице и в блестящих глазах…
Акиндинов возвращается домой. У подъезда его окликает звучный голос: Бучко, бывший редактор областной газеты, взятый Акиндиновым в заводскую многотиражку, — Бучко, лихач-кудрявич с хорошим литературным слогом. Он спешит как на пожар, ноги его разъезжаются на обледенелом тротуаре, спешит, чтобы пламенно, задыхаясь, пожать Акиндинову руку.
— Георгий Алексеич, какие события! — восклицает он. — Я только что из цеха, вы бы видели, как все расстроены разлукой с вами, тяжело смотреть!.. Такое уныние, такая растерянность…
— Уныние? — повторяет Акиндинов.
— Разумеется, еще бы, такая потеря!.. Говоря между нами, Косых… При всем моем уважении к этому товарищу… Это не та фигура, которая должна возглавлять наш завод! Георгий Алексеич, ведь все понимают: разве будет Косых так заботиться о людях? Разве он будет так печься о блеске и славе завода?! Ведь отражением этого блеска светит, так сказать, весь город, благодаря кому — благодаря вам! Вы… вы… — Бучко совсем захлебнулся. Ума не приложу, как же мы будем без вас!
Те самые слова, которых Акиндинов ждал от людей; но почему-то очень противно слышать эти слова от Бучко.
— Вы ошибаетесь, — говорит Акиндинов надменно. — Косых — чрезвычайно сильный работник, крупнейший инженер, организатор… («И завтра ты будешь точно так же юлить перед ним, холуй!») Всего лучшего! — Он с брезгливостью сует руку в подобострастно протянутые руки Бучко и входит в подъезд…
Они обедают с Марьей Федоровной на маленьком столе в пустой столовой — мебель уже упакована и вынесена на лестницу, упаковщики топают по квартире, пахнет рогожами, — все: завтра утром нас здесь не будет… Марья Федоровна заплакана — привязалась к месту, к людям, к своей работе в заводских яслях.
— Ну-ну, Маруся! Там будет неплохо.
— Я знаю. Это я так просто… немножко. Ешь еще. Завтракать будем совсем по-походному.
Акиндинов поднимается и целует жену в голову, на которой по-прежнему, как в юности, двумя венцами уложены косы. Они уже не отливают пшеничным золотом, посветлели от седины, стали тоньше и еще мягче, но для Акиндинова это прежние дорогие, золотые косы, которые Маруся лелеет и расчесывает подолгу, и укладывает в венцы, чтобы он любовался ими.
Он целует ровный пробор между венцами, взяв ее бережно за виски, а она берет и целует его громадную толстую руку. В жизни никто не целовал ему рук, кроме Маруси; но она целует, и он удивился бы, если бы ему сказали, что его руки некрасивы: очевидно, они прекрасны, если их целует Маруся…
А на другой день Акиндинов летит над облаками в край, где зреют цитрусы. Ломит в ушах от высоты. В окне самолета взлетает и падает большое зимнее солнце. И в прорывах туч открывается внизу белая Земля.
На Земле готовятся к встрече Нового года. Да, еще год прожили мы с вами, как время бежит.
По городу расставляют щиты с портретами рабочих, досрочно выполнивших годовой план. Детишки считают дни, оставшиеся до новогодних каникул. Опять выставлены в витринах блестящие шарики и целлофановые хлопушки. На площадях продают елки, пахнущие лесом и детством. В яслях станкостроительного завода достают из нафталина художественного деда-мороза, приобретенного Акиндиновым год назад: надо поправить деду помятую бороду и подновить позолоту; на нового деда экономный товарищ Косых денег не даст.
Скоро попируем. Кто и не пьет — в эту ночь обязательно выпьет. Прозвонят кремлевские куранты — как не чокнуться? Чокнемся за счастье Саши и Юльки и их друзей, за свершение их надежд, за процветание города Энска! Пожелаем мужества Дорофее в предстоящих ей новых испытаниях. Пожелаем самых больших успехов товарищу Косых и всему станкостроительному заводу и всем людям, честно работающим для жизни — бесконечной, вечно молодой, вечно обновляемой жизни.
С Новым годом, товарищи!
1953
А. Нинов. «Времена года». Из летописей города Энска. Роман
Впервые: Ленинградский альманах. Лениздат; 1953, кн. 5; одновременно: Новый мир. 1953, № 11, 12; отрывки: «Совершеннолетие» // Известия. 1951, 11 февр.; «Юлька» // Ленингр. правда. 1952, 3 авг.; «Весна» // ЛГ. 1952, 4 окт.; «Знакомство» // Смена. 1953, 1 мая; «Любовь» // Веч. Ленинград. 1953, 3 окт.; «Юлькин май» // Веч. Москва. 1953, 31 окт.; отдельное издание: Времена года. Из летописей города Энска. М.: Гослитиздат, 1954 (с биогр. справкой).
Началом работы над романом Панова считала свою статью «Тост» (ЛГ.[2] 1949, 31 дек.). Когда статья была напечатана, сообщает писательница, «она мне показалась вовсе не статьей, а законченным вступлением в какой-то большой роман. В маленьком доме на окраине большого периферийного города я увидела праздничный стол и елку в зажженных свечках, за столом сидела героиня романа, уже немолодая женщина, ее звали — ну, конечно, ее звали, как одну мою знакомую, Дорофея Николаевна. <…> Вот отсюда пошла разматываться нитка романа „Времена года“, из летописей города Энска» («О моей жизни…»[3], гл. «Очень трудная работа»).
Есть, однако, свидетельства, что еще раньше, до публикации повести «Ясный берег», Панова обдумывала тему нового «городского» романа, героиня которого, депутат горсовета, переживает семейную драму, развернутую затем в истории Дорофеи Куприяновой. «Будем надеяться, — писала Панова А. К. Тарасенкову 3 августа 1949 г., — что с горсоветовской темой получится лучше. (…) Все уже придумала для новой книги, теперь ищу ракурс, который мне даст возможность интересно и ярко это сделать. Затем поеду смотреть город — объект — и знакомиться с работой и с людьми. Затевается „громадный“ для меня роман — листов на 20. Посмотрим, что выйдет» (ЦГАЛИ.[4] Ф. 2587, оп. 1, ед. хр. 597).
Поиски необходимого ракурса оказались гораздо более трудными, чем думалось автору в начале работы. Первые наметки концепции «Времен года», как они были изложены Пановой на рубеже 1950-х гг., лишь отдаленно напоминают то, что было написано через три года. Первоначальный замысел был еще в достаточной степени прикладным, иллюстрационным. «Подумалось так: сколько тем еще не затронуто литературой — вот, например, почти ничего не было написано о работниках советского аппарата, о депутатах Советов, об их громадной созидательной работе, плоды которой мы видим на каждом шагу. Мне захотелось написать об этих людях, рассказать об их деятельности. Таков был первоначальный замысел, почти газетно-публицистический, годный более для брошюры, чем для романа» (ЗЛ.[5] С. 46).
Накануне 1951 г. Панова впервые поделилась в печати планами своего очередного крупного произведения: «Весь прошедший год я писала новый роман. Буду писать еще год-полтора. Роман охватывает три года жизни одного небольшого советского города. <…>
Жизнь города, жизнь этих людей, расцвет города, расцвет людей душевный, умственный, волевой, вот о чем я хочу рассказать в своем новом романе.
Я радостно прожила минувший год. Находилась безотлучно в кругу людей, которые войдут в книгу, вникала в их интересы, изучала, чем они занимаются. Теперь думаю за них, говорю за них на белых листах бумаги. Мне довелось увидеть очень хороший, светлый мир. Я жила с удовольствием весь прошедший год и радуюсь, что с этими хорошими людьми буду еще долго жить» (ЛГ. 1950, 31 дек.).
Первые главы романа Панова писала, сохраняя приподнятую тональность, воображению писательницы открывался «очень хороший, светлый мир», и его освещение мало чем отличалось от жанровых картин «Ясного берега». Разве что были взяты другая среда и другие герои.
Весной 1951 г. А. К. Тарасенков, перешедший работать в журнал «Новый мир», уже запрашивал Панову о ее новом романе: «Давно что-то мы с Вами не видались. Как Ваш роман? Я помню, что он был уже давно и твердо обещан мне для „Нового мира“, и с нетерпением жду того дня, когда можно будет начать читать, а затем подписывать — „В набор!!!“ Напишите хоть коротенько» (Письмо от 11 апр. 1951 г. // ЦГАЛИ. Ф. 2223, оп. 3, ед. хр. 378). К этому письму, посланному из редакции «Нового мира», была присоединена выразительная приписка главного редактора журнала А. Т. Твардовского: «Дорогая Вера Федоровна, я подоспел к письму А. К. и также прошу: вонмите, не забудьте о „Новом мире“, когда рукопись Ваша придет с машинки. Большой привет и низкий поклон» (там же).
