Росток - Георгий Арсентьевич Кныш
— Как можно дальше от банальности, — глаза Майи сузились, заискрились, излучая доверие и любопытство.
Григорий без усилий раздвинул призрачную завесу, которой женщины отгораживают сокровенное, заглянул за нее, за эту завесу. Заглянул неожиданно, решительно и отступил — незаметно, украдкой, на цыпочках. Чтобы отвлечь внимание Майи да и свое от мгновенного замешательства, спросил первое, что пришло в голову:
— У вас есть машина?
— Допустим...
— Я бы с вами... — Он хотел сказать, что поехал бы на край света, но сказал совсем другое, противоположное: — Никогда бы не решился ехать... Ваша нервная система... вызывает опасение... Когда вы видите красный свет светофора, сетчатка глаз должна передать возбуждение через движительную зону коры, чтобы мускулы включили тормоза. При зеленом свете возбуждение сетчатки должно передаться так, чтобы клетки в движительной зоне коры заставили мускулы открыть подачу горючего. Вы или слишком быстро затормозите, или помчитесь на красный свет. — Заметив осуждающий взгляд Майи, Григорий замялся. — Это не я, это англичанин Эшби.
— А кто он такой? — с едва уловимой усмешкой спросила Майя.
— Уолтер Рос Эшби. Нейрофизиолог. Проницательный и мудрый. Его гомеостат... Знаете, что такое гомеостат? Это электронная система, моделирующая способность живых организмов поддерживать некоторые параметры в физиологически допустимых пределах. Например, температуру...
— Дрожу от любопытства, — по пухлым губкам Майи пробежала темная змейка иронии. Отодвинув волосы, упавшие на глаза, она провела пальцами по бровям. — Меня от ваших слов в жар бросило. Тоже параметр?
— Не кусайтесь, — Григорий наклонил голову, коснулся лбом мехового воротника Майи. — Гомеостату для адаптации к каким-нибудь переменам нужны миллиарды лет, живому же организму достаточно и нескольких секунд... Вот и я постепенно приспосабливаюсь к вам. Еще немного и, наверно, решусь... На колеса — и к черту в зубы!
— Интере-е-сно, — пропела Майя. В ее глазах появилась лукавинка. — Неужели живой организм может адаптироваться за несколько секунд? Приведите пример.
— Уже привел! Разве не заметили? Начал с параметров, перебежал к гомеостату, наконец сел в машину. В вашу...
Григорий запнулся на последнем слове, хотел перейти на шутки, недомолвки, намеки, но почувствовал, что легкий, банальный разговор не вызовет у Майи симпатии. А вот тяжелые, неуклюжие, угловатые выражения, словно камни, падающие в воду, чем-то задевают ее любопытство, отстраняют от Ромашко, от шумной компании. Поэтому продолжил на своем привычном, научном языке:
— Несколько необычный подход к созданию механизма логики. Однако он способствует заострению четкости логического анализа явлений в организме, учит построению логических структур там, где, на первый взгляд, лучше обойтись одним прямым аналитическим исследованием...
— Подход действительно необычный, — прервала его Майя. — Но вряд ли можно добиться эффекта, если не сопоставлять анализ с фактами и закономерностями, скажем, биологических процессов во мне: живой и теплой. Неорганический мир воздействовал на моих предков многие столетия. Следует ли из этого, что в моих действиях нужно усматривать лишь механические и физико-химические процессы?
Григорий оторопел. Майя заметила его замешательство, кокетливо улыбнулась:
— Усадить бы вас сейчас в машину и — к Судовой Вишне, в лес! Там есть райская поляна, озеро...
— Неужели вы разбираетесь в этих сложностях? — выдавил наконец Григорий.
— Немного. Звание врача обязывает. Когда встречаешь умного собеседника, не хочется выглядеть глупой.
Растерянно хлопая ресницами, Григорий легонько стиснул пальчики Майи, почувствовал в ответ ее слабое пожатие.
— Ну, ты, Григ, хват! Ну и ловелас! — разорвал Максим своим басом едва возникшую нить понимания между Майей и Григорием. — Ромашко, ловишь ворон! Такую доцю отдаешь ни за понюх табака. И кому? Если бы мне, старому волоките, — тогда другое дело. Боги не гневались бы!
— О, как это поэтично! — воскликнул Геник.
Майя с каким-то безразличием посмотрела на Бигуна. Синие угольки ее глаз потускнели, словно покрылись пеплом.
— Максим, вы любите латынь?.. Ego rum resurrectio! Это значит: я есть воскресение и жизнь...
— Доця, ты мудра! Давайте выпьем за доцю!
— Пора, — поддержал Максима Геник.
Бигун и Захребетенко-Мацошинский тут же опорожнили свои фужеры до дна. Ромашко и Майя только пригубили шампанское. Григорий, сделав несколько глотков, поставил фужер на стол, задумался.
«Адаптация к раздражителю... Система, которая реагирует на раздражитель, несомненно, ослабевает, стремится к уменьшению количества составных частей. Адаптация возможна только по отношению к такому раздражителю, который не прекращает сразу всей деятельности организма... Господи, неужели женщина так всколыхнула меня? Не женщина — Майя... Но ведь женщина и Майя — одно и то же! А есть еще праведная Аида Николаевна. Разве они — тождественность?..»
— Товарищи, заканчивайте! Пора закрывать! — раздался властный голос Фариды.
— Ну вот и настал конец праздной жизни. — Бигун вылил остатки шампанского в фужер Захребетенко-Мацошинского. — Пей, Глыба, на посошок и беги ловить такси.
Ромашко собрал со стола посуду, отнес на мойку. Максим протер влажной тряпкой стол, крикнул Фариде:
— После нас все в ажуре, доця! Спасибо за гостеприимство! До будущих встреч!
Вышли на улицу.
Широкие окна домов выплескивали на снег мерцающие полотнища света. Из-за угла вынырнуло такси. Осветило фарами продрогшую на стене Арсенала березку. Остановилось. Рядом с шофером сидел Геник.
Бигун распахнул заднюю дверцу:
— Прошу, доця.
— Спасибо, — кивнула Майя. — Я хочу прогуляться. Да и не поместимся мы все в одну машину.
Григорий взял ее за локоть:
— Охотно уступлю вам свое место.
— Какая галантность! — повернулась к нему Майя. — А я думала, вы тоже хотите прогуляться.
— С вами? С удовольствием!
— Смотри, Майя, не заблудитесь! — усаживаясь в такси, крикнул Ромашко. — А то будешь меня потом проклинать. Скажешь: вот это мужчина. Привел даму и бросил...
— Не заблудимся, — тряхнула головой Майя. — А заблудимся... Ну что ж... Это уже наше дело.
Такси рвануло с места, скрылось за углом. Майя глубоко вдохнула холодный воздух, запрокинула голову, задумчиво произнесла:
— Снег уже не идет. Кое-где видны даже звезды. Люблю прогуляться ночью после метели.
Ее вроде бы нейтральные слова все же имели какую-то цель. Григорий это почувствовал. Какую? Что же дальше? Сейчас он проводит ее до остановки трамвая или троллейбуса,
