Николай Дементьев - Подготовка к экзамену
Третья, группа — спортсмены. У Кеши Панкратьева первый разряд по шахматам, у длинной как жердь Лиды Рабатовой — по баскету, Левочка Шатиков боксер.
А четвертая прослойка нашего класса самая многочисленная; Ксения Захаровна по своей доброте и мягкости называла их «нераскрывшиеся бутоны». Сюда относится и моя подруга Людочка Кусикова, и остряк-самоучка Симка Потягаев, и надменная от сознания собственного достоинства Лина Макова, и суетливая Сонечка Маслова, и «ушибленный туманом», как его у нас называют, потешный чудак Борис Власов, явившийся однажды в школу в разных носках. Все они очень разные, но объединяет их несколько прохладное отношение к учебе, частые нарушения школьной дисциплины в некоторая — не знаю даже, как об этом лучше сказать, — неопределенность или неуловимость их характеров, поскольку все они еще «не раскрывшиеся бутоны».
После смерти Ксении Захаровны нашим классным руководителей стала Нина Георгиевна, молодая учительница литературы. Возможно, из-за ее неопытности или из-за чрезмерной строгости за весь год у нашего класса так и не появилось контакта с Ниной Георгиевной, как с Ксенией Захаровной. На собрании Нина Георгиевна откровенно заявила:
— Пусть лучше меня выгонят из школы, но лентяи и тупицы аттестата зрелости у меня не получат!
Сначала Нине Георгиевне очень нравились мои сочинения по литературе, она даже зачитывала их вслух. Но через месяц или два я стала ловить на себе ее внимательные взгляды. Потом как-то после уроков она негромко спросила меня:
— Слушай, Нилова, ну, состоишь ты в редколлегии классной стенгазеты, помогаешь отстающим, сама учишься отлично. И все же… Постарайся понять меня правильно, как бы тебе это подоходчивее сказать?.. Нельзя прожить всю жизнь улиткой, которая в свою раковину прячется. Ты только не обижайся. — Помолчала, вздохнула и сказала наконец — Ну, иди…
Это из-за Нины Георгиевны Людочка получила во второй четверти две двойки: за контрольную по алгебре и за сочинение по литературе. А случилось это так. Людочка постоянно списывала у меня, и я уже привыкла к этому. Как-то еще классе в шестом или седьмом попробовала не дать Людочке списать, но после с ней случилась настоящая истерика.
А тут на контрольную по алгебре, которую проводил у нас новый математик Петр Ильич, Нина Георгиевна неожиданно явилась в класс, пересадила Людочку с нашей парты. И на сочинении по литературе — это уже на уроке самой Нины Георгиевны — Людочка сидела отдельно от меня, даже за учительским столом. А я поняла, что Нина Георгиевна недовольна мной.
На классном собрании по итогам, первого полугодия мне впервые, кажется, за все время обучения в школе пришлось выслушать от Нины Георгиевны, Глебовой и других много резких слов. Как ни странно, мне попало даже больше Кусиковой. Да и сама Людочка оправдывалась так, точно косвенно нападала на меня. Ну, плакала публично, конечно, раскаивалась, а потом вдруг сказала, что за многие годы дружбы со мной незаметно для себя она привыкла уже не принимать всерьез школьную учебу, что самой Ниловой, дескать, легко дается учеба, потому-то у нее, то есть у Кусиковой, и выработалось поверхностное отношение к этой самой учебе.
Реакция одноклассников была, разумеется, разной, но я стала замечать, что многие из них как-то по-новому вдруг поглядывают на меня.
Однажды Нина Георгиевна явилась к нам домой. Прошла по всем комнатам, внимательно оглядела их, потом дотошно расспрашивала маму о том, как мы живем, что читаем, где бываем и с кем встречаемся. А уже перед уходом сказала маме:
— Дети наши часто напоминают мне этакие тепличные растения, в парниках дающие отличный урожай, но гибнущие от малейшего изменения условий. Они оказываются не подготовленными к нравственному экзаменуй в жизни. Или уж характер у вас такой, Дарья Петровна, или уж это конкретные особенности именно вашей семьи… Но только не сумели вы, всю свою жизнь отдав ребенку, вырастить из своей Кати полноценного человека. Она напоминает мне сейчас цветок, который стоит на подоконнике. Хозяйка и ухаживает за ним, и поливает его, и землю в горшок подобрала соответствующую, а все-таки вырос он однобоким, потому что солнце падало на него только с одной стороны, из окна. И когда ваша Катя столкнется с настоящей жизнью, которая ежедневно перед каждым ставит разные нравственные задачи, она, очень возможно, по-прежнему будет инстинктивно тянуться только в ту сторону, с которой привыкла получать живительные лучи. — И вдруг улыбнулась виновато: — Еще раз простите, что высказалась так прямо, такой уж у меня характер. Я и сама часто страдаю из-за него, с классом вон до сих пор настоящего контакта у меня нет, — и договорила уже шепотом: — Тоже, значит, не готова я еще по-настоящему к экзаменам жизни. И замуж я до сих пор не вышла вот…
…Вот таким был наш класс, классный руководитель его, я сама, когда к нам посреди года пришел новый ученик Виктор Плахов.
Новичков принимают по-разному, многое зависит от того, каков этот самый новичок, ну и от класса, конечно. Бывает, что уже через неделю или две новичок становится совсем своим в классе, будто всегда учился в нем. Так было, например, с Леной Петровой, которая пришла к нам в начале прошлого учебного года.
Первое появление Виктора в нашем десятом «А» запомнилось мне своей необычностью, даже странностью: для всех нас Виктор был новичком, вызывавшим естественно любопытство к себе, а для самого Плахова — так, по крайней мере, он вел себя — наш класс точно был уже давно знаком. То есть его реакция напоминала в какой-то степени ту, что была у него, когда он впервые оказался у нас дома: ответного любопытства все мы у Виктора не вызывали. И никакого смущения у Плахова, конечно, тоже не было — видимо, органична была для него манера держаться «ковбоем, стреляющим с бедра».
Перед первым уроком после зимних каникул Нина Георгиевна привела Виктора, представила его. Ребята с откровенным любопытством глядели на него, а он стоял рядом с Ниной Георгиевной, красивый, стройный и спокойный. Лицо его было неподвижно-равнодушным, и блестящие глаза безразлично скользили по лицам. Даже решительно никак не отреагировал он на то, что Нина Георгиевна со свойственной ей резкой прямотой сказала:
— Вообще такой перевод посредине учебного года в выпускном классе является нарушением общепринятых правил, но родители Плахова отрегулировали этот вопрос в гороно… — и замолчала, вопросительно поглядывая на Виктора; и он молчал равнодушно; тогда Нина Георгиевна договорила уже чуть погромче: — Характеристика Плахова, присланная старой, его школой, обычная, успеваемость Плахова средняя… — опять помолчала выжидательно, но Виктор стоял все так же, точно говорила она даже не о нем; и Нина Георгиевна усмехнулась: — Садись, Плахов, рядом с Маковой. Вон ее парта, третья в правой колонке. Ну а мы все будем надеяться, что общая наша успеваемость не изменится с твоим появлением. — И усмехнулась, еще раз глянув на Виктора: — Ты из заграничных кинобоевиков усвоил эту манеру держаться сверхчеловеком?
Виктор даже не ответил ей, не кивнул, молча и просто пошел к парте Маковой, равнодушно скользнув главами по ее красивому и холодно-замкнутому лицу, сел рядом. А я неожиданно поймала себя на том, что с тревогой слежу за Линой: нравится ли ей Виктор. Людочка как-то странно сопела рядом со мной, лицо её было багровым, глаза зло прищурились. Она шепнула мне:
— Макова не устоит, вот увидишь! Сломается ее гордость! — И вздохнула: — А какая походочка у Плахова заметила?
Ребята все смотрели на Виктора, и по их лицам я видела, что он понравился им. А некоторые, девчонки, вот вроде суетливой Сонечки Масловой, не могли скрыть, откровенного восхищения Плаховым. Сонечка даже вздохнула: «Киногусар!»
Несколько первых дней, никто из учителей не спрашивал Плахова, ему давали освоиться с обстановкой, втянуться в жизнь и учебу нашего класса. А когда начали вызывать к доске, то оказалось, что с математикой, физикой и химией у Плахова сравнительно благополучно, а вот по истории и литературе Виктор отвечал как-то формально, сухо. Нина Георгиевна не выдержала, конечно, на одном из своих уроков насмешливо сказала Виктору:
— Можно подумать, Плахов, что ты читаешь машинально, автоматически запоминая прочитанное, не вникая в его смысл.
Виктор стоял спокойно, лицо его было по-всегдашнему неподвижным. Ответил неторопливо:
— Насколько мне известно, Нина Георгиевна, прошли времена Леонардо да Винчи или Ломоносова, когда один человек мог полноценно работать в разных областях науки и искусства. Что касается меня, то я не собираюсь быть гуманитарием, — помолчал, так же ровно договорил: — Но вы не беспокойтесь, успеваемость класса я не снижу и по гуманитарным предметам.
Ответ Нины Георгиевны мне тоже почему-то запомнился. Она чуть поморщилась, все глядя на Виктора, потом сказала: