Валентин Катаев - Повелитель железа
– Неужели и на этот раз Рамашандра улизнет?
Полковник был чрезвычайно взволнован. Еще бы. Его карьера была поставлена на карту. Министр колоний и так во время последней встречи в Лондоне проявил большое неудовольствие. Министр был прав. Шутка ли: полковник Хейс был главой тайной политической полиции Индии. Он должен был с достоинством исполнять свои обязанности. А между тем…
Полковник выругался и залаял.
С улицы на его лай откликнулись несколько бездомных бродячих собак.
Хейс сердито захлопнул окно.
– Положение хуже вице-губернаторского. Революционное движение охватывает все большие и большие слои Населения. Коммунистическая партия ведет бешеную агитацию. Еще неможко и, пожалуй, произойдут непоправимые вещи. Полиция буквально сбилась с ног. А между тем никакого толка.
Полковник Хейс закурил сигару.
– Одна надежда на религиозное воздействие. Индусские массы еще недостаточно развиты и темны, чтобы не слушать своих жрецов. Вот на этом-то мы и будем играть. Ничего, пусть Коминтерн агитирует. Посмотрим, что запоют коммунисты, когда толпа увидит на небе огненные надписи: "Да здравствует великая Британия", "Долой коммунистов" и т. д. Мы им такие чудеса устроим, что это стадо баранов обалдеет. Пара хороших аккумуляторов, сильный проекционный фонарь, штук шесть эффектных электрических разрядов – и грозное изображение Шивы-Разрушителя в облаках и всякую революцию как рукой снимет. Ха-ха-ха.
Часы пробили половину первого.
– Однако Допкинс молчит. Мне это начинает не нравиться.
В этот момент раздался звонок телефона.
Полковник схватил трубку.
– Алло! У телефона Хейс. А, это вы, Допкинс? Наконец-то. Здравствуйте. Ну что у вас слышно? Говорите разборчивее. Не можете, почему? Челюсть? При чем здесь челюсть? Она распухла? Гм… а Рамашандра? Что? Что такое???
Лицо Хейса раздулось и побагровело, как два кило кровяной колбасы.
Пока Допкинс обстоятельно докладывал Хейсу о ночном митинге в доках "Реджинальд Симпль", о своей распухшей челюсти, о бегстве Рамашандры и о прочих менее важных, но все же весьма неприятных вещах, полковник Хейс переменил на своем лице не менее семи самых ярких и элегантных красок.
Цвет кровяной колбасы сменился золотистым цветом свежих фиников, затем стал синим, как небо над океаном, затем зеленым, как тухлое мясо бизона, и наконец белым, как пятно на лбу священного слона Бенареса.
– Проклятие! – залаял полковник в телефонную трубку. – Как вы смели выпустить его из своих дырявых рук? Что? Вы говорите челюсть? К черту челюсть! Вы мало получили еще. Оцепить все вокзалы. Организовать самую тщательную проверку документов отъезжающих, но чтоб Рамашандра был! Поняли? Я ничего не хочу знать.
Полковник Хейс повесил трубку и в изнеможении опустился в кресло:
– Черт возьми… придется попросить министра колоний прислать из Англии хорошего сыщика. Дурак Допкинс положительно никуда не годится. Да.
Получивши солидный нагоняй от разгневанного полковника, Допкинс немедленно же, придерживая распухшую челюсть, помчался на автомобиле лично организовывать пропускные пункты на вокзалах.
Сам Допкинс решил проверять документы на северном вокзале, откуда в два часа ночи должен был отойти поезд на Бенарес.
Как читатель знает, старания полиции не увенчались успехом.
"По всей вероятности, он решил скрываться в Калькутте" – таково было глубокое убеждение Допкинса.
Итак, роковой бенаресский экспресс ровно в два часа ночи отошел от дебаркадера, игриво постукивая на стрелках и увозя с собой престарелого' заклинателя змей Тхату и его прелестную дочь Гхирну.
Перрон опустел. Два красных огня удаляющегося экспресса еще качались во тьме, уменьшаясь с каждой секундой.
Мистер Допкинс стоял, расставив ноги и поглаживая распухшую челюсть, и мечтательно смотрел вдаль.
Четыре агента почтительно застыли в приличном отдалении от своего неукротимого шефа.
Мистер Допкинс испытывал сладостное волнение. Перед его мысленным взором витал образ очаровательной девушки, которая так трогательно заинтересовалась его распухшей челюстью. Среди подчиненных и преступников мистер Допкинс слыл замкнутым и мрачным холостяком, делягой и женоненавистником. Но на самом деле у мистера Допкинса была нежная лирическая душа, не лишенная значительной дозы романтики. И в сердце мистера Допкинса иногда с треском распускались большие тропические розы.
В такие минуты Допкинс переставал быть полицейским и превращался в поэта.
Так было и сейчас. Допкинс мечтал. Прелестное смуглое лицо, озаренное скупым электрическим светом железнодорожных фонарей, смотрело на него из тьмы. О, эти длинные миндальные глаза. Допкинс готов был поклясться, что он уже где-то их видел. О, эта женская рука.
Допкине готов был поклясться, что он уже когда-то чувствовал ее прикосновение. Но когда и где? Было ли это наяву или в мечтательных снах?
Он не мог этого определить.
Тем не менее челюсть мистера Допкинса ныла и напоминала о том, что на рассвете Допкинс должен был отыскать подходящее открытое место, свободное от деревьев, стать лицом к восходящему солнцу и трижды произнести заклинание, написанное на клочке бумаги, которую он получил от прелестной Гхирны.
Допкинс стал ходить взад и вперед по перрону. Он с нетерпением ожидал рассвета. Полицейские агенты уныло зевали.
Рассвет не заставил себя долго ожидать. Звезды одна за другой начали гаснуть. Тогда Допкинс сел в автомобиль и велел везти себя за город. Когда автомобиль отъехал километров за пятнадцать от города, уже почти совсем рассвело.
– Стойте, – сказал Допкинс. – Подождите меня здесь. Едва только взойдет солнце, я возвращусь. Ждите от меня сигнала.
Агенты многозначительно переглянулись и судорожно сжали в карманах револьверы. Допкинс вылез из автомобиля и пошел в сторону от шоссе. Там он выбрал большую и просторную поляну и сел на пальмовый пень, сжимая в руках записку. Вскоре по всему небу разлился смуглый вишневый румянец и над горизонтом показался ослепительный кусок солнца.
Допкинс вскочил на ноги и развернул записку. Он посмотрел в нее и громко прошептал:
– Мистер Допкинс, вы дурак. Клянусь вашей распухшей челюстью. Продолжайте в том же духе. Привет из Бенареcа. Ваш Рамашандра, он же очаровательная индуска Гхирна.
– Постскриптум: "Не забудьте стоять лицом к солнцу и прочитать эту записку громко три раза".
Допкинс дико зарычал и кинулся к автомобилю.
– На телеграф! – закричал он. – Я переверну мир, но поймаю этого негодяя!
Глава девятая
Любовь Рамашандры
Экспресс Калькутта – Бенарес стремительно глотал пространство.
В одном из купе первого класса сидели друг против друга на диванах заклинатель змей и его "дочь" Гхирна.
Читатель, конечно, уже догадался, заклинатель змей был не кто иной, как Хаморами, а прелестная Гхирна Рамашандра, которому как нельзя лучше шло одеяние молодой индуски. Особенно при вечернем освещении.
Рамашандра бешено смеялся.
Хаморами тревожно крутил бородой и хмурился.
– Рамашандра, – сказал Хаморами, – твоя проделка с запиской – это сплошное безумие. Она может погубить нас.
– Дорогой Хаморами, – воскликнул Рамашандра, – я не мог себе отказать в удовольствии разыграть этого осла Допкинса. – Ты затеял опасную игру.
– Ерунда. До восхода солнца Допкинс ничего не будет подозревать. А когда для него все станет ясно, то будет уже поздно. Мы будем в Бенаресе. Не забывай, что наш экспресс делает сто пятьдесят верст в час и в шесть часов утра мы будем на месте.
– Но все-таки, – пробормотал Хаморами, немного успокоившись.
Рамашандра весело сверкнул глазами.
– Успокойся, товарищ. Через час мы будем в Бенаресе. Мне предстоит большая и трудная работа. А перед большой и трудной работой никогда не мешает немного развлечься. Не так ли, Хаморами? А теперь, я думаю, нам надо принять свой прежний вид.
– Как, – воскликнул Хаморами с ужасом, – тогда нас непременно арестуют.
– Именно тогда нас не арестуют. Я не сомневаюсь, что Допкинс в данный момент лихорадочно сочиняет телеграмму о задержании на бенаресском вокзале старика факира и его дочери. Значит, и старик факир и его дочь больше не должны существовать. Верно?
Рамашандра был прав.
Одураченный Допкинс действительно в данный момент стоял у окошечка телеграфа и посылал шефу бенаресской полиции длиннейшую телеграмму о немедленном задержании старика заклинателя змей Тхаты с дочерью Гхирной. В телеграмме подробно описывались приметы беглецов. Что же касается того, что Рамашандра и молодая индуска одно и то же лицо, об этом, разумеется, Допкинс молчал как рыба. Не мог же он в самом деле так свирепо осрамиться в глазах бенаресской полиции.
Poвно в шесть часов утра экспресс пришел в Бенарес.
Все случилось именно так, как предполагал Рамашандра.
