Сергей Антонов - Царский двухгривенный
5
Около шести часов вечера у кинематографа «Ампир» стоял бледный Славик и держал в руке щипчики для сахара.
Перед ним, в коробке, оклеенной кружевным кантиком, лежало шесть ирисок.
Славику было страшно. Он с радостью бросил бы все и удрал домой. Но Таракан объявил — если ребята соберут выкуп, Славик будет прощен. И Славик бормотал: «А ну, налетай, ириски покупай!» — и очень боялся, что его кто-нибудь услышит. Он боялся покупателей, боялся милиционера, боялся, что отнимут коробку… Скоро Нюра станет накрывать к чаю, и мама хватятся щипчиков…
Было еще светло, а окна кинематографа блистали электричеством. Весь дом был оклеен цветными афишами. Комик с приятной дырочкой на подбородке прикрывал глаз соломенной шляпой и заманивал: «Хоть бы одним глазком взглянуть на Месс-менд!»
В этот день пустили третью серию. У входа, обрамленного глазированными пилястрами, толпился народ.
В толпе мелькал Коська. Главная масса товара хранилась у него в карманах. Кроме того, ему была поручена караульная служба. За Коськой хвостом шлялся Митя. Он отвечал за деньги, охранял Славика, и вдобавок Таракан велел ему следить, чтобы Коська не ел ириски.
С самого начала торговля пошла бестолково.
Сразу, как только Славик установил коробку с ирисками на кирпиче, подошли две старушки. Им было лет по сто, но и теперь можно было заметить, что они двойняшки. Отличались они только тем, что у одной на руке висел бисерный мешочек, а у другой мешочка не было. Они долго смотрели на Славика, и наконец та, у которой висел мешочек, спросила:
— Ты чей, дитя мое?
— Ничей! — сказал Славик. — У меня папы нету.
— А где твой папа?
Славик подумал немного и сказал:
— Утонул. — Он посмотрел на старушек и добавил нерешительно: — А ну налетай, ириски покупай!
Старушки заспорили, стали толкать друг друга острыми локотками.
— А мама? — спросила та, у которой висел мешочек.
— Мамы тоже нету.
Старухи загораживали его. Из-за них люди не видели товара.
— Мама тоже утонула, — сказал Славик, чтобы они поскорее ушли…
Старушки повернулись друг к другу носами и стали копаться в мешочке. И та, у которой был мешочек, дала Славику три копейки.
Он сделал пакетик, подцепил щипчиками одну ириску, потом вторую, потом третью. Но пока он делал пакетик, старушки ушли.
Так, к шести часам в кассе оказалось всего три копейки, да и то ненормальные.
На каланче ударили половину седьмого. Ириски потускнели и запылились.
Возле Славика появился длинношеий дяденька, с сахарными петушками на палочках. Он непрерывно жевал и чавкал, и большой, как у холмогорского гусака, кадык поплавком мотался вдоль грязной шеи.
Время шло. Никто не покупал ни петушков, ни ирисок.
— Иди отсюда, — сказал дяденька. — Это мое место.
— А я раньше пришел, — возразил Славик. — Простите.
Дяденька перестал жевать и задумался. Славику показалось, Что он сейчас заплачет. Он придвинулся к Славику вплотную, нажал на него длинной ногой и попытался выдвинуть из уютной ниши между пилястрами. Славик сопротивлялся изо всех сил. Как на грех, ни Коськи, ни Мити не было. Дяденька, глядя в другую сторону, нажал покрепче. Славик пискнул.
— Ты чего, босяк, мальчонку обижаешь, — укорила его девица, торговавшая книжками Совкино про Дугласа Фербенкса и Гарри Пиля. — Тебе места мало?
— А кто обижает… — Дяденька отступил на шаг и забормотал, озираясь: — Кто обижает… Никто не обижает…
— Вы этих петушков сами делаете? — спросил Славик мягко.
— Что?.. Я?.. — Дяденька вздрогнул. Ему было больше двадцати лет, а он боялся людей, как бездомная собака. — Почему сам?.. Ступай, а то поздно будет…
— Ну что вы! Я еще ни одной ириски не продал. Как же я могу уйти. Какой вы странный. Продам все ириски, тогда уйду.
Дяденька внимательно посмотрел на Славика.
— Нет, пацан… — сказал он тихо. — Сию минуту побежишь…
— Зачем мне бежать! Что вы!
Он оглянулся и шепнул:
— Тебе же приспичило.
— Чего приспичило?
— Сам знаешь чего…
Славик открыл треугольный ротик, прислушался к себе.
— А вот и нет. Не приспичило.
— Ты на ногти погляди. Ногти синие.
Славик посмотрел. Ногти действительно отдавали синевой.
— Ну и что же, что синие. Во-первых, это потому, что я малокровный.
— А вас что, в школе не учили — когда приспичит, всегда ногти синеют. Не знаешь?
— Нет, почему… Я, конечно, знаю… Но у меня они не очень синие. И даже совсем…
Славик замолк. Он внезапно почувствовал, что продавец петушков прав. Прошло еще минут пять, и Славику стало невтерпеж. Он попрыгал на одной ножке, потом на другой. Не помогало.
— А я чего говорил? — сказал дяденька полным голосом. — Сейчас лужу напустишь… Тут — иллюзион «Ампир», а тут — лужа. Очень красиво.
Положение становилось критическим. Коськи и Мити не было. Бежать куда-нибудь в переулок было нельзя: продавец петушков займет нишу. Но и оставаться невозможно. У входа в кинематограф толпились люди. Красивая девица продавала книжки и фотографии заграничных актеров. Со всех стен на Славика смотрел симпатичный комик, прикрыв глаз соломенной шляпой.
Через минуту Славик понял, что необходимо бежать, несмотря ни на что, и возможно быстрее. Но как раз в этот момент подошли покупатели: парень и грудастая, как паровоз, слободская красавица с бусами в три яруса. Парень был фасонистый и носил брюки клеш по панель.
— А на фига нам в садик, — уговаривал он барышню. — Пройдемте в кино. Купим билеты в самый зад. Для меня это ничего не составляет.
— Подумаешь, кино, — капризничала она. — Не видала я кино, что ли… Больно надо, блох набираться.
— Тогда в крайнем случае возьмите ириску. Докажите симпатию.
Славик поджался и умоляюще смотрел на барышню.
— Я не за тем с вами на бульвар вышла, чтобы на каждом углу конфекты жевать. Мы не голодающие.
— Культурно прошу. Докажите симпатию.
— У меня от ирисков под животом пекет.
— Это не от ирисков. Это от вашей вредности у вас пекет… Ну, бери! — потерял терпение кавалер. — Долго около тебя перья распускать?..
— Ах, какие мужчины упорные… — вздохнула красавица. — Как что захочут, так хоть задавись. Ладно, шут с вами.
— Пять штук, пацан! — парень кинул медный пятак.
Подпрыгивая на одной ножке, Славик завернул ириски в пакетик, вручил конфеты парню, спрятал в карман пятак и хотел было уже бежать, как вдруг услышал голос, от которого забыл обо всем на свете — но продавце петушков, и о синих ногтях, и обо всем остальном.
Возле кинематографа было шумно: папиросники расхваливали товар, пацанва торговала фальшивыми билетами, очередь в кассу ссорилась, — и в смешанном гуле Славик вдруг ясно расслышал голос, который звучал еще вдалеке, но был, так сказать, особенного цвета.
Это был голос отца.
Славик вдавился в нишу между пилястрами и замер.
Нельзя сказать, чтобы начальник службы пути инженер Иван Васильевич Русаков был строгим отцом. Он редко бранил Славика, ни разу его не ударил и вообще почти с ним не разговаривал. И тем не менее во всем мире для Славика не было человека страшнее отца.
— Опять репетиция. — слышался его полунасмешливый-полусерьезный голос. — Ты что же это, две серии — со мной, а третью — с каким-нибудь Володькой…
Ему отвечала женщина. Но что она ответила, Славик не слышал. Он слышал только голос отца.
— Ну и запряглась же ты, — говорил отец. — Пять тарантасов тянешь. Смотри надорвешься.
Женщина что-то ответила.
— А считай сама, — возразил отец. — Работа — раз. Рабфак — два. Комсомол — три. Живая газета — четыре. И наконец, я — пять.
Они подошли ближе. Голос женщины стал слышнее.
— Какой же ты тарантас, — сказала она папе ласково, как маленькому. — Ты у меня лаковая пролеточка…
Они остановились возле витрины кинематографа, совсем рядом со Славиком. Но отец не видел его. Он не спускал глаз с женщины.
На ней была глубокая кожаная кепка, какие носят комсомольские активистки и безбожницы. Смоляные волосы лежали на гладких, смугло-румяных щеках колечками. В тени длинного козырька блестели узкие египетские глаза.
— А тебе не подходит играть Варвару, — сказал он. — Какая из тебя Варвара?
Он произносил слова по своему обыкновению полусерьезно, полунасмешливо. Даже мама иногда не понимала, говорит он серьезно или шутит. А Славик подозревал, что отец не понимает этого сам.
— Когда у вас премьера? — Слово «премьера» он выговорил с комическим почтением. — В субботу?
— В субботу.
— Пойду посмотрю. Чем черт не шутит: выскочишь в какие-нибудь Сары Бернары — до тебя и не дотянешься.
— Еще чего! — прикрикнула она на него. — И не выдумывай! Я забоюсь при тебе… Всю роль провалю!..
