Евгений Дубровин - Билет на балкон
– Давайте играть в какую-нибудь детскую игру, – вдруг предложил Глорский. – Ну, хотя бы в прятки.
Ирочка засмеялась.
– В прятки? Где же тут спрячешься?
– Спорим, что не найдете.
– Ты пойдешь и закроешься в туалете, – сказал Кутищев.
– Старик, ты меня обижаешь.
– Спорим! – захлопала Ирочка в ладоши. От коньяка она раскраснелась и стала совсем хорошенькой. Платочек она сняла, и толстая черная коса спускалась по груди на сиденье между нею и Глорским. – На что?
– Победитель требует все, что захочет. Итак, вы все трое закрываете глаза и открываете через пять минут. Ирочка водит. Ну, начали. Кутищев, ты забыл про правый глаз. Прощаю тебе вечную рассеянность. Машенька смотрит в окно. Ну и отлично.
Когда Игорь через пять минут открыл глаза Глорского уже нигде не было. Ирочка вертела во вес стороны головкой.
– Как вы думаете, где он может быть?
– Догадываюсь. Поищите его в багажном отделении. Наверное, под чемоданами и накрылся презентом. Я видел, когда садился, – там лежал брезент.
Девушка ушла в хвостовое отделение и вскоре вернулась.
– Нет?
– Нет.
– Вы хорошо смотрели?
– Да.
– Хитрый, черт. Поднимите фуражку вон у того грузина. Он слишком подозрительно сладко спит.
– Но у него… усики.
– Он может и усики приклеить. Он такой…
– Я боюсь…
– Точно говорю – он. Больше негде.
– Он у летчиков, – сказала Машенька, не поворачивая головы от окна.
– Что вы говорите!
Кутищев прошел в кабину пилотов. Борис был там. Он стоял возле двери и рассказывал что-то смешное, потому что летчики и стюардесса смеялись.
Даже командир, бледный, невысокого роста, совсем не похожий на повелителя огромного скопища приборов, которое его окружало, улыбался.
– … сажаю я его в бормашину, – трепался Глорский, – и думаю, что же дальше. Он – пасть до ушей и смотрит на меня с ужасом. Поковырял я у него в зубах каким-то пинцетом и говорю: «У вас лошадиные зубы». – «То есть?» – спрашивает он. «То есть зубы крепкие, как у лошади, а может быть, и как у быка». – «Но, – говорит, – профессор мне сказал, что надо удалять полчелюсти». – «Ну, – говорю, – пусть себе и удаляет. С вас десять рублей, поскольку мы на хозрасчете». Через полгода в Магадане бросается ко мне на шею какой-то тип и вопит: «Спасибо, доктор! Как хорошо, что вы отговорили меня от операции!» А… это ты, старик… Пошли, не будем мешать людям работать. Это меня кто-то продал.
Стюардесса, улыбаясь, закрыла за ними дверь.
– Заходите, – сказал командир совсем домашним голосом, словно пригласил не в кабину, а к себе, в коммунальную квартиру.
Они сели на свои места.
– Вы проспорили, – сказала Ирочка.
– Ага… Краснодар, девочки, не принимает. Там жуткая гроза. Идем на Ростов.
– Как на Ростов?! – всполошились пассажиры. – Черт знает что такое! Люди встречают, а мы вдруг садимся в Ростове.
– Ничего страшного. Попьем пивка, часик в Ростове и полетим в Краснодар. Летняя гроза больше часа не бывает.
– Меня муж встречает! – набросилась на Глорского женщина с ребенком. – Завтра вечером они уходят.
– Я вам что – бог или командир самолета?
Разыгрывает он! Всю дорогу треплется. Но тут вышла бортпроводница и объявила:
– Прошу внимания, граждане пассажиры В связи с тем, что Краснодар не принимает, наш самолет совершит посадку в Ростове. Прошу сохранять тишину и спокойствие. Пристегните ремни.
Посыпался неизбежный в таких случаях град вопросов Кутищев устроился в кресле поудобней п попытался задремать. В щель между спинками сидений доносился голос Бориса.
– В детстве, когда мы играли в прятки, меня никто никогда не мог найти. Ей-богу, не было ни одного случая. А между тем здесь нет никакого секрета. Просто надо знать психологию людей. Надо спрятаться гак, чтобы никому это место и в голову не пришло. Ну скажите, например, кто полезет в кабину летчиков? Его же сразу выпрут оттуда. Поэтому человек отправляется прямо в багажное отделение пли туалет. Однажды меня искали два часа на спор, облазили все, а между тем я сидел на дереве прямо над головой.
– Кем вы работаете? Скажите… Только честно.
– Я журналист, Ирочка. Я мог бы сказать, что писатель, но не будут врать. У меня опубликовано около десяти рассказов, но все равно я не писатель.
– А сколько надо, чтобы стать писателем?
– Можно и один. А вы кем собираетесь стать?
– Мы хотим на корабль.
– На корабль? Гм…
– Кем-нибудь Хоть поваром, хоть уборщицей.
– Это с чего же вдруг такая традиционная романтика?
– Так…
– И все же?
– Не будете смеяться?
– Клянусь.
– Мы даже ничего еще не видели… У нас в колхозе и пруда нет. Купаемся в роднике. Самая близкая речушка за сто километров.
– И потому вы сразу решили махнуть на море? Эх, девушки… Каждый день купаться в роднике. Это же прекрасно! Вы сами не понимаете, какая это прелесть! И вы еще чего-то ищете Стоп! А может быть, вы отправились за женихами? А? Это же так здорово быть женой моряка!
– Нет. Жених у меня есть.
– Гм… Вот как… Бросить родного жениха и отправиться за романтикой. Вот они, плоды нашей журналисткой деятельности. Ну и кто же он, интересно?
– Шофер. Председателя возит.
– Ну, Ирочка, знаете ли… И вы еще недовольны.
Ирочка ничего не ответила. Минут пять они сидели молча.
– Знаете, – вдруг заговорила девушка тихо. – Скучно с ним. Неинтересный он. Придет, молчит и курит… А если и начнет говорить, то все про своего председателя. Ненавидит он его… Ездит тот к своей ухажерке в город, а мой дурак ждет во дворе по пять часов. Плюнул бы на все… Вот с вами интересно. Вы такой веселый.
– Благодарю.
– Нет, правда… Вы много знаете и так красиво говорите. Вы правда были за границей?
– Всего лишь один раз, и то случайно Приходит ко мне как-то приятель, международный разведчик, и говорит: «Слушай, друг, выручай, у меня катар верхних дыхательных путей, а мне срочно надо вылететь за границу, проинспектировать одного агента, по-моему, запил, негодяй».
Маша вдруг сказала, по-прежнему смотря прямо перед собой:
– Вот стерва.
– Кто? – не понял Кутищев.
– Когда он закричал, бабушка… Когда закричал… Я как вскочу. А доктор…
– Не волнуйся, детка, тебе сейчас вредно волноваться. Наше молоко, что коровье, от волнения портится, как на солнце… Я помню, корда молодая была.
– Вы имели в виду вашу подругу?
– Имела.
– Вам не нравится, что ей нравится мой товарищ? Что же вы молчите? Почему вы такая молодая, а такая злая?
– Какая есть.
– Думали: так и доживать нам вдвоем. А теперь нас – семья.
– Нy, вот и хорошо, детка.
– Так почему же ваша подруга вдруг оказалась стервой?
– Потому.
– Все-таки?
– У ней жених есть. Вот что!
– Ну и что? Нельзя поболтать с мужчиной?
– Нельзя.
– Почему?
– Потому что у ней такой жених, что вы ему со своей болтовней в подметки не годитесь.
– Ах, вот оно что… Может быть, вы влюблены в ее жениха?
– Может быть.
– Тогда все ясно.
– Ну ясно – и отстаньте от меня.
Девушка демонстративно отвернулась к окну. Кутищев тоже стал смотреть в окно. Ветер по-прежнему с силой бил в стекло водой.
«Вот и налицо самая настоящая трагедия, – подумал Кутищев, – достойная романа». Ему захотелось утешить девушку. Он хотел сказать: «Послушайте, не стоит в самом деле…», но в следующее мгновение не понял, что произошло. За окном полыхнуло, и Кутищева кинуло на Машеньку. Был еще раздирающий барабанные перепонки женский крик, катящаяся по проходу стюардесса, опять синее сияние в окнах. Последнее, что запомнил Кутищев, – запах пыльных девичьих волос.
2
По ту сторону горной речки кто-то курил. Глорский зачерпнул котелком бурлящей в темноте воды, но не смог идти. Он опустился на камень и, машинально массируя ноги, стал смотреть в сторону курящего человека. Ночь была по-горному темной. Даже звезды выглядели не такими, как на равнине: были редкими и тусклыми. Они почти не давали света, и Борис едва видел воду у своих ног, хотя с вечера знал, что поток мелок, широк и завален камнями. Его перейти нелегко было и днем, а ночью сделать это было совсем невозможно. Наверно, человек на том берегу знал это, поэтому сидел неподвижно и курил. Он курил, когда Борис, спотыкаясь о камни, шел к речке, когда зачерпывал воду, и сейчас, когда массировал ноги. Огонек то разгорался, то затухал. На том берегу тянулись непроходимые заросли, и как попал туда человек, было непонятно. А главное – зачем? И почему молчит? Ведь он наверняка слышал, как Глорский шел к речке, зачерпывал воду, видел их костер. Они шли уже второй день и не встретили ни единой души, а тут вдруг сидит человек и спокойно курит… и, главное, молчит… Борис хотел окликнуть незнакомца, но вдруг огонек поднялся и перешел на другое место, ближе к воде. Было непонятно, как человеку легко удалось пробраться в такой чащобе и без единого треска.
