Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]

— Иди сюда!

Тоня подумала-подумала и свернула и зашагала прямо по сети, а он накинул на нее только что просмоленный край, обмотал и спросил мстительно:

— Обманула?

Другая бы пошла руками сеть расшвыривать под смех ребят, «дурака» крикнула, конечно бы, а Тоня упала на колени и спокойно спросила сквозь улыбочку:

— Ждал?

— Вот посиди! Попалась.

— Так меня не поймаешь, Сашка. Я не русалка, — сказала она.

Другая бы к Горбову бросилась, крик подняла о загубленном платье, поскольку наша смола не смывается, а рисунок сети крест-накрест косой полосочкой не предусмотрен текстильной промышленностью, дошла бы в азарте до «хулигана», а Тоня только и проронила:

— Эх, пропало новое платье. Задаст мне мать!

День-то был от лова свободный, рыбаки на берегу, и девчата приоделись, и Тоня новое платье надела и, может, шла тут не зря.

Смешно было, когда Сашка ее распутывал и даже в одном месте по веревке ножом секанул. Она и сама, откинув голову с косой, хохотала.

А едва высвободилась — переступила через скомканную сеть и побежала, разбрасывая ноги немножко в стороны, потому что в туфельках бежать было неудобно, а она была в туфельках. И все смеялась, убегая, как счастливая, а Сашка опять кричал:

— Тоня! Тоня! Тоня!

Но она даже не оглянулась.

— Я ее все равно дождусь, — поклялся Сашка то ли одному себе, то ли ребятам.

Как-то Сашка перехватил ее, когда она шла из клуба после кино, отвел в стороночку от подруг и сказал:

— Выходи за меня замуж.

— Эх, Саша, — помолчав, вздохнула она.

— Я серьезно, — поспешил заверить он.

— Я ж тебя совсем не знаю, — сказала Тоня.

— Смеешься? — удивился Сашка. — Могу представиться: Александр Таранец, бригадир с сейнера «Ястреб». Будем знакомы.

Он в тот день как раз и получил «Ястреб».

— Будем знакомы, — ответила Тоня, уминая крупную хамсу в бочке руками, спрятанными в желтые пластиковые перчатки.

— Что еще тебе надо? — спросил Сашка.

Она подняла на Сашку свои глаза в диковатых ресницах и смешливо пропела:

— Мно-ого!

Вот дьявольщина! Эта диковатость, эта пугливая чуткость была в ней, как будто она только что родилась на свет, и привычка надо всем смеяться, точно бы она самая умная. Трудно быть самой умной, Тоня.

Так или иначе, одни ребята от нее сразу отказывались, другие побаивались, а Сашка присох, и толковать о них тогда и перестали. Затихли.

На свидания он ее больше не звал, ни с кем о ней сам не заговаривал, но это был лишний знак. Ведь и других девушек Сашка не беспокоил.

— И ты мне не веришь, — утвердительно сказал ей Сашка сейчас. — Не познакомилась еще с Сашкой Таранцом?

— Не-а! — ответила она, как маленькая.

— Чудеса! — сказал Сашка. — Вместе выросли, кажется.

— Ну и что? — спросила Тоня, похлопывая веничком по юбке. — Люди не зря растут-меняются.

— Тоня!

— Я пошла ванны мыть.

Для того и был в ее руке жесткий веничек — мыть брезентовые ванны, поседевшие без рыбы от соляного налета. Сашка загородил ей дорогу.

— Ты скажи, ну какой тебе парень нужен?

— Самый лучший, конечно, — ответила она не задумываясь.

— Не смейся.

— Никакого, — сказала она ему в лицо.

— Что ж придумать, — благодушно распустил губы Сашка, — чтобы ты меня разглядела?

Перед Тоней он всегда оттаивал, как Иванушка-дурачок перед царевной.

— Ничего не придумывай, — засмеялась она. — Случай сам подвернется, не прозеваю, увижу.

Она смеется тихо и нежно, и кажется, по какому-то тайному сговору ее слышит только море и ежится, как каракулевое, как от щекотки. По нему растекается свет утра. Среди бочек там и тут видны парочки. Слышно, кто-то жалуется:

— Ты чего-то даже не улыбнешься, Наденька?

— Вон баба Соня говорит, с вами надо строгий вид иметь.

И хохот. Балагурят, беззаботные. Сашка, словно очнувшись, зовет рыбаков:

— Айда!

— Желаю успеха!

Это Тоня.

Она еще никогда не бросала вслед ему и слова, и Сашка вздрагивает сердцем и прибавляет шагу, торопя ребят. Только один «Ястреб» остался на рейде.

А может, Тоне правда нужен знаменитый рыбак? Самый лучший. И вот случай показать себя, сразу прославиться. Герой экрана — Сашка Таранец. А? Может, она на это намекнула?

Но рыбы нет.

Тянется денек впустую… Вода, неправдоподобная, как стекло, почти не дышит, словно боится стряхнуть с себя обманчивую позолоту солнца. Берег дальней косы тоже усыпан золотой крупкой. И золотое сияние стоит у горизонта. Нет, какой-то ненастоящий день.

А все живое с озорной беспечностью доверилось ему.

Из голубого мешка неба вдруг сыплются на воду утки, издали похожие на мошкару. И сразу на воде возникает и покачивается черный островок. Утки близко подпускают «Ястреб», нехотя снимаются и тянут в сторону, низко-низко выстилая над стеклом моря длинный шлейф своей стаи, и, почти исчезнув в солнечном мареве, дружно сваливают набок и возвращаются, будто улетали для забавы.

Из воды выпрыгивают нырки — посмотреть, те же это утки или другие. И, ослепленные, снова прячутся в воду. Угольные головки нырков мелькают тут и там.

Парами сквозят в воздухе верные бакланы. Эти никогда не разлучаются. И опять выныривают и шустро вертятся головки любопытных нырков — куда это бакланы полетели? Интересно.

«Ястреб» вспугивает сонных чаек, они перелетают лениво и недалеко, точно несуществующим ветром относит в сторону медленный белый платок, и, обмякнув, он опять падает в воду. А на том месте, где только что спали чайки, остались лежать чистейше-белые перышки. И лежат, и лежат…

А нырки глазеют: где же чайки?

А может быть, все ищут рыбу? И утки, и бакланы, и голодные, берегущие свои силы чайки? И, конечно, нырки. А рыбы нет.

На «Ястребе» позванивает гитара, как в парке. Толстые ногти прижимают бедные струночки, вот-вот перегрызут их, словно клещи, и хрупкий гриф вот-вот треснет, как сухой прутик, в жестких пальцах, но нет нежнее этих пальцев в несмываемых пятнах смолы, этих рук с зелеными якорями на темной коже. А уж как играет Славка Мокеев, только послушать. Вы не услышите. Разве вы когда-нибудь приедете в Аю? А если вдруг и приедете — этого мало.

Славка играет только в море, он и гитару держит в кубрике «Ястреба», на берег не сносит. Славка — парень застенчивый. Так посмотрите — никогда не скажете, парень как парень. Простой и не хилый. А гитара делает из него ягненка.

Славка — талант природы, берет готовую мелодию, и на каждую у него есть новый текст. Где и кто их сочиняет, эти слова, неизвестно. Будто бы они сами возникают из воздуха. Вот, пожалуйста, на мотив «Хороши весной в саду цветочки»:

В аломан хамса не заскочила,Стыдно нам на берег приезжать.Бригадир ругается,План не выполняется,И для сводки нечего давать.А когда низовочка подует.Сразу жизнь становится иной.Рыбка в аломане,Денежки в карманеИ моя милашечка со мной.

Поясняю: аломан — это наш кольцевой невод, которым мы окружаем рыбу, когда она есть, низовочка — ветер, прохватывающий море и сбивающий его кочевое население в косяки. Песня правильно отражает состояние души рыбака в разную погоду и нам очень нравится. Может быть, поэт написал бы лучше, но поэты что-то не пишут о рыбаках, они, как по мобилизации, все ушли в геологию. И дуют про геологов, хороших ребят, которые скитаются в необжитых краях, мокнут под дальними дождями и сохнут у костров. Может, поэты друг друга перещеголять хотят и не слазят с одной темы для сравнения, как спортсмены соревнуются на одном снаряде, может, делят поровну на всех насущный хлеб романтики, может, правда, у них такое задание, но ведь и мы живем на свете, и не без романтики, и нам петь охота про свою замечательную жизнь. И мы перешли на самообслуживание. Свято место пусто не бывает: его занял кто-то безымянный и бескорыстный, кто от лютой скуки мастер на все руки.

Есть рыбацкие слова на мотивы «А у нас во дворе», «Там, где кончается асфальт» и многих других песен.

Ребята собрались на корме, скинули робы, стянули рубашки, греются на дармовом солнышке и слушают Славку. Ну, прогулка, честное слово, а не промысел. Разлеглись на трюмной крышке и около, как на пляже.

Один Сашка торчит на капитанском мостике, не отрывая глаз от моря. Впившись взглядом в зелень воды, Сашка ищет рыбий косяк, похожий на тень от облака. Сейчас небо чистое, облака не мешают. А то бывает и так, что от нервного перенапряжения иной юный бригадирчик заставляет сыпать пятьсот метров сети на темное пятно, а поднимает потом голову — над морем облако висит. И вся рыба.

С Сашки эта первая оторопь давно схлынула. У Сашки в глазах не помутится от головокружения. Он спокойно посасывает свой чинарик и смотрит… Где же она, желанная тень с краснинкой, которой отсвечивают сквозь воду рыбьи спины? Уж какой час он гоняет сейнер, смотрит терпеливо, без устали, изредка приложит бинокль к глазам, последит за далекими чайками — не разведали ли они какой добычи — и опять упрется взором в воду… А вода отвечает ему живыми бликами солнца и головками вертких нырков.