Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

И теперь, проходя по улицам Дорнау, капитан пытался распознать попадавшихся ему навстречу немцев.

Вот, боязливо озираясь по сторонам, идёт пожилой человек в кепке военного образца. За плечами у него солдатский рюкзак. Тут, пожалуй, гадать нечего: очевидно, это фольксштурмист. Вероятно, он при первой же возможности просто-напросто удрал из отряда и сейчас возвращается домой, ещё не веря тому, что благополучно унёс ноги.

За ним, сторонясь и подобострастно заглядывая в глаза русскому капитану, проходит немец в потёртой шляпе. Трудно сразу определить его профессию. По всей вероятности, это парикмахер, но, может быть, и кельнер: так заученно округлы его движения.

Неожиданно к капитану без всякой робости подходит пожилая женщина и, многозначительно скосив глаза, спрашивает, не будет ли у господина офицера каких-нибудь пожеланий.

Тут дело ясное. Это обыкновенная спекулянтка, которая раньше держала лавчонку или, что ещё вероятнее, какое-нибудь увеселительное заведение.

И снова мелькают дома, деревья, заборы. И снова внимательные, осторожные взгляды прохожих. Из улицы в улицу одно и то же.

Но вот, завернув за угол, капитан в недоумении остановился. На крыльце небольшого домика, увитого густым плющом, сидел пожилой человек. Он плакал. Капитан окинул взглядом двухэтажный особнячок, заметил на двери блестящую медную табличку с фамилией владельца и обратился к старику. Немец вздрогнул, поднял голову, и в глазах его мелькнул страх. Он попробовал было вскочить, но старые ноги не выдержали, и старик бессильно опустился на ступеньки. Он даже не пытался вытереть слёзы на изборождённом морщинами лице.

В ответ на вопрос капитана старик поведал ему, что в этом доме живёт его дочь — фрау Анна Лиза Линде; она была замужем за его племянником Гансом Линде. Сам он раньше жил на другом конце города, тоже в собственном доме, но недавняя бомбёжка уничтожила там целый квартал, Фридрих Линде — так звали немца — сразу лишился всего имущества. Благодарение богу, что хоть сам остался жив.

Несколько дней он провёл у соседей, надеясь при раскопках развалин спасти что-нибудь из добра. А когда выяснилось, что спасать нечего, старик отправился к своей единственной дочери. Фрау Линде первым делом спросила, имеются ли у отца деньги, чтобы платить за питание и за комнату. Денег у старика не было, и фрау Линде отказала отцу в приюте, строго-настрого запретив впредь показываться ей на глаза. И вот теперь старый Фридрих Линде не знает, куда ему деваться…

Немец рассказал свою историю без тени возмущения; он только жаловался на судьбу, а о поведении дочери говорил как о чём-то обыденном, естественном, само собой разумеющемся.

Сначала капитану показалось, что его подводит несовершенное знание языка, что он, видимо, не всё понял в рассказе этого человека. Однако никакой ошибки не произошло. Фридрих Линде нисколько не осуждал свою дочь, не возмущался её поступком. Он плакал лишь потому, что не знал, куда ему теперь деваться, и даже осмелился спросить об этом русского офицера.

Капитан протянул руку к кнопке, которую заметил над блестящей медной табличкой, и позвонил. С минуту всё в доме было тихо, затем послышался щелчок автоматического замка, и дверь отворилась.

— Входите, — предложил Фридриху Линде капитан и сам шагнул через порог.

Неуверенно, опасаясь, как бы вся эта история не закончилась для него печально, старик последовал за русским офицером.

На пороге гостиной их встретила женщина лет сорока, одетая в старое, поношенное платье. Лицо её, полное и выхоленное, никак не соответствовало нищенской одежде.

«Наивная маскировка», — подумал Соколов, разглядывая Анну Лизу Линде.

Чувствуя на себе спокойный, изучающий взгляд русского офицера, га внезапно расцвела приветливой улыбкой. Для неё будет настоящей радостью, если господин капитан поселится здесь, в её доме. У неё приличные комнаты, да и улица тихая. Ничто не будет беспокоить господина капитана.

Соколов отметил про себя, что фрау Линде сразу же определила его звание. Позднее он привык к тому, что местные жители удивительно быстро постигли значение звёздочек на погонах советских офицеров и никогда не ошибались.

— Вот в этой комнате господину капитану будет очень удобно и приятно, — тараторила фрау Линде.

При этом от Соколова не укрылся негодующий взгляд, брошенный ею на старика.

— Вот что, фрау Линде, — прервал капитан хозяйку. — Это очень хорошо, что у вас нашлась свободная комната. Я поселю в ней вашего старого отца. Пусть он здесь живёт, и чтобы я больше никогда не видел его плачущим на улице.

— А кто будет платить за него? Комендатура?

Голос фрау Линде фазу приобрёл резкость, лицо её, за минуту до этого приветливое, стало злым и неприятным.

— Своего отца будете содержать вы сами, фрау Линде, — ответил капитан.

— Но я же могу кому-нибудь сдать эту комнату, возможно даже советскому офицеру, и буду тогда получать за неё деньги.

— Я говорю как представитель комендатуры, — ответил Соколов.

Он твёрдо произнёс эти слова, и вновь выражение лица фрау Линде разительно изменилось, — она снова овладела собою.

— О да, да, господин капитан! — опять зачастила фрау Линде. — Конечно, вашего распоряжения вполне достаточно для того, чтобы мой любимый старый отец жил здесь, сколько ему будет угодно. Если он пользуется вашим вниманием, никаких возражений быть не может.

Я приму его с большим удовольствием, кроме отца, у меня нет ни одного близкого человека на всём белом свете…

Услышав слова дочери, Фридрих Линде приободрился и положил на стул свой узелок. До этой минуты он неуверенно прижимал его к себе обеими руками.

— До свидания, — обратился Соколов к старику. — Если у вас снова возникнут какие-нибудь недоразумения, можете зайти в комендатуру и обратиться ко мне.

С этими словами капитан Соколов покинул дом фрау Линде.

В кабинете у полковника Соколов застал прикомандированного к комендатуре врача. Доктор с тревогой в голосе докладывал, что оставшиеся под развалинами домов трупы разлагаются, что их необходимо немедленно извлечь из-под обломков и похоронить, иначе в городе может вспыхнуть эпидемия.

Выслушав врача, полковник Чайка отдал приказ собрать всё население Дорнау для расчистки руин и пригласил бургомистра, чтобы проинформировать его о мерах, принимаемых комендатурой.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

На другой день к сборному пункту у кирхи явилось лишь несколько десятков жителей. Это из пятидесяти-то тысяч! Чайка критически оглядел из машины собравшихся и поехал назад.

Войдя в комендатуру, полковник обратил внимание на почтальона, который разгружал свою сумку. Это был обыкновенный немецкий почтальон в синей форменной фуражке. Самый факт его появления здесь был необычен: до сей поры никакая корреспонденция от местных жителей не поступала. Полковник удивлённо взглянул на большой ворох конвертов, сложенных в приёмной, прямо на полу. Он прошёл к себе в кабинет, вызвал Соколова и приказал выяснить, что это за пакеты.

Через несколько минут Соколов снова появился в кабинете Чайки. В руках он держал десятка два вскрытых конвертов.

— Все жители внезапно захворали, — негодующе проговорил капитан. — Во всех конвертах врачебные справки о болезни, Если им верить, в нашем городе объявилось множество больных: иные справки выданы на целые семьи. Я предлагаю человек тридцать немедленно арестовать и отдать под суд.

Полковник некоторое время молча смотрел на Соколова, и гот уловил в этом взгляде оттенок укоризны.

— Уж очень вы горячитесь, капитан, — сказал наконец Чайка. — Маша работа требует прежде всего хладнокровия.

— Наше хладнокровие может привести к тому, что в городе вспыхнет эпидемия.

— Думаю, что нет. Спокойнее, капитан. И давайте сначала посоветуемся с бургомистром. Это самый правильный путь, мне кажется…

Михаэлис вошёл в кабинет полковника растерянный и смущённый. Он прекрасно понимал, о чём хочет говорить комендант, но не знал, что ответить, и в душе метал громы и молнии на недисциплинированных жителей Дорнау.

— Посмотрите, товарищ Михаэлис, какая у нас отличная коллекция медицинских справок, — улыбнулся полковник.

— У меня в магистрате их тоже вполне достаточно, — сердито буркнул Михаэлис. — Даже непонятно, откуда они узнали, что я бургомистр, ведь об этом ещё нигде не объявлено.

— Слухом земля полнится, — ответил комендант. — Но раз они уже знают, то вам и надо действовать как бургомистру. Что же мы предпримем для разборки развалин?

— Пусть комендатура проверит несколько справок…

— Комендатура?

— Да, комендатура, — повторил Лекс, — у магистрата ещё очень мало людей, а народная полиция ещё не организована. Однако в этой проверке мы тоже примем участие для того, чтобы им было стыдно. Очень стыдно. И ещё хочу вам сказать, товарищ комендант, что не все жители Дорнау такие плохие, как это может показаться по справкам.