Антон Макаренко - Том 6. Флаги на башнях
— Нельзя!
— Без штанов если человек, так вы знаете, как он называется?
— Нищий.
— Нет, хуже. Он называется прогульщик!
Шумной, галдящей, веселой толпой они вышли на крыльцо. Соломон Давидович погрозил пальцем:
— Вы хитрые со стариком разговаривать, а цветочки, цветочки любите.
Колонисты хохотали и обнимали Соломона Давидовича:
— Дело не в цветочках, дело в плане. Цветочкам свое место, а металлургии свое.
6. Лагери
15 мая начали строить лагери. Когда это слово «лагери» первый раз прокатилось по колонии, оно даже не произвело особенного впечатления, так мало ему поверили: легко сказать, лагери! Самые легковерные люди говорили:
— Ты что-то съел сегодня за завтраком?
Однако в совете бригадиров Захаров, как будто нечаянно, произнес:
— Да! Я и забыл, нам еще нужно поговорить по одному вопросику, мы получаем двадцать палаток, так вот…
Потом Захаров посмотрел на бригадиров и увидел, что они задохнулись от неожиданного удара. Он замолчал и позволил Нестеренко издать первый звук:
— Лаг… Черт… Да не может быть!
Палатки подарил тот самый военный с ромбом, которому так понравилась игра Вани Гальченко. Палатки были старенькие, выбракованные, пришлось даже заплаты положить кое-где, но… какие все-таки красивые палатки! Некоторые знатоки из четвертой бригады утверждали, что это палатки командирские, и им с удовольствием верили, другие, тоже из четвертой бригады, пытались утверждать, что это не палатки, а «шатры», но к такому утверждению все относились с сомнением. было намечено за парком красивое место для лагеря. двадцать палаток решили ставить в одну линию, а какой бригаде на каком месте строится, должен был решить жребий. На столе у Торского лежат одиннадцать билетов, Торский предложил бригадирам подходить по порядку номеров и тянуть свое счастье. Клава Каширина попросила слова:
— Пятая и одиннадцатая бригады просят дать им крайние места.
— Это почему такое? Каждому крайнее место приятно.
— А чем для тебя приятно?
— Раз для вас приятно, значит, и для нас приятно.
— Девочкам нужны крайние места.
— Да почему?
— нам неудобно между мальчишками.
Раздались недовольные голоса:
— Это капризы! С какой стати: как девочка, так и всякие фокусы!
Клава серьезно нажимала:
— Мы просим крайние места.
Санчо Зорин не пропускал ни одного совета. Он и сейчас ввязался:
— Я предлагаю из принципа не давать им крайних мест.
— Из какого принципа?
— А из какого принципа вам нужны крайние места? Это значит, ты боишься: мальчишки вас покусают.
— Не покусают, а девочки любят чистоту.
Тут и другие бригадиры возмутились. С каких это пор монополия на чистоту принадлежит девочкам? Клава рассердилась:
— Вам что, неряхам? В каких трусиках в цех идете, в таких и спите.
— Как там мы не спим, а палатки вам по жребию.
— Мы тогда останемся в спальнях, — сказала Клава.
— В спальнях? — кто-то грозно подвинулся на диване. — В спальнях?
— А что же вы думаете? В спальнях и останемся. Если нам нужно переодеваться или еще что, так мы будем между мальчишкам?
— Здесь нет мальчишек, — сказал хмуро Зырянский. — Есть колонисты, и все! И нечего разные тайны заводить в колонии. По жребию.
Ничего не могли поделать девчата, пришлось тянуть жребий. Может быть, надеялись на счастливый жребий, — не повезло: вытянули третье и восьмое места.
Завхоз выдал каждой бригаде крохотную порцию бракованного леса — для «ящиков». Мальчики возмущались:
— Степан Иванович, как же так без арифметики? Габариты какие? Четырнадцать метров на четырнадцать метров, а нары нужно из чего-нибудь сделать?
— Управитесь.
— Вы нас толкаете на преступление, Степан Иванович!
— Ничего, рискую! Посмотрим, какие вы сделаете преступления? У меня вы ничего не сопрете, предупреждаю.
— Хорошо, мы построим одни ящики, а спать будем прямо на земле, воспаление легких, чахотка, вам же хуже!
— Я потерплю. Думаешь, чахотке приятно иметь с тобою дело?
— Заболеем!
— Хорошо, рискую!
Совет бригадиров постановил: каждая бригада обязана сдать лагери семнадцатого. А время для работы по лагерям оставалось только вечером. Поэтому перед ужином на лагерной площадке, как на базаре: двести с лишним человек с топорами, пилами, веревками. Беспокойства, шум, заботы видимо-невидимо, но все же бросилось в глаза: девочки строятся на крайних десятом и одиннадцатом местах, и никто им не препятствует. Бригадир девятой Похожай, на что уже веселый человек, а и тот возмутился. Спрашивает:
— На каком основании вы здесь строитесь?
Девочки тоже плотничают, хохочут, дело у них с трудом ладится, но Похожаю ответили:
— Любопытный стал, товарищ Похожай. Иди себе…
— Я официально спрашиваю.
— Официально спроси у дежурного бригадира.
Похожай не поленился, нашел дежурного бригадира Руднева:
— Как это вышло? Почему девчата на крайнем месте строятся?
— А это очень просто. Они поменялись местами с четвертой и восьмой бригадами.
— Поменялись? С четвертой?
Побежал Похожай к Зырянскому:
— Почему ты поменялся с девчатами?
Зырянский поднял лицо от шершавой доски, которую прилаживал для полочки в палатке:
— По добровольному соглашению.
— А что ты говорил в совете?
— А в совете я говорил, чтобы они жребий тянули.
— А теперь ты, выходит, соглашатель.
— Нет, Шура, я настоял на том, чтобы они тянули жребий. Они и тянули. А то они вообразят такое! Подумаешь, девчата! Они девчата, давай им крайние места. Принципиально!
— Как же так, принципиально? А зачем же ты поменялся?
— А по добровольному соглашению. Хочешь, я и с тобой поменяюсь. Хочешь, у меня теперь третье место, а у тебя пятое. Могу поменяться с девочками, с мальчиками, все равно, с товарищем меняюсь, здесь ничего соглашательского нет.
Похожай махнул на Алексея рукой, но захотел еще проверить, как Нестеренко себя чувствует. Нестеренко ничего особенного в вопросе Похожая не увидел, ответил с замедленной своей обстоятельностью:
— Ага, я, конечно, поменялся, потому что они просили, да и нам с краю не хочется.
— А на совете?
— Чудак, так то же совсем другое дело! Там вопрос был, понимаешь, насчет равноправия. А поменяться? Почему ж? Вон Брацан с Поршневым тоже поменялся. Дело вкуса.
Похожай очень расстроился, отошел к парку, почесал за ухом, а потом улыбнулся и сказал вслух:
— Сукины сыны! А может… может и правильно! Ну что ты скажешь!
Вечером к Захарову пришел строительный техник Дем и сказал:
— Там колонисты досточки… строительные досточки берут для лагеря, кто пять, кто десять… Так вы бы сказали, что так нехорошо делать. Досточек, правда, не жалко, а учет нужен. Колонисты, знаете, хорошие мальчики, а все-таки учет необходим.
Молодой завхоз Степан Иванович прикинулся возмущенным:
— Душа из них вон, отнимите!
Дем замурлыкал, улыбаясь одними усами:
— Да как же я отниму, обижаться будут.
— Посмотрите, Степан Иванович, — распорядился Захаров.
Степан Иванович отправился в карательную экспедицию и возвратился с победой и с пленником:
— Хоть бы кто тащил, а то Зырянский! Другие бригады взяли по пять-шесть досточек, а этот целый воз!
Захаров сказал коротко:
— Алексей — объяснение…
— Объясню: это не кража. Лагери снимем — доски возвратим. Записано, сколько взяли, можно проверить.
— А почему так много?
— Так… для четвертой бригады и для одиннадцатой.
— Угу…
— Нельзя, надо помогать беднейшему крестьянству. Вы нам дали малую пайку, Степан Иванович, так пацаны достанут, а девочки стесняются.
— Стесняются?
— Да… что ж… Они еще не догнали мужчин в этом отношении.
Захаров серьезно кивнул головой:
— Вопрос исчерпан. Запишите, товарищ Дем, я подпишу. Осенью возвратим.
Вечером семнадцатого Захаров с дежурным бригадиром принял постройку лагерей. Он не забраковал ни одной палатки. Палатки стояли в один ряд, и на каждой трепыхался маленький флажок. Отдельно возле парка стояла палатка совета бригадиров, в которую переселился и Захаров. Михаил Гонтарь заканчивал проводку электричества. Проиграли сигнал «спать», никто спать не захотел, все ожидали, когда загорится свет. И Захаров ходил из палатки в палату, и везде ему нравилось. Потом вдруг все палатки осветились, колонисты закричали «ура» и бросились качать Мишу Гонтаря. Хотели качать и Захарова, но он погрозил пальцем. Тогда решили качать бригадиров. Перекачали всех, кроме Клавы и Лиды, а девочки сказали:
