Берды Кербабаев - Капля воды - крупица золота
Поэтому он поручил секретарю взять ему билет на ночной скорый поезд и отправился домой — приготовиться к отъезду.
Только он успел переодеться, как в комнату без стука ворвался Нуры. Замерев у двери, тяжело дыша, он отрапортовал:
— Товарищ начальник, докладывает скреперист Нуры Потан. Бригада трудится, не жалея сил. На трассе от Кызылджа-баба до Рахмета ведутся победные бои. Потерь нет. У Нуры Потана тоже все в порядке. То есть не все — урчит в брюхе. Он бы с удовольствием подкрепился чем-нибудь жирным и вкусным. И горло смочил бы, но только не чаем…
— Шут гороховый, — незлобиво сказал Бабалы.
А Нуры кинулся к нему, стиснул ладонями его плечи:
— Здравствуй, начальник!
— Здравствуй, Нуры-джан. Что еще скажешь?
— Докладываю: руки у меня вымыты.
— Приятно слышать. Чистота — залог здоровья.
— Точно: я здоров, как бык. А здоровый человек не страдает отсутствием аппетита. Так что если бы меня угостили пловом или коурмой, я горячо поблагодарил бы хлебосольного хозяина.
— Ладно, я скажу Грише, чтобы он тебя накормил.
— И ты составишь мне компанию? Не люблю есть один.
— Тогда тебе придется подождать несколько дней.
— Вах! Ты убил меня, начальник. Пословица молвит: сегодняшнее легкое вкуснее завтрашнего курдюка. — Он сосредоточенно наморщил лоб. — А может, стоит вспомнить и другую пословицу: кто ищет — тот найдет? Пороюсь-ка я в твоих запасах. — Он шагнул к холодильнику, открыл его, принюхался. — Вах, вах! Какой запах! Вот он — бальзам для моей души!
Достав из холодильника жареное мясо с луком, Нуры деловито обратился к Бабалы, который занят был своими делами:
— А чего-либо с градусами не найдется?
— Я надеялся — ты Володю отучишь пить, — отозвался Бабалы. — А выходит, он тебя успел совратить?
— Вот тут ты глубоко ошибаешься. Володя и слышать не может о водке. А вот у нас с тобой есть повод выпить. Сегодня с вечерним поездом Приезжает Галя.
Бабалы, укладывавший в чемодан вещи, резко повернулся к Нуры:
— Галя? Какая еще Галя?
— Молодая девушка. Двадцати одного года. Понимаешь, Бабалы, мне надоело дожидаться твоей свадьбы. Я решил сам прозвенеть пиалами! Разведусь со своей драгоценной половиной — и женюсь на молоденькой!
Бабалы только рукой махнул:
— Нуры, не морочь мне голову. Я могу опоздать на поезд.
— Куда это ты собрался?
— В Ашхабад. И поезд уходит через полчаса.
— А, не беда, завтра уедешь.
— Завтра поедешь ты — хлопотать о разводе.
— Ай, начальник, я же пошутил.
— Я так и понял.
— Но Галя действительно приезжает. Это Володина симпатия. Они списались, и он позвал ее сюда. Сейчас, наверно, торчит на перроне и дрожит как в лихорадке — от волнения.
— Вот на перроне мы с ним и встретимся. Возможно, я увижу и его Галю.
В это время телефон огласил комнату «междугородной» трелью. Бабалы смотрел на него в нерешительности. Нуры поднял трубку и тут же передал ее Бабалы:
— Тебя. Ашхабад.
Звонили из министерства. Коллегия откладывалась на неопределенное время.
Бабалы опустился на диван. Так… Надобность в его поездке, значит, отпала. И скорее всего, тут не обошлось без вмешательства Новченко, который не понадеялся на послушание Бабалы и связался с министерством. Он умел добиваться своего даже по телефону!
Так или иначе, а Бабалы свободен. Теперь он мог порадоваться и за Володю, к которому приезжает Галя. Интересно — какова-то его избранница?
— Нуры, — решительно сказал Бабалы. — Ашхабад отменяется, поехали встречать Галю.
Нуры покаянно вздохнул:
— Прости, начальник. Мы ее уже встретили. Галя и Володя стоят за дверью.
— Опять ты меня, выходит, разыграл? Шайтан неугомонный! Почему же они не вошли?
— Стесняются. Послали меня в разведку.
— Скажи им, пусть заходят.
И вскоре перед Бабалы стояли Володя и Галя.
Володя был в новом черном костюме, галстук аккуратно завязан, волосы тщательно зачесаны назад. Вид у него был сконфуженный. А лицо — сияло.
Галя оказалась простой, миловидной девушкой, с пухлыми щеками и губами, двумя золотистыми косами, уложенными на голове венцом, и голубыми глазами, в которых светилось счастье.
Держалась она свободно, последовав приглашению Бабалы, не жеманничая уселась за стол. Володя робко пристроился рядом.
Нуры, подмигнув, сказал:
— Начальник, каждый спектакль сперва репетируется. Может, и мы пока проведем небольшую репетицию? Прозвеним пиалами в честь наших молодых друзей — Володи и Гали? Негромко, негромко…. Громко — прозвеним на свадьбе!
Бабалы кивнул:
— Ты прав, Нуры-хан. Приезд Гали надо отметить. Пошарь-ка в холодильнике, может, найдешь одну-другую бутылку шампанского.
— Ай, молодец, начальник! Хорошо, что есть на земле запасливые люди!
На столе появились шампанское и хрустальные бокалы.
Бабалы сам разлил искристый, шипучий напиток. Он хотел было произнести тост, но Нуры опередил его, подняв свой бокал, с жаром воскликнул:
— Выпьем за Галю и Володю, за их большую, долгую любовь! За то, чтоб всегда они жили в мире и дружбе, не обижали друг друга и чтоб у них был полон дом потомков!
Зазвенели бокалы…
Разошлись гости далеко за полночь, но Бабалы долго не мог уснуть. Временами, правда, он забывался в коротком полусне, и ему чудился звон бокалов, только он не мог понять, с кем чокается — то ли с Галей, то ли с невестой Аннама, Мариной, то ли с Аджап. Все перепуталось у него в голове… А то вдруг начинало мерещиться, будто он на коллегии министерства, борется врукопашную с Меллеком Веллеком, тот пыхтит и бранится последними словами, на манер Новченко. Потом кто-то тянул его за пиджак и внушал голосом Алексея Геннадиевича: легче на поворотах, вы переходите все границы! А Зотов хлопал себя рукой по бедру: на тринадцатом участке авария, взорвались банки с консервами, доставленные Мурруком! Он исчез, и на его месте появилась Аджап, она смотрела на Бабалы с укоризной: аю, оглан, а где же я буду жить, все дома в Рахмете разрушены. Он крикнул: у меня, у меня ты будешь жить, Аджап! — и проснулся от собственного крика.
Комнату заливал яркий утренний свет. Из открытой форточки веяло осенней прохладой.
Бабалы в тревоге схватился за часы, лежавшие на тумбочке рядом с кроватью, Скоро уже девять. Слава богу, к поезду он успеет.
Торопливо одевшись, он прошел в кухню — умыться. Там уже возилась с завтраком Патьма, его домработница, недавно приехавшая из Ашхабада. Поздоровавшись с ней, Бабалы сказал:
— Я только чаю выпью.
— Бабалы Артыкович, с утра полагается хорошенько поесть.
— Я поем позднее. А сейчас мне надо встретить гостя из Ашхабада. Вот к нашему возвращению вы и приготовьте завтрак. Что-нибудь повкуснее. И комнаты приберите.
— Вах, какой-нибудь важный гость?
— Нет, одна женщина. Наш новый врач.
— Как же, слыхала, слыхала. Уж не та ли это девушка, что приходила к нам домой в Ашхабаде?
— Хм… Больно вы любопытны, Патьма-эдже.
Она сощурила глаза так, что они превратились в щелочки, сочащиеся хитростью и лукавством:
— Молчу, молчу. Гостья у нас будет жить?
— Ещё неизвестно.
— Я к тому, что, может, надо приготовить для нее комнату.
— У нас всего ведь две комнаты.
— Как раз и хватит: по комнате на каждого. Вы будете спать в столовой, а она в вашем кабинете.
Бабалы и сам пока не знал, где захочет жить Аджап, а Патьма уже распределяла, где кто расположится.
Патьма держала в руках чайник, но чай не наливала, намереваясь, видно, продлить разговор. Бабалы сухо произнес:
— Жилищный вопрос утрясем после. Пока позаботьтесь о завтраке.
Он направился к двери. Патьма, встрепенувшись, крикнула:
— Бай, хоть бы чаю выпили!
— После, после, Патьма-эдже. Опаздываю!
— Ладно, я пока ванну согрею.
Бабалы устремился во двор, где его уже ждала машина.
Глава тридцать седьмая
ДЕНЬ СВАДЬБЫ ВСЁ БЛИЖЕ
о станции Бабалы повез Аджап к себе домой. Их встретила сияющая Патьма. Она и Аджап сразу друг друга узнали, но Патьма и вида не подала, что догадалась, кто такая Аджап. Ведь хозяин не сказал ей определенно — она и помалкивала.
Бабалы поставил чемодан Аджап на пол, Патьма подхватила его, кивнула девушке:
— Пойдем со мной, кейгим. Комната для тебя приготовлена.
В кабинете Бабалы Аджап сняла легкое пальто, темный цветастый платок с бахромой. Патьма примостила их в шкафу, повернулась к Аджап с улыбкой:
— Мы ведь с тобой виделись, дочка. Помнишь — в Ашхабаде? Только я запамятовала, как тебя зовут.
— Аджап Моммыевна.
— Аджап Мом… Нет, кейгим, мне это трудно выговорить. Я уж попросту буду звать тебя Аджап-джан. А мое имя — Патьма.
— Это моя комната, Патьма-эдже?
