Тени исчезают в полдень - Анатолий Степанович Иванов
Исидор Уваров когда-то был веселым и общительным человеком, в Отечественную войну успел достаточно повоевать, домой вернулся старшим лейтенантом. Но теперь был хмур, неразговорчив, любил уединение. Колхозники объясняли это тем, что осенью сорок четвертого года в Светлихе утонул сын Исидора Ленька, семнадцатилетний долговязый парень, неоднократно бегавший в военкомат с просьбами как можно скорее отправить его на фронт. Старик Евдоким поднял тогда шум на весь район. Леньку искали в Светлихе несколько дней, но так и не нашли.
Исидору все сочувствовали — шутка ли, так нелепо и бессмысленно потерять сына, первенца… Но ожидали, что пройдет время, горе притупится и Уваров отмякнет.
Однако время шло, и Исидор становился все замкнутее. Да и весь уваровский род с каждым годом становился все нелюдимее. Сперва одну, потом другую, наконец, и третью усадьбу они огородили глухими заборами. За толстыми воротами забрякали цепями свирепые псы. И вот недавно…
Дело на Исидора Уварова передали в суд. Суда еще не было, чем он кончится — неизвестно, но говорят, что Исидор не признаёт на следствии себя ни иеговистом, ни пятидесятником, на все вопросы отвечает односложно: «Вера наша такая — и все… Божья вера».
— Да-а… Вот это вопрос ты мне задал, — промолвил Захар. — Да нет, не может быть… Жена Устина — другой вопрос. Но она баптистка. Правда, большой разницы между баптистами и пятидесятниками, кажется, нет. Секта пятидесятников более изуверская — и все. Но мы строго следим за нашими баптистами. Степанида, верно, иногда заглядывает в молитвенный дом. Но чтоб Устин с Фролом сами… Нет, я бы знал… У тебя что, факты есть?
— Фактов нет… Вот я и приехал за ними. Надо бы в газете по религиозникам ударить.
Большаков потер лоб, снова встал, прошелся из угла в угол по кабинету.
— Смутил ты меня, Петр, признаться. Хоть и не укладывается в голове, да, может, за нашей всегдашней суматохой и не все видим, что под носом делается… А факты… Изуверств у наших баптистов никаких не замечается. Основные клиенты Пистимеи, ты знаешь, дряхлые старухи. Община ее давным-давно, считай с самой войны, не растет. Но один факт у нас вроде есть…
Захар сел на прежнее место, опять потер лоб.
— Черт, а ведь не дает мне покоя твоя догадка… Особенно насчет Устина. Вот тебе трансляция, как говорит Антип… Да, а факт, говорю, есть один, но… В общем, Клавдия Никулина…
— Никулина?! Жена Федора Морозова?! — удивленно воскликнул Смирнов. — Что же она, к баптистам ходит?
— Пока до этого не дошло вроде. А сами старушонки, имею слух, похаживают к ней. Давненько, видать, охмурять бабу начали. Воспользовались, сволочи, великим женским горем. Прошлым летом затащили-таки в свое логово. Мы с Корнеевым случайно там ее обнаружили… Слово дала, что больше ни ногой туда. Но Пистимеины богомолки не отстают от нее, вьются вокруг, как комары.
— Неужели нельзя отпугнуть их?
— Пробуем. Да ведь часового у дверей Никулиной не поставишь.
— С самой Клавдией говорил?
— А как ты думаешь?
— И что?
Захар помолчал.
— Плачет. «Тяжело, — говорит, — мне». Мы и без того знаем, что нелегко. Клянется, что в молитвенный дом не пойдет. Может, и не пойдет. Да в том ли дело…
— Я с ней тоже обязательно потолкую как-нибудь.
— Потолкуй, — согласился Захар. — Но если бы так просто было — разговорами или там лекциями, статьями… Не тот сорняк, который можно выдернуть, раз нагнувшись. — Захар встряхнул головой. — Но так просто мы ее не отдадим, драться будем. Главное, что не проглядели. А в статье… Я бы не советовал, Петр Иванович, упоминать о ней сейчас. Попросту говоря, это оглушит ее, и потеряет баба совсем голову, нырнет в самый омут. Понимаешь?
— Да, да, — задумчиво откликнулся Смирнов.
— Вот и добро… Ну так что там за случаи с этими иеговистами? Это, кажется, подпольная… и скорее политическая организация, чем религиозная секта…
— Да, эта самая, — кивнул Смирнов. — А случаев несколько. И что самое страшное — к детям щупальца протянули. Одна девчонка в районной средней школе собрала подруг и начала их убеждать: Христос уже ходит незримо по земле и занимается подготовкой к священной войне — Армагеддону, давно ходит, с тысяча девятьсот восемнадцатого года. В этой войне против сил Сатаны будут сражаться сто сорок четыре тысячи воинов. Сейчас наступили, мол, последние дни перед битвой… Учительница одна услышала это. Оказалось, родители девчонки, закоренелые иеговисты, организовали целый кружок — «килку», по-ихнему. «Килку» эту накрыли во время переписки журнала «Башня стражи». Есть такое издание Общества свидетелей Иеговы, обязательное пособие для иеговистов при изучении Библии. Печатается в Соединенных Штатах Америки и других странах, на многих языках.
— Интересные, действительно, дела, — промолвил Захар.
— А в одном селе нынче летом исчезли вдруг двое парнишек, — продолжал Смирнов. — Родители объяснили — в гости к родственникам куда-то отправили. Прошел месяц, другой — не возвращаются. В школу пора — их нет. Школа и подняла шум — подозрительно. Оказалось, родители-иеговисты отправили детей на выучку к своим единомышленникам аж в Молдавию… Теперь вот история с Уваровым. Не разобрались пока, иеговист он или пятидесятник. Но ясно одно — сектант какой-то.
— Черт, а мы, понимаешь… Прохлаждаемся мы тут, выходит, — проговорил мрачно Большаков. — У тех же Уваровых несколько раз я бывал…
— Что ж — бывал! Я тоже знаю их, разговаривал не раз со стариком Евдокимом. Насквозь он не просвечивается. А секты обе тайные, глубоко законспирированные. Иеговисты, например, целые типографии иногда прячут. В Томской области недавно одну такую типографию накрыли. Печатала журнал «Башня стражи» на украинском языке. На Украине делали перевод, пересылали рукописи в Томск, а оттуда обратно готовые журналы. Так что по разговорам иеговиста иногда не определишь. Сами они никогда в этом не признаются, пока за руку не схватишь.
— Ну погодим, чем кончится с Уваровым, — сказал Большаков. — С Уваровых этих, с Пистимеи, с Устина теперь глаз не спустим.
В это
