Евгений Войскунский - Море и берег
— Марина, — сказал я, остановившись и взяв ее за плечи, — очень прошу тебя: не будем больше об этом говорить.
Лицо ее было красиво сейчас, как никогда.
— Просто ты не хочешь, чтобы я была с тобой.
— Очень, очень прошу тебя, Марина…
— Да, не хочешь. А если хочешь — напиши рапорт и приложи мою справку. Тебя переведут на юг, и мы всегда будем вместе.
Снег повалил густыми мокрыми хлопьями. Я что было сил стиснул ее плечи.
— Здесь совсем не плохо, Марина. Ты привыкнешь и увидишь, что не плохо. И служба у меня как будто хорошо идет. Разве не все равно, где жить? Есть места в тысячу раз хуже. Ты привыкнешь… — Я говорил и говорил, торопясь и пугаясь жесткого выражения, появившегося в ее глазах.
— Пусти, мне больно. — Она стряхнула снег с платочка. — Ты напишешь рапорт, или я уеду.
— Не напишу.
Тут я впервые увидел, как она заплакала. У нее кривились губы. Может быть, она злилась на себя за то, что плачет.
— Ты думаешь только о себе! — сказала она, глотая слезы. — Но своих соседях. Твои товарищи для тебя важнее, чем я… Если ты не подашь рапорт, я навсегда уеду, так и знай!
Она побежала по мосткам обратно.
— Ну и уезжай! — крикнул я ей вслед.
Я медленно побрел сквозь снег: вдоль мохнатых перил «Чертова моста», сквозь строй ослепших улиц… Когда я вошел в каюту, Володя воззрился на меня, как на белое привидение.
Он ни о чем не стал спрашивать, хотя отлично знал, что приехала Марина. Он притащил чаю, потом пришел Зайцев. Они принялись подшучивать друг над другом, и вспоминали веселые истории, и угощали меня ветчиной. Иллюминатор совсем залепило снегом, в батарее шипело и пощелкивало, из плафона лился в каюту мягкий свет.
Прошло несколько дней. Я не знал, уехала Марина или нет. Как-то утром Володя молча передал мне записку. Круглым твердым почерком было написано: «Сергей, уезжаю сегодня пятичасовым катером. Если хочешь, приди проводить». У меня перехватило дыхание. Я кинулся к Зайцеву и отпросился на час. Не помню, как я добежал до дому. Марина стояла посредине комнаты с платьем в руках над открытым чемоданом…
Не хочу вспоминать эту сцену. Я подал рапорт и приложил к нему справку Марины.
И вот я служу на юге. Уже два с лишним года. Я сижу в техотделе и заведую фондами технического снабжения.
Здесь очень жарко, и Марина в начале лета уезжает обычно в Ленинград и прихватывает всю осень. Она всегда не в ладах с климатом.
В сущности, я никак не могу отвыкнуть от холостяцких привычек.
«Холодная погода со снегопадами на Кольском полуострове…»
Я смотрю из окна на сухие, облитые солнцем тротуары — и не вижу их. Я вижу снежную круговерть и «Чертов мост», уходящий в сизый сумрак. И нашу теплую каюту, и Зайцева, читающего «из Матфея». И, конечно, Володю Фомичева с его грандиозным аппетитом, возрастающим при качке. Я вижу, как летом, по воскресеньям, если нет дождя, матросы танцуют друг с другом под радиолу возле Циркульного дома. Вижу сопки, и серые изломы гранита, и ревущие дали моря Баренца…
Сводка погоды разбередила мне душу. Я слышу зов Севера. Почему бы снова не взять меня на подводную лодку? Разве после зайцевской школы можно что-нибудь забыть? Я не забыл. Пусть назначат хотя бы «движком» — начну все сначала.
Взять лист бумаги и написать рапорт…
Черт побери, так я и сделаю!
Примечания
1
ЧОН — часть особого назначения.
2
Тэта — буква греческого алфавита, обозначающая угол встречи.
