Евсей Баренбойм - Крушение
— Читать, считать умею — и хватит пока, — сказала им Мария. — Я работать должна. Никто за меня не сделает. И потом — какая я молодежь? — она умолкла, посмотрела на стоявших вокруг девчонок. Марии исполнилось только двадцать четыре года, но по сравнению с ними она чувствовала себя умудренной опытом женщиной. Подумала с завистью: «Беззаботные, видать, перенесли в жизни мало», потом спросила: — Не пойму, чего вам от меня нужно? Оставили б, наконец, в покое.
Девчонки пошептались и ушли не прощаясь.
Вдруг взгляд Марии привлек броский плакат. Он извещал о проводимой здесь же сегодня сельскохозяйственной лотерее. «За один рубль вы можете выиграть лошадь, корову, свинью, козу, кур, косу, серп и другой сельскохозяйственный инвентарь». Судя по царившему оживлению, с минуты на минуту ожидался розыгрыш лотереи. Кассир спешил продать последние оставшиеся билеты.
Мария торопливо протиснулась к столу, хотела взять сразу несколько, но сначала спросила:
— А если не выиграю, куда тогда билеты?
Кассир засмеялся:
— В другое место повесишь и используешь.
— Тогда один дай.
Мария взяла билет, спрятала за лифчик, стала ждать. Рядом с ней молодой мужчина, тоже ожидавший начала розыгрыша, развлекал жену чтением газетных новостей.
«Чем болеют киевляне? Один случай сибирской язвы, пять трахомы, три брюшного тифа, тридцать пять скарлатины и пятьсот семнадцать случаев гриппа за неделю».
— Твоей болезни, Тамара, нету.
— Какой моей? — не поняла жена.
— Холеры, — мужчина рассмеялся, довольный собственной шуткой, продолжал читать дальше:
«Что случилось в городе? Неудавшееся ограбление. Труп ребенка. Задержана аферистка. Кража на фабрике комборбеза. Подложные сорабкоповские книжки».
Наконец, когда сырой ветер с Днепра стал добираться до самых костей, начался розыгрыш. Номера выигравших билетов тянула девочка в вязаной шапочке. Граммофон играл марш. К столу лотерейной комиссии пробирался счастливчик. Мелких выигрышей было много. Розыгрыш длился уже два часа. Толпа любопытных вокруг заметно поредела. Мария так замерзла, что зубы ее выбивали дробь. Она была не рада, что связалась с этой лотереей. «Дура, — ругала она себя. — Лучше бы конфет купила».
— Разыгрывается корова по кличке Чернушка, — крикнул председатель.
Девочка тонкими пальцами вытянула листок. — Выиграл билет номер сто сорок три.
Мария посмотрела на свою бумажку. Цифры запрыгали и поплыли перед глазами. На ее билете стоял тот же номер. Нет, в это она не могла поверить.
— Гляньте, мужчина, — сказала она своему соседу, вся дрожа от волнения, дергая его за рукав. — У меня какой номер?
— Сто сорок три, — подтвердил мужчина и внезапно осознав случившееся, закричал: — Выиграли, выиграли!
Долгие годы ее родители мечтали купить корову. Однажды (ей было тогда пять лет) они одолжили денег и поехали в соседний городок на базар. Вернулись к концу дня обалдевшие от радости и привели Красулю. Корова была беспородной, давала мало молока, но все равно вся семья обожала ее и баловала чем могла. Весной пришлось Красулю продать — кормить ее было нечем…
На ватных, ставших непослушными ногах Мария с трудом протиснулась сквозь толпу к председателю и протянула билет. Председатель глянул на номер и подал знак. Граммофон хрипло заиграл. Рабочий вывел из небольшого огороженного веревками загончика пеструю короткорогую корову и подвел к ней.
Мария стояла растерянная, счастливая. Несмотря на восемь лет, прожитые в городе, в душе она оставалась крестьянкой. Она обожала горький и острый запах земли, аромат степных трав, любила косить сено, когда пот застилал глаза, возиться на огороде. Даже в Киеве во дворе своего дома Мария умудрилась вскопать небольшой огородик. Каждый год она сажала там редиску, огурцы, лук. Это были лишь две крошечные грядки, но когда она возилась на них, она вспоминала детство.
Корова стояла перед ней. Ее собственная корова с добрыми, чуть выпуклыми глазами и толстыми губами. Мария смотрела на нее, все еще не веря, что корова принадлежит ей, потом обняла, прижалась щекой к ее мягким и теплым губам. Вымя у Чернушки было большое, разбухшее от молока. Решение пришло само собой — первым долгом надо ее подоить. Кто-то протянул оцинкованное ведро. Не снимая своей нарядной одежды, став на колени прямо на булыжник, Мария начала доить Чернушку у стола лотерейной комиссии. Это была прекрасная корова. Мария надоила почти полведра чистого вкусного молока. А потом, когда она выпрямилась и, продолжая улыбаться, вытирала руки носовым платком, ее тронул за плечо пожилой крестьянин.
— Продай скотину, дочка, — сказал он. — Зачем она тебе в городе?
— Уйдите, дядько, — ответила ему Мария. — Такую корову только дурень продаст. А я пока в своем уме. — Она подумала о том, что можно будет держать Чернушку во дворе в сарае. Нужно только выбросить из него все лишнее. Сложить к стенке дрова и заново перестелить крышу. С удовольствием она будет возиться с нею, баловать хлебом и сахаром, касаться руками теплых тугих сосков.
— А кормить чем собираешься? — не унимался крестьянин. — Или на трамвае за город будешь возить?
«Вот черт. Об этом она сразу не подумала. Как она сумеет кормить корову в центре города?»
Когда солнце стало не спеша катиться к горизонту, а ярмарочная суета окончательно стихла, и вокруг Марии остались одни покупатели, она продала Чернушку. Продала тому самому пожилому крестьянину. У него не хватило денег и пришлось долго ждать, пока он достанет недостающую сумму.
Домой Мария возвращалась медленно. Ей было жаль такую прекрасную корову. Сколько радости она могла принести когда-то их семье, как изменить жизнь! Было жаль и себя. Теперь уже никогда она не услышит, как звонко падают струйки молока в ведро, не почувствует, как пахнут травы в поле, подсыхая от утренней росы. Теперь она навсегда стала горожанкой. И навсегда обречена возиться с капризными заказчицами…
В Стретенской церкви благовестили колокола. И от мыслей, и от навевавшего печаль колокольного звона по щекам Марии катились слезы.
Май начался теплыми летними грозами. В многочисленных садах и парках буйно разгулялась сирень. Ее запахи проникали сквозь открытую форточку и в мастерскую Марии, вызывая смутное томление и беспокойство. Захотелось вдруг бросить всю недоделанную, разом опостылевшую работу, выгнать сидящих на стульях заказчиц и убежать в Пролетарский сад или на Владимирскую горку, где много гуляющих, играет музыка и в темных уголках целуются влюбленные парочки. Тревожили и доносящиеся с улицы звуки. Веселое щебетанье птиц, собачий лай, пение, какие-то по особому звонкие голоса.
Живший в доме напротив актер, стоя на тротуаре, звал свою жену. В Киеве была в ходу эта манера южных городов. Каждый гость, прежде чем подняться, сообщал о своем приходе криком. Именно так, с улицы в дом и наоборот, родители беседовали с детьми, общались родственники и знакомые. Никто не стеснялся, что его слышит вся улица. Актер в бархатной блузе и галстуке бабочкой звал:
— Горлинка! Горлинка!
Наконец, с балкона нежно откликнулась жена:
— Чего орешь, ненормальный? Не знаешь, что я мою голову?
— На углу Нестеровской выбросили рыбу.
— Лещ? Так возьми три фунта.
Жена актера беременела каждый год. Мало кто знал, как ее зовут. Все соседи и окрестные мальчишки называли ее кратко: «Живот».
Именно в этот беспокойный предвечерний час появился Юлиан.
Полгода назад он забежал на минутку сообщить, что уезжает в Среднюю Азию с концертной бригадой. Оказывается, он неплохо играл на баяне. Поцеловал Марию так, что у нее голова закружилась. И исчез.
Мария обрадовалась его приходу. Юлиан подождал на улице, пока она отпустит заказчиц и переоденется. Потом они пошли в кино. Мария надела собственноручно вышитую яркими цветами белую блузку, мониста, вишневого бархата жакетку. Когда шла, ловила на себе любопытные взгляды встречных мужчин.
— Ишь глаза пялят, фармазоны, — ворчал Юлиан. — За это можно и по роже схлопотать.
Второй месяц в «Лире» шла кинокомедия с участием Гарри Ллойда. Но по-прежнему билетов в кассе не было. Их еще с утра скупали спекулянты. У входа в кинематограф собралась большая толпа, Люди грызли семечки, сосали леденцы на длинных деревянных палочках, курили тонкие папиросы «Ира» и «Кальян».
Продавал папиросы и одновременно спекулировал билетами хромой парень по кличке Скорпион. У него были слабые ноги, но сильные, как клещи, руки. Мальчишки боялись близко подходить к нему. Он любил схватить, их за руку и мучить. У Скорпиона Юлиан купил два билета.
— Достал? — спросила Мария.
— Спекулянты проклятые, — с досадой ответил Юлиан. — Повылезали из всех дыр, словно клопы. Вдвойне дерут.
