Евгений Воробьев - Высота
Там, где дорогу пересекают рельсы, машину изрядно тряхнуло, в другом месте вся дорога была в выбоинах. Но Пасечник ухватился за дверцу машины, а больную ногу держал на весу.
Он поднялся по железной лестнице на литейный двор, с трудом отдышался — нелегко было пересчитать костылем все ступеньки. Неужели его, Пасечника, не пропустят?
Вахтер был непреклонен и не хотел пропустить инвалида, который выдавал себя за верхолаза.
Пасечник начал скандалить, поднял шум, и этот шум привлек внимание Дымова, стоявшего в отда-лении.
Дымов увидел Пасечника, подошел.
— Пропустите, — распорядился Дымов.
— Неизвестная личность. А пропуска нет.
— Личность очень даже известная. Неужели не знаете? — спросил Дымов с притворным удивлением. — Это же заместитель министра по верхотуре!
Пасечник бойко проковылял мимо растерянного вахтера, взглядом поблагодарил смеющегося Дымова и заторопился к группе монтажников.
Он знал, ему достанется от Кати.
Но он готов был выслушать все-все: чем больше она будет ругать его, чем больше за него волнуется и переживает — тем ему приятнее.
21
На площади — многолюдно, но народ все подходил. Уже были заняты ближайшие скамейки вдоль газонов и клумб.
Машины стояли полукругом по краям площадки. Борта, обращенные к площади, откинули, и люди усаживались, свесив ноги, на краю кузова, на ступеньке, на крыле машины, — амфитеатр. Те, кто стоял в кузовах и сидел на шоферских кабинах, составлял первый ярус. А мальчишки и взрослые, взобравшиеся на крышу заводоуправления и соседней гостиницы, образовали далекую галерку.
Бригадиры, мастера и прорабы, охрипшие от переговоров на расстоянии, от команд, снова обрели голос. Все сегодня почтительно и даже несколько церемонно здоровались друг с другом; все приоделись.
Вскоре люди уже стояли так тесно, что совсем не стало видно асфальта под ногами.
В толпе, запрудившей площадь, были и женщины с грудными детьми на руках, и старики, которых в Каменогорске мало, намного меньше, чем детей; старики были только приезжие.
Токмаков тревожно оглядывал площадь — где же Маша? Почему ее до сих пор нет?
Далеко в толпе он увидел Пасечника и Катю. Пасечник шел с костылем так быстро, что Катя за ним с трудом поспевала.
Токмаков издали помахал им рукой, Пасечник заковылял еще быстрее, проталкиваясь боком сквозь толпу. Токмаков был в новом костюме, при орденской планке.
— Познакомьтесь! — Пасечник торжественно представил Токмакову свою Катю.
— Да что ты? Мы давно знакомы.
— То была просто Катя. А сейчас, Константин Максимович, я знакомлю вас с моей половиной. И притом Катя — моя лучшая половина. Правда, она меня под замком держит, но я не в обиде.
На Кате было новое платье вишневого цвета. А в свои смоляные волосы она вплела пучок темно-красных махровых гвоздик, под стать платью.
Едва Пасечник появился у трибуны, его обступили монтажники.
Пасечник оперся на костыль, сорвал с себя кепку и картинно провел рукой по отросшим волосам, которые теперь казались более рыжими, чем прежде. Зеленые глаза его возбужденно поблескивали.
— Не переложил лишнего? — спросил Вадим.
— Малолитражный ты человек, Вадим, — сокрушенно сказал Пасечник. — Даже трудно поверить, что хороший верхолаз. Мне теперь в «бенилюкс» приходится с лечебной целью заглядывать. Но все равно не удалось охмурить медицину. Скоро выписывают на работу. Встречайте нас с Катей в Североуральске. Через месяц наверх полезу. Проклятая нужда заставляет заниматься любимым делом.
— Вы его не слушайте! — фыркнула Катя. — Скандалит с врачами: скорее наверх! А врачи сказали — не раньше, чем через три месяца.
— Где же мне от тебя спрятаться, если не на высоте? — Пасечник весело посмотрел на Катю. — Прямо скажу — негде. И потом сверху удобнее следить, чтобы ты с кавалером не убежала!.. «Мне сверху видно все, ты так и знай!» — сиплым голосом пропел Пасечник, увидел, что Катя надулась, и продолжал: — «Ну, что ты, милая, курносый нос повесила?» Уже и пошутить нельзя среди своих! Лучше смеяться, чем плакать!.. Хотя мне теперь, — Пасечник шумно вздохнул, — не до смеха. Плохи мои дела, товарищ прораб.
— Что случилось? — встревожился Токмаков.
— А вы еще ничего не знаете? Катя-то на Северный Урал не едет с вами. Остается здесь на мою больную голову. Под предлогом учебы.
— Ну, поздравляю, Катя! Значит — прощайте, заклепки? Поступила на курсы сварщиков?
— На курсы? — Катя презрительно поджала губы и отвернулась от Токмакова. — Сами, если делать нечего, можете на те курсы шлепать! А меня в техникум принимают…
Пасечник покачал головой.
Катя опять нагрубила. И сквозь смуглую кожу стало видно, как она покраснела.
Катя искательно заглянула Токмакову в глаза, убедилась, что он не сердится, развеселилась и, не обращая внимания на окружающих, запела и начала приплясывать:
Ты не ухни, кума,Ты не эхни, кума,Я не с кухни, кума,Я из техникума!
— Возьму вот, — Катя заговорщицки подмигнула Токмакову, — и догоню Одарку.
— От тебя всяких неприятностей можно ждать, — сказал Пасечник. — Я вот соображаю: неужели и мне из-за Катькиного каприза придется за книжки сесть? Учиться, конечно, неохота. Но уж если все девки в техникум прутся, как на танцплощадку… Лектор говорил, что теперь человек, который не учится, — нетипичное явление. А зачем мне быть нетипичным явлением? Тем более что одно такое явление уже маячит на горизонте…
Пасечник показал подбородком на Хаенко, стоящего в стороне.
Вадим окликнул его.
Хаенко подошел с независимым видом, не спеша.
Пасечник демонстративно переставил костыль и повернулся к Хаенко спиной.
— У какой лебедки теперь хлопочешь? — спросил Вадим.
— Я теперь «Кроватьстрой»! Промысловая кооперация.
— Что еще за «Кроватьстрой»?
— Предприятие.
— Артель «Непыльный труд», — вставил Пасечник, оборачиваясь.
— Погоди, будешь еще на моих пружинах маяться. Государственный заказ выполняем! Тыщу кроватей для Красных Песков!
— Лет на пять халтуры хватит! Скорее гигант построим, чем ты свои пружины да шарики смонтируешь.
— Это еще как сказать, товарищ инвалид. Между прочим, я в этой артели, если хочешь знать, передовик производства.
— Тебе и отличником недолго стать, — усмехнулся Пасечник. — Если тебя послать в школу дефективных детей…
— Если бы я с Дымовым сработался, я бы в Красных Песках раньше твоего был. Мне каждый день из вашего отдела найма приглашения шлют. Прямо потеха! Не желаю! У меня и так житуха нормальная. А потом у нас — добровольное спортивное общество «Спартак». Вот увидите — буду чемпионом по боксу! Из-за «Спартака» я и в артель эту подался.
— И что ты делаешь в своей шарашкиной конторе? — спросил Бесфамильных.
— Что делает? Помогает тем, кому делать нечего, — ответил Пасечник за Хаенко. — Возле кассы мотористом. Зря плату получает.
— Во всяком случае, больше твоей пенсии, — огрызнулся Хаенко. — По своим потребностям.
— Я знаю, ты за способностями не гонишься, — бросил Пасечник через плечо.
— Факт! — вызывающе согласился Хаенко. — Ведь работу скоро будут спрашивать с каждого по способностям. Какая же мне выгода — развивать в себе эти способности? Чтобы больше работать? На свою же голову?!
— А тебе, Хаенко, и развивать-то особенно нечего, — усмехнулся Пасечник. — Твоя забота в жизни одна — чтобы потребностей побольше было. А десятку все-таки дать?
— Не нуждаюсь. Я же тебе объясняю — против прежнего в полтора раза больше зашибаю. Бюджет позволяет всю компанию угостить!..
Хаенко подождал, обвел всех просительным взглядом.
Никто не принял его приглашения.
— Может, ты, Вадим, не побрезгаешь обществом отставного верхолаза? — Голос Хаенко, всегда уверенный и насмешливый, надломился. — Значит, никто компанию не составит? — Хаенко тщетно подождал. — Ну, раз вы такие гордые, могу и сам за свое здоровье выпить. Сам с собой чокнусь. — Хаенко засунул руки в карманы, поглядел на монтажников, стоявших тесной кучкой, и с подчеркнуто независимым видом пошел к «бенилюксу».
У Хаенко была такая манера: если он замечал чье-то превосходство, то быстро убеждал себя, что это вовсе не достоинство, а недостаток, и начинал того парня жалеть, чтобы не пришлось ему завидовать.
Он попытался убедить себя, что Пасечник, Вадим и все другие попросту завидуют ему. Но на этотразвсе доводы оказались неубедительными. Какая уж тутпотеха? Факт — не потеха!
Отойдя с десяток шагов, Хаенко остановился, понуро стал в сторонке. Идти одному в «бенилюкс» не хотелось, но как избавиться от чувства обиды?
