Вся жизнь и один день - Юрий Иосифович Коринец
Пришли домой. День-два тихо прошло, а потом опять за свое. Так я в горы от нее бежал! Бежал сюда, на Вангыр, в горы! Бичом вот стал…
А в доме моем черт знает что началось! Все побили, поломали все, что купил я там… Два убийства в доме произошли… совсем нехорошо. Ну, вот и снесли. Подогнали бульдозер — и покорежили все… стены наискось, одна печка торчит…
Так я вот что думаю: кто мне теперь за дом заплатит? А, Петрович?
Семенов развел руками:
— Да уж как сказать… Затруднительное это дело… юридически…
— Вот я и говорю: юридически! — почему-то обрадовался Великан. — Я ж за него деньги платил! Я ж там все внутри обставлял: шифоньеры там разные, посуду — можно ли разорять? Вот приду в Кожим — потребую за мой дом деньги. Не может такого быть, чтобы имущество разоряли… Пусть деньги мне отдают…
— Ну, а Верка-то? Верка-то как? — спросил, волнуясь, Семенов.
— А Верка Соколова погибла, — сокрушенно сказал Великан. — Сгорела она от водки… Померла… Красавица…
Все молчали, оставаясь под впечатлением рассказа. Чувствовалось, что бичи завидуют Великану, — вот рассказал! Всех за пояс заткнул!
— Прекрасно рассказали, Алексеич! — задумчиво похвалил Великана Семенов.
— Да что уж там! — скромно потупившись, но с довольным выражением промычал Великан. — Рассказал все, как было.
141
Проводив наконец бичей — они опять ушли на тот берег, где проходила невидимая отсюда дорога, — Семенов вернулся к палатке.
Ему вдруг нестерпимо захотелось покоя… как все надоело! Сначала сны эти бесконечные в ливне, потом бичи… «Надеюсь, еще не придут, — подумал он. — А то пришьют еще тут, от них всего можно ожидать…»
Тишины хотелось ему… «Река не мешает, — посмотрел он на Вангыр. — Пусть ревет… этот рев даже успокаивает, как ни странно…»
Он полез на четвереньках в палатку…
«Разговоры эти с бичами, да чифиря еще выпил с водкой… совсем нехорошо… сердце опять болит… отдохнуть надо. Ну, ничего — отойду здесь за месяц… Надеюсь, больше никто не пожалует».
Семенов лег в палатке на спальный мешок, на спину, стараясь расслабить мышцы… и усталость обняла его — нежно, требовательно, повелительно, как сестра, — и он на какое-то мгновение заснул…
142
Он встает ночью воды выпить — идет по огромной своей мастерской на кухню. Из длинного, во всю стену, окна падают на пол и на противоположную стену с висящими картинами и прислоненными к ней подрамниками — полосы лунного света. Вдруг он видит: на тахте, которая поставлена тут для гостей, спит его отец. «Пришел-таки наконец, через сорок лет, — думает Семенов, но — без удивления, спокойно. — Ведь я давно его жду…» Семенов подходит и трогает отца за плечо. «И голова — как у недавнего бича Седого — лохматая, серая…» От прикосновения отец просыпается и долго смотрит печальными глазами. Отец смотрит молча, и взгляд его хранит какую-то неуютную мудрость. «Дай-ка я тебя получше укрою», — тихо говорит Семенов, понимая в то же время, что это отцу вовсе ни к чему, что отцу и так хорошо, — а что это плохо ему — сыну… «То есть — как: сыну?» — удивляется Семенов. И вдруг он впервые за эти сорок лет чувствует, что он сын, а вовсе не отец, как давно уже привык думать и чувствовать. Отец не он, вот отец: лежит перед ним на тахте для гостей… А он — Петр Петрович Семенов — сын… Да — сын он опять, а вовсе не отец, в этом-то все дело! — и от этой мысли он просыпается…
143
Ему показалось, что спал он долго, хотя прошла всего одна минута: по часам понял — смотрел на них, перед тем как заснуть…
«Странные вещи творятся со мной, — подумал он, — и хочу спать, и не хочу… И устал, и возбужден в одно и то же время… и сердце стучит как сумасшедшее. Даже вдохновение какое-то суетливое чувствую…»
Он вылез из палатки, встал, посмотрел в низовье — куда бичи ушли — там заворачивала вправо река. Над поворотом торчали скалы с черными чубами елочек на макушках, они — и скалы, и елочки — четко видны были сейчас на фоне желтого закатного неба…
— Пойду побросаю, — решил он. — Может, еще семга возьмет перед заходом солнца…
Семенов взял спиннинг и быстро пошел все той же дорогой, по которой уже третий раз сегодня спускался: через разлившийся вширь помутневший ручей — мимо семьи берез — потом далее поляной к краю тайги — и дальше вдоль берега под живым белоствольным частоколом над камнями. Из-за слабеющего за деревьями солнца здесь — возле реки — ее ледяной холод уже брал свое: становилось прохладнее…
Семенова слегка подташнивало, но он старался не обращать внимания…
144
«Для чего я пришел в этот мир? — думал он, прыгая по камням, спеша навстречу тринадцатой семге. — Для того ли, чтобы любить эту семгу? Эту одинокую и позабытую северную речку? Для того ли, чтобы любить мать и отца, которых я в жизни так мало видел? Любить детей и жену? Рисовать? И почему я должен буду уйти?..»
Обо всем этом он уже когда-то в школе думал и вот опять думает, потому что вопросы эти посещают людей, как правило, дважды: в юности и на склоне лет. В середине жизни человек об этом забывает — тогда он работает, увлеченный какой-то идеей, или не увлеченный — просто вынужденный работать, чтобы бороться за эту жизнь, не задаваясь вопросом, для чего она ему дана.
«Вопрос этот, в сущности, праздный, — подумал Семенов. — Не для чего-нибудь приходим мы, а просто приходим, ибо сие от нас не зависит!»
«Человек живет для лучшего», — вспомнил он опять известные слова. «Чепуха все, дешевая демагогия! — рассердился Семенов. — Не для лучшего мы живем и не для худшего — просто живем, потому что дышим! Мы приходим как часть чего-то общего, что существует всегда. Вот — руки, ноги, голова… мозг… глаза — все это часть того общего, что временно выбирает себе в нас оболочку ради прихоти, чтобы действовать так, как действуем мы. А потом это общее принимает форму чего-то другого…»
«Надо чаще смотреть на звезды», — говорил его отец. Семенов взглянул вверх — в сияющее небо — на редкие облака, освещенные солнцем, и подумал, что ночью в просветах облаков появятся звезды… и он на них обязательно сегодня посмотрит. Проснется ночью — он был в этом уверен — и будет смотреть на них, далекие, пока невидимые. Но он знал, что они есть — за этим ясным непроницаемым воздухом — в прозрачной тьме, которая наступит ночью. В этой тьме звезды
