Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1
Входит Маша.
Наконец, дорогие ударники! Что же вы думаете, я у вас ночевать останусь? Рядовые колхозники в поле, а вы? Где ты была? Где председатель? Где агроном?
Маша. У нашей Людмилы отец убежал и выбросил партийный билет, а Людмила в нашем доме на пороге застрелилась.
Кременской. Постойте, ребята!.. Ее отец убежал, бросил партийную книжку, а она… Нет, я понимаю… Постой, ты мне пока не рассказывай, ты тут побудь. В эту ночь у нас с тобой массовый выход в поле.
Маша. Да, зарей.
Кременской. Найди мне Дудкина в два счета. Ты там не шуми, тихо найди и приведи сюда. Ты не беспокойся, Маша.
Маша уходит.
Кременской. Отец… Проклятая свора, вы еще заражаете людей — и своих, и наших, и всех. Трудно мне, ребята, трудно мне смотреть кругом…
Входят Маша и Дудкин.
Постой-ка, Василий, я сейчас тебе напишу распоряжение. (Пишет.) Вот как надо сделать, Василий: ты сейчас возьми верхового коня, не седлай — некогда и позвони из нашей конторы в город, кому — тут указано, и передай, что я тебе прочту. Стань рядом, смотри… (Читает.) «Немедленно прислать следователя. Принять меры на дорогах к аресту здешнего председателя. Труп ночью перевезти в район, похоронить без обычных почестей». О чем идет речь, понимаешь?
Дудкин. Понимаю.
Кременской. Спросят — ответишь точно?
Дудкин. Отвечу.
Кременской. Скачи — и сразу обратно сюда.
Дудкин. Слушаюсь. (Уходит.)
Кременской. Я уйду на короткое время, Маша. Я пойду взгляну на…
Маша. Что же будет у нас, товарищ Кременской? Что они с нами сделали? Никого же нет в такие часы, все разбилось, как в насмешку, как назло.
Кременской. Мы не застрелимся с тобой, Маша.
Маша. Как это можно? Как можно так сделать?
Кременской. Не плачь.
Маша. Не могу я, когда я сама ее увидала… А вы еще приказываете — без почестей… Все мне обидно, все!
Кременской. Сядь… Мне тоже обидно. Ты еще мало знаешь обиды и тоску взрослых людей, оттого спрашиваешь у меня. Я бы шел за ее гробом и бессменно стоял в карауле у ее помоста, но теперь мне нечего делать с людьми, которые убивают себя. Ты думаешь, во мне борется ум коммуниста с душой человека? Так не бывает, Маша. Может быть, когда-нибудь и сама ты узнаешь это… Хотя ты уже знаешь. Ты сама кричишь: «Что они сделали с нами? Что они разбили все, как назло!..» Скажи — мы им изменили или они нам?.. Мы им солгали или они нам? Лгут, изворачиваются, из кровной дружбы делают средство для ничтожных своих выгод — и знают, что у нас так жить нельзя, и видят, что дела их отвратительны в нашей жизни, но не идут за нами, а мстят нам выстрелом, петлей, ядом, требуя от нас слез, прощения… Пойми теперь, Маша, что борется во мне, когда я иду проститься с любимой девушкой. Но не мы ее хороним без почестей. Это их отцы, их свора, их племя уходит в могилу. Нам с тобой в эту ночь мучительно горько и тяжело, но мы не застрелимся с тобой. Маша… Я уйду на короткое время, ты подежурь здесь до прихода и только на людях не теряйся, не плачь. (Уходит.)
Маша (берет какую-то бумагу со стола, читает, отбросила). Все это бумага. Не в том дело сейчас.
Входит Дудкин.
Дудкин. Сделал, как приказали… Нету начальника? Ну, Марья, беда! То было люди песни играли, гармонисты тут заливались, пляс шел, а как узнали — все настроение рассыпалось. Пошли невероятные выдумки, слухи, разброд… Марья, ты думаешь?
Маша. Думаю.
Дудкин. Мы с тобой как-никак передовые, как-никак ответственные, Марья, скажи!
Маша. Липовое наше дело! (Плюнула зло.) Иди к массе. Да сам нос утри и сделай вид.
Дудкин. Масса у нас раскорячилась… Ладно, пойду, ударю по одному шептуну. Я его знаю… гада. (Уходит.)
Маша. Не буду я здесь сидеть одна, хоть зарежьте! Люди песни играли, гармонисты заливались… А постойте-ка! А если? А ну-ка, бежим в самом деле. (Уходит.)
Входят Кременской, Кисетов, Аграфена Матвеевна, Лагута.
Кременской (продолжает). Нет-нет, вы не извиняйтесь. Это хорошо, что вы меня повстречали. Очень хорошо!.. Ну ладно. Значит, вы делегация от массы? Говорите, слухи разнеслись? Паника? Понятно. Будем говорить, что надо сделать самое главное. Слушаю.
Лагута (Кисетову). Говори прямо, ну? Что же ты? Шел — руками мотал. А то я скажу.
Кисетов. Говори ты. Я добавлю.
Лагута (приготовившись). Вот ведь… Скажите вы, Аграфена Матвеевна, — дело ведь резкое.
Аграфена Матвеевна. Сразу скажу. Воры — раз, воры — два, воры — три. Требуем новых на смену.
Лагута. Сказала! Кого «новых»? Опять воров?
Аграфена Матвеевна. Я не могу говорить правильно. Я вся дрожу.
Кременской. Давайте спокойно и точно. Маша! Где же она?.. Ушла?.. Ну хорошо. Речь идет о новом правлении, как я понимаю?
Лагута. Вот верно.
Кременской. И, пользуясь моим присутствием, колхоз хочет организовать немедля свое руководство?
Кисетов. Точно так.
Кременской. Перейдем к делу. О каких людях думаете? Кого метите? Называйте имена. Я людей плохо знаю.
Аграфена Матвеевна. Нашу бригадиршу, опять. Стоим!
Кременской. Запишем: первый кандидат Маша. Еще?
Лагута. Да ведь есть люди… торговаться неохота.
Кременской. Торговаться сейчас не время. (Кисетову.) Чей? Фамилия?.. Узнаю — Кисетов. Или ошибаюсь?
Кисетов. Звали так. А к чему вопрос?
Кременской. Тебя, Кисетов, выставим на место Тимофеича. (Лагуте). Как старики думают?
Лагута. Сходятся.
Кременской. У меня — тоже.
Кисетов (с иронией). Ты людей плохо знаешь! С бала на меня прицелился. Добрался-таки. Вмазал.
Кременской. Запишем.
Кисетов. Надеваю хомут. Ладно. Дай хоть руку на привет.
Кременской. На! И держись всегда… Кто же еще?
Аграфена Матвеевна (опасливо). Я пойду к народу. Что я тут с моим умом?
Кременской (знаками указывая на Аграфену Матвеевну). Ее стоит?
Кисетов отрицательно покачал головой.
Лагута. Чересчур огненная. Нельзя.
Аграфена Матвеевна (Лагуте). Прошло?
Лагута. Прошло. Иди спокойно.
Аграфена Матвеевна. Спасибо, товарищи, великое вам спасибо! Ведь у меня семь душ, семь галчат, и, может, я для них за колхоз на ножи иду. Благодарствую! (Идет.)
Кременской. Дайте сигнал с базы на экстренный сход.
Аграфена Матвеевна. Слушаю. (Уходит.)
Кременской. Дудкина советую в правление.
Лагута. Пошел!
Кременской. И одного старика. Старика непременно. Есть у меня здесь один любимец, мудрец, полевой агроном и садовод…
Лагута. Будя!
Кременской. Пошел!
Лагута. Будя!
Кременской. Нет, пошел!
Лагута. Помилуйте!
Кременской. Записали? Красивый список. Колхоз поздравить можно.
Тогда Лагута вынул из мешка горсть земли, поднял ее, как дар, на ладони.
Лагута. Гляди! Не земля, а девка полная, паровая, духовая, удобренная с серебром, сама просит: давайте, я вам рожу пышное счастье…
Вдали сигнал.
Кременской. Верно — удобренная, пышная. Пойдем на сбор.
Уходят. Осторожно входит Маша, за ней двое гармонистов — братья Венцовы, скрипач без скрипки, малец с трензелем и парень с бубном.
Маша. Ушли… Тихо говорите.
Скрипач. Ваше счастье, что наша старшая корова родила теленочка, а то бы вы меня не нашли. Какой теленочек… це-це! Ах, Марья Никаноровна, разве я музыкант? Я зоотехник. Специалист из жизни животных.
Маша. Не кобеньтесь, товарищ зоотехник… Братья Венцовы, поймите, что я серьезно вас прошу, глубоко прошу вас… Такой случай большой! Бросьте пока зевать, все равно спать не придется.
Первый брат. Брат, подай ноту.
