Моченые яблоки - Магда Иосифовна Алексеева
Город поразил суетой, шумом, трамваями. Устала сразу же, «сомлела», как она потом рассказывала Соне. Соня на свадьбу не ездила, осталась с Лилей.
— Я, веришь ли, так сомлела, что, только когда из поезда в поселке вышла, очнулась. Про свадьбу ничего не могу тебе рассказать — как во сне.
Зять в один из приездов поразил вопросом:
— А вы на кого, мамаша, дом собираетесь записать?
— Что? — не поняла Серафима Семеновна. — Какой дом?
Это уже было, когда Толя погиб. Отец тяжело заболел после смерти сына, натужно кашлял, сипел в своей боковушке, лекарства, которые выписал врач, принимать отказался и в больницу не поехал.
— Дома помру, — сказал он Серафиме. — Или ты против?
— Господь с тобой! — ответила она. — Что че такое че говоришь?
Катя, окончив школу, поехала в Москву поступать в медицинский институт.
— Катька-то, ишь куда подалась! — говорил отец, сипя и кашляя. — Города ей мало, в столицу надо.
Но когда дочка вернулась и объявила, что принята, отец словно ожил, даже вышел к столу ужинать.
На другой день Катя уехала, и он снова слег. Тайком от матери совал Соне деньги, чтобы сбегала за водкой. Та денег не брала, идти отказывалась. И вдруг отец заплакал. Соня испугалась, побежала в огород, где мать, стоя на коленях, дергала морковку.
— Да купи ты ему, ироду, водки! — сказала с отчаянием, вытирая концом косынки лицо. — Все равно ведь не отстанет.
Соня побежала обратно к отцу. Он, мертвый, лежал на кровати, запрокинув небритый, щетинистый подбородок, рука с зажатой десятирублевкой свесилась вниз…
Побежали годы один за другим. В доме появился патефон, его купила Катя, заработав деньги на практике, и подарила Соне, когда той исполнилось шестнадцать лет. Теперь в избе то и дело гремела музыка: «Как белеют левкои в голубом хрустале…»
Потом — уже Катя стала работать — купили радиолу. Патефон отправился на чердак, да так и валяется там по сей день.
Катя из института приезжала часто, почти каждую неделю.
— И чего тебе в Москве не сидится? — спрашивала мать, радуясь Катиному приезду. — Ведь небось там весело, не то что здесь.
— А мне здесь весело! — смеялась Катя.
— Она из-за Кольки приезжает! — с ехидством говорила Лиля.
Балованная Лиля была в семье ни на кого не похожа. Даже Саша, считавшаяся злой, до такого, как Лиля, не додумывалась. Этой все были нехороши и все не нравилось.
— И чего ты нашла в этом Кольке!
— Тебе какое дело? — взрывалась Катя, краснея.
— Ты чего в сестрины дела лезешь? — сердилась Серафима Семеновна, замахиваясь чем ни попадя на убегавшую Лилю.
— Мам, она ведь правду сказала, — Катя покраснела еще гуще. — Мы с Колькой пожениться решили. Я уж и распределение сюда, в нашу больницу, попросила.
Серафима Семеновна заплакала.
— Ты что, мам? — испугалась Катя. — Ты о чем?
Как объяснишь, что матери обидно, как объяснишь, что хотела она для дочери другой судьбы?
— Неужели в поселок вернешься? — сквозь слезы спросила Серафима Семеновна.
— Ну, а что ж такого? — удивилась Катя. — Зато с тобой рядом буду.
«Вот когда своих детей вырастит, поймет, — подумала мать. — Поймет, что мать готова тосковать в разлуке, лишь бы знать, что дочери хорошо».
— Да мне хорошо здесь будет, — говорила Катя. — Я прямо удивляюсь тебе, мама, может, тебе Колька не нравится?
— Да что Колька! — махнула рукой Серафима Семеновна. — Колька как Колька.
Колька был другом погибшего Толи. Так же как Толя, работал машинистом, они и на курсах учились вместе. Серафима Семеновна давно замечала, что Колька заглядывается на Катю. Но Катя, считала она, себе еще не такого выберет там, в Москве. Оказалось, выбрала Кольку…
Паровик до Москвы идет три часа. Кате хочется подремать, но она боится: заснешь — картошку из-под лавки вытащат.
Каждый раз Катя везет из дома в общежитие главные продукты: картошку, квашеную капусту, соленые огурцы. Девчонки ее уже ждут: «Приедет Катька — пир устроим». Мать, увязывая Кате мешок, говорит каждый раз: «Тяжело, конечно, да ведь едоков у тебя не ты одна».
Девчонок в комнате четверо: одна — из Рязани, другая — из Сталинабада, третья — из-под Могилева. И Катя. Девчонки завидуют Кате: она может ездить домой чуть ли не каждую неделю.
— Как приезжаю, перво-наперво снимаю туфли. До чего люблю босиком ходить! У нас луг возле дома, трава прямо шелковая…
На Майские праздники девчонки поехали с Катей в поселок. Соня в тот год окончила школу. Катя написала ей:
«Соня, я приеду с девочками. Скажи маме и полы намой, чтоб как при мне».
Это значит — добела. Катя моет полы с песком, голяк так и ходит под ногой.
Соня не только полы, но и стены бревенчатые намыла, и окна, и занавески накрахмалила — чтоб все как при Кате. Серафима Семеновна с вечера поставила опару, растворила пироги. Одна Лиля, как всегда, болталась без дела.
— Ты бы хоть утюг развела, занавески погладила, — сказала мать.
— Да ну ее, мам, — крикнула с крыльца Соня, домывая порожек, — она еще сожжет все! Я сама.
Девчонкам в поселке понравилось. Они бегали босиком по только что взошедшей траве, объедались пирогами с картошкой и с луком, смотрели, как поселковые пляшут «елецкого», и восхищались Катей, которая и здесь была лучше всех.
Новый дом, новый дом,
Занавесочки кругом!
Через года полтора
В этом доме буду я!
Колька, краснея, не отрывал от Кати глаз, девчонок боялся: вдруг не понравился — отговорят.
Но девчонкам он понравился. За ужином они шумно обсуждали его достоинства. Катя молчала, улыбаясь, а Серафима Семеновна сказала:
— Да что там, одно слово, хороший парень!
Ей и в самом деле вдруг показалось, что другого жениха Катя не могла себе выбрать. «А я-то, дура, плакала… Катя все правильно делает. Где нашел счастье, там и живи».
Побежали годы один за другим. По праздникам из города приезжала Саша. Она уже была закройщицей в ателье, рассказывала, сколько заказчицы (она называла их дамами) платят сверх счета.
— И ты берешь? — ахала Серафима Семеновна.
— А чего ж не брать? — презрительно удивлялась Саша. — Это же за работу.
— За работу-то небось зарплата тебе идет.
Зять громко хохотал, эти разговоры его забавляли.
— Ну, мамаша, вы даете! Кто же теперь живет на зарплату?
У Саши с мужем мотоцикл с коляской, кооперативная квартира.
— В комнате — на стене ковер, — рассказывала Саша бывшим подругам, заходившим в гости.
Серафима Семеновна жалела Сашу: скучно живет, детей нет, все ковры да хрустали — какая с них радость?..
Против
