Альберт Мифтахутдинов - Спроси заклинателей духов
Пусть льет, как при потопе, над нами не каплет!
Спать, спать…
Спальный мешок, несмотря на брезентовое покрытие и полиэтиленовую упаковку, все-таки кое-где подмок. В щель рядом с изголовьем дует, но если свернуться калачиком и залезть в мешок с головой — жить можно.
Никто не кашляет. Жизнь прекрасна.
Нам еще повезло. Обычно в это время с 17 до 19 июля, три дня подряд, идет снег. Это в Анадырском районе и здесь, в Билибинском, на границе с западом Анадырского района, ежегодная история. Странное явление природы. А сейчас вместо снега дождь. Просто и понятно.
У меня с собой полевой дневник Б. Зонова, изданный в Иркутске в 1931 году. Называется «Описание бассейна реки Омолон». Когда утром мы заглянули в него, то обнаружили сведения о снеге в 1928 и в 1929 годах и тоже в промежутке от 17 до 20 июля.
Надо будет рассказать метеорологам. А вдруг где-то рядом истина? Ведь известно, дилетантам чаще везет на открытия, вдруг и мы, сами того не желая, сослужим науке службу?
— Только науки нам сейчас не хватает, — ворчит Володя.
Но ворчит он притворно. В душе у всех такое умиротворение, что невольно приходят на ум странные мысли о счастье. Спросить сейчас любого из троих, чего еще надо для полного счастья, никто ничего вразумительного не смог бы сообщить. Действительно, тепло, светло и комары не кусают.
Одна забота — что завтра будет с рекой? Неужели вспухнет от дождей? Полная вода нам ни к чему. Острые концы торчащих топляков (преимущественно лиственница) видны в малую воду, а сейчас будут скрыты, и, значит, возможность напороться на один из них возрастает с увеличением уровня воды.
Утром просыпаемся поздно — дает знать усталость вчерашнего дня. На улице все то же — моросит дождь, небо обложено, никакой видимости. Будем выжидать до полудня.
После обеда принимаем решение выходить. По нашим расчетам, через пять часов должна быть заимка старика рыбака. Ее прозевать мы никак не можем — она должна быть на высоком берегу и видна издали. Даже если мы за это время снова вымокнем — не беда, опыт у нас уже есть, не сахарные — не растаем.
По традиции надо что-нибудь оставить в избушке. Мы оставляем спички, полпачки сигарет и бутылку репудина. Репудин обматываем лейкопластырем и пишем на нем записку. Кому-то наш антикомарин пригодится.
Когда мы вышли на стремнину, неожиданно туман пополз вверх и наш ориентир гора Шовин-Бе стала видна как на ладони. Мы ахнули — гора от вершины и почти до подножия была в снегу. Значит, снег все-таки выпал и странное метеоявление повторилось и в этом году. Сегодня 20 июля — все в том же числовом промежутке.
Проклюнулось солнце, дождь прекратился, и стало холодно, как зимой. Мы натянули свитеры, рукавицы, шерстяные носки, но все равно было холодно. Через каждые полчаса приставали к берегу и, чтобы согреться, прыгали на гальке. Дважды делали незапланированные чаевки — вот она зима летом!
Нет худа без добра: и пожар таежный погас, и комары пропали, и гребем с удвоенной энергией, значит, и идем быстрее.
Вот так мы досрочно встретили зиму, потом здесь же на реке через несколько дней проводили ее и снова оказались в начале осени и шли все дальше, продолжая со скоростью реки свой путь.
13
Этот поход имел продолжение — спустя три недели после его завершения мы вместе с Сергеем Бурасовским оказались в Восточно-Сибирском море, немного поштормовали и высадились на его берегу — в устье реки Кремянки. Это тоже куваевские места. Когда-то здесь было его «поле».
В устье реки у самого Ледовитого океана стоял домик чукотского охотника Василия Тумлука, старого приятеля Олега. В повести «Не споткнись о Полярный круг» Олег писал: «Тумлук — охотник. Два года назад я проходил под его руководством курс вождения собачьей упряжки и весенней тундровой охоты на гусей. Прошлое лето по просьбе Магаданского краеведческого музея мы вместе искали розовых чаек. Нам есть, что вспомнить…»
Первый раз я попал на эту реку в 1970 году в составе отряда из четырех человек, занимавшегося поисками полудрагоценных камней. Мы вышли к избушке в конце дня, преодолев по кочкастой тундре двадцать километров с грузом, очень устали и были голодны.
Над тундрой бесновался шквальный ветер, а на море свирепствовал ураган. Мы натаскали гору плавника, облили его бензином — благо бочек тут было выброшено морем в избытке, — подожгли, но ветер был такой силы, что огонь не мог подняться, а стелился по земле, был ниже травы.
Такой огонь не согревал. Спасла избушка.
Хозяина не было. Да и судя по обстановке, его не было с самой весны. Очевидно, ушел после охоты в Усть-Чаун до зимы.
Мы подмели пол, вычистили печь, нарвали травы и застелили ею пол в комнате и в коридоре.
В окне было два пулевых отверстия. Стреляли с улицы (видно, резвились браконьеры), а в комнате выломано несколько досок прямо из стены.
Утром на большом куске толя мы написали письмо-обращение ко всем, кто посетит дом, с просьбой беречь его, охранять, по возможности ремонтировать.
На столе в избушке я оставил книгу Олега Куваева «Птица капитана Росса» и записку Васе Тумлуку: «Вася, эту книгу написал геолог Куваев, тот самый, с которым вы ездили на упряжке здесь и на Айоне. В этой книге есть про тебя. Олег просил передать тебе привет. Спасибо за ночлег — в избушке мы все оставляем в порядке».
И мы пошли к нашей базе, на этот раз не по тундре, а петляя вместе с руслом реки. Мы все время работали в воде, было холодно, но обилие находок поразило нас и радовало, и мы готовы были работать дотемна. Тогда у нас родился пароль: «Дойдем без чаевки!»
Когда было особенно невмоготу и кто-нибудь предлагал костер и чай, обязательно находился человек (один из четырех), который бурчал — «дойдем без чаевки», и это было как право «вето» в Совете Безопасности, все обязаны были подчиняться… И мы-таки дошли без чаевки.
С рекой Кремянкой у меня связан один из счастливых периодов жизни. Или здесь я сделал для себя и внутри себя какое-то открытие, или был близок к моменту истины, или еще что-то нашел, чему нет названия, но потом эта река снилась мне, я тосковал по ней, как тоскуют по женщине, меня тянуло к ней, тянуло к ней непреодолимо, я думал, что сойду с ума.
Работал я тогда на самом востоке Чукотки, очень далеко от реки, и врач сказал моей жене: «Пусть он сделает, что ему хочется, возможно, тогда успокоится».
Я бросил все и ринулся на запад. Через несколько дней уже был в Певеке и знакомился с капитанами плавсредств на предмет доставить меня туда, на Реку, и оставить.
Помог мне старый приятель — командир вертолета.
— У меня облет в этом районе, ищем московских геологов. Давай с нами. Найдем — отвезу попутно на реку.
Мы летали весь день и нашли отряд из четырех человек. Командовала отрядом женщина — кандидат наук. Еды в отряде не было давно. Мы сразу устроили чай, достали консервов и водки.
— Вот теперь давай на Реку.
Я сидел между пилотами в стеклянном колпаке МИ-8 и смотрел на тундру и думал, узнаю ли Реку, смогу ли вывести вертолет прямо на бывшую нашу базу. Я волновался, как перед встречей с дорогим человеком.
Реку я узнал, и приземлились мы точно. В нашем тайнике я нашел свечи, керосин, примус, соль, спички, миски — все, что оставили два года назад, было в сохранности.
Москвичи попросили разрешения взять несколько сардеров из кучи, что была оставлена нами.
— Берите… Река принадлежит всем.
Я умылся в Реке, выпил воды и пошел вниз по течению поискать халцедоны. Почти у самого вертолета появился дикий олень, увидев людей, подпрыгнул, бросился в кусты.
Геологи взяли карабин и пошли за оленем. Вернулись через час, неся на шкуре мясо.
Пришлось устраивать большой ужин.
Свидание с Рекой состоялось, я был умиротворен и счастлив.
Когда мы поднялись, я попросил командира сделать небольшой крюк, выйти к океану и пролететь над избушкой. Мы прошли низко, из трубы домика вился дымок, но людей вокруг не было. Может, Вася Тумлук был где-то недалеко, рыбачил.
С тех пор прошло еще несколько лет — и вот мы с Бурасовским здесь, на берегу, я в третий раз пришел к Реке. Излишне говорить, пришлось потому, что вновь почудился мне зов Реки, я тосковал и видел ее во сне и, хотя от Омолона еще не очухался, устремился в океан.
Маленькое гидрографическое судно высадило нас. Домика в устье Кремянки не было, его сожгли. Кто? Зачем?
Я пожелал, чтобы эти люди оказались когда-нибудь без крыши над головой.
Река изменилась, была мутной и мелководной, мне показалось, что она даже постарела, как человек. Светило яркое и теплое солнце, синяя зеркальная гладь океана отражала в себе белые хлопья облаков, нерпы резвились у нашей сети, я сидел у костра и не курил. Прескверное это занятие — не курить из принципиальных соображений.