Семен Бабаевский - Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1
— Что ты мне рассказываешь, — не сдавался Федор Лукич. — А в книгах, а в романах что написано? Читал?
— Читал. Есть у нас такие писатели, которые очень любят казачью старину. На выдумку они мастера — чего только и не напишут: тут и бешметы, и кинжалы, и черкески, и башлыки, и шаровары не какие-нибудь, а с лампасами, и женщины тоже надевают шаровары и скачут на конях, — словом, как в спектакле. А в жизни ничего этого и нет. В кубанских станицах произошли такие изменения, что не замечать этого и проходить мимо — значит быть слепым… Правда, кое-где, как островки в море, сохранились старые обычаи и порядки, особенно в семейном быту, но этим восхищаться не следует. Да вот вам живой пример — мой отец. Вы его знаете — казак первосортный. Дети его занимают в государстве видные посты, а он живет себе по старинке. Родную дочь не хочет выдать замуж за любимого ею парня и считает, что имеет на это право. И это называется казачий обычай. Да кто же ему рад!
— Но вот ты — тоже казак?
— Да, я сын казака. — Сергей встал, подошел к окну. — Но разве, Федор Лукич, вы не видите, что я похож на своего отца разве лишь тем, что брови у меня такие же пучкастые, как и у него. А что во мне от казачьей старины? Да ничего! Я не джигит, черкески и бешмета не носил, кинжала и в руках не держал. Так чем же я отличаюсь от не казака? Ничем. А станичная молодежь, уезжающая в техникумы и вузы, — что в ней от старого казачества? Жизнь-то наша, Федор Лукич, не стоит на месте, и мы, молодое поколение, поднялись на несколько ступеней выше своих отцов, на окружающую жизнь смотрим иными глазами, а этому надо только радоваться! Я вот смотрю на портрет Кочубея. Лихой был вояка, благородный человек. Неграмотный был, а понимал, что его дорога с Лениным. Мы благодарны ему за то, что воевал он храбро, что не уронил чести кубанского казачества в тяжелые годы рождения Советского государства, — родство наше с Кочубеем кровное. Но кто теперь того не знает, что нынче и на войне, и в мирное время одной лихостью ничего не сделаешь, что не конь теперь главное, а машина.
— Ну, ну, тебя только затронь, — примирительно заговорил Федор Лукич. — Хорошо, не будем спорить. Я заговорил с тобой не для спора. Ты видишь, я уже стар, и как я ни бодрюсь, как ни расправляю крылья, а сил нету. Все ж таки придется мне ехать и в Кисловодск, а может, еще куда и подальше. Так вот я и думаю: кому доверить район? Бывало, в старину, отходя на покой, отец передавал власть в доме старшему сыну. Будь, Сергей Тимофеевич, таким моим старшим сыном. Я проработал в этом районе на разных должностях восемнадцать лет. А теперь берись ты, Сережа, за дело. Ты — депутат райсовета, кооптировать тебя не придется. Созовем сессию, и люди проголосуют за тебя всей душой. Ты чего крутишь головой? Боишься, что будет трудно? А ты не бойся. Впереди — немало работы, но вам теперь легче. Мы, старики, начинали этот путь на коне, а вы оседлали машину. У вас, молодых, впереди ясные горизонты. Так что берись, Сережа, за дело, становись на мое место, и тогда я буду спокоен. Вчера был у меня Андрей Петрович Бойченко. Долго мы разговаривали, советовались и пришли к тому, что нет более подходящей кандидатуры.
— Об этом со мной Бойченко тоже говорил, — сказал Сергей. — Спасибо, Федор Лукич, за такую честь и доверие, а дать согласие я не могу.
— Почему?
— Собираюсь ехать учиться.
— Учиться? Да ты и так грамотный.
— Институт хочу окончить.
— Разве это обязательно? — строго сказал Федор Лукич. — Я в институте не был, а с работой справлялся.
— У вас большая практика. — Сергей задумался, посмотрел в окно.
— Чего же ты молчишь? Неужели испугался?
— Нет, Федор Лукич, я не испугался, но не знаю, что вам сказать. Дайте мне хорошенько подумать. Посоветоваться с отцом, с товарищами.
— Думать-то некогда, вот беда, — сказал Федор Лукич, болезненно морщась и откидываясь на подушки. — Сам же советуешь ехать в Кисловодск.
— Я это понимаю, но у меня сейчас в Усть-Невинской столько дел. Ведь я вам еще не говорил, что пятилетний план утвержден и лесу теперь у нас будет столько, сколько сплавим по реке.
— Про все это я слыхал. Молодец, что своего добился. Только передай там от меня Остроухову, что пускай не мечтает, а засучивает рукава. А то он к облакам взлетать мастер.
— Теперь у нас главное — организовать сплав леса. Я сам туда поеду.
— Дело, конечно, нужное.
Федор Лукич устало закрыл глаза и умолк. Сергеи посидел немного, еще раз посоветовал Федору Лукичу поехать на курорт, распрощался и вышел.
Подъезжая к райкому, он вспомнил слова Федора Лукича: «Будь моим старшим сыном. Становись на мое место, и тогда я буду спокоен».
В райкоме никого, кроме машинистки и управделами, не было. Все разъехались по колхозам. Кондратьев уехал еще вчера вечером. Сергей подтянул подпругу и сел в седло. За мостом он свернул с дороги и поехал напрямик по скошенному полю. В горячем воздухе приглушенно гудел мотор. Близко, на квадратной клетке ячменя, трактор тянул комбайн с волокушей, похожей на хвост огромной птицы. У дороги стоял вагон, дымилась вырытая в земле печка, кухарка варила обед. Рядом с вагончиком стояла легковая машина. По жнивью от комбайна к вагону шел Кондратьев. Без фуражки, в серой запыленной блузе, и темно-синих брюках он был похож на механика.
— Тутаринов, ты откуда? — крикнул он, издали узнав всадника.
— Был у Федора Лукича.
— Ну, как старина?
— Лежит.
— Ну, а как твои дела? Слезай и рассказывай все подробно.
Они сели в тени возле вагончика, и Сергей обстоятельно рассказал и о поездке в Пятигорск, и о своем разговоре с Бойченко.
— Я знал, что так и будет, — сказал Кондратьев. — Вот только зря ты ездил в Пятигорск. Ну, это тебе наука. Да, так вот что. Берись за сплав леса. Ты сейчас едешь в станицу? Передай секретарям парторганизаций всех трех колхозов, чтобы завтра утром приехали ко мне. Я им скажу, что надо делать. — Кондратьев посмотрел на Сергея, и его чуточку прищуренные глаза точно говорили: «А почему ж ты мне не все сказал? Не скрывай, не скрывай, я все знаю». — Бойченко тебе еще что-нибудь говорил? — спросил он.
— Да, говорил. Смена нужна Федору Лукичу.
— Правильно, нужна. Но ты сейчас ничего мне не говори. Сперва подумай. Поезжай на сплав, а потом мы все решим.
От комбайна доносился гул мотора и какое-то звонкое дребезжание. Кондратьев прислушивался, вставал и снова садился.
— Только сегодня наладили машину, — сказал он. — Пришлось и мне помогать.
— А вы разбираетесь в машинах?
— Немножко.
Подошла повариха и пригласила обедать. Сергей принялся за вкусный борщ и тут только вспомнил наказ матери: «Хоть к обеду возвращайся…»
Глава XXII
Третий день в Усть-Невинской шла подготовка к выезду на лесосплав. Хлопот оказалось немало. Прохор Ненашев подседлал вислозадую кобыленку и метался по станице, торопил кузнецов, подбирал людей в бригады, назначал бригадиров.
— Тетя Даша, может, хоть у тебя имеются саперы? — спросил Прохор Байкову, просматривая списки демобилизованных. — Побольше бы нам саперов, они спецы по части леса.
— Посмотри, — сказала тетя Даша, — может, и найдется.
— Вообще и в «Буденном» и в «Ворошилове» — одна пехота да кавалерия. Правда, есть еще танкисты, а саперов, как на беду, нету.
Но один сапер все-таки нашелся. Это был Дмитрий Кушнарев, или, по-станичному, Митька Артист из кочубеевского колхоза, веселый немолодой парень, до войны руководивший драматическим кружком.
— Ну, как, Митрий, поедешь дрючья сплавлять? — спросил Прохор. — Ты ж мастер по части лесу.
— Да какой я мастер, дядя Прохор? — играя веселыми глазами, сказал Дмитрий. — Ведь я все время мосты строил, переправы наводил, а сплавом леса заниматься не приходилось. Хотя однажды был такой случай — по Днепру фашистов сплавляли.
— Ты, Митрий, без шуток, — серьезно проговорил Прохор. — Я хочу тебе бригаду поручить.
— И девушки едут? — спросил Дмитрий, взглянув на молоденькую секретаршу правления.
— Могу поручить тебе такую бригаду, где одни девки да бабы.
— А спектакль там можно сыграть?
— Я думаю, что и без этого будет весело.
Дмитрий подмигнул девушке.
— Записывай, посмотрим, что это за лесосплав.
В эти дни вислозадая кобыленка появлялась то на бригадном дворе, то возле правления, то в мастерских. Желая, чтобы о приезде его все знали, Прохор всякий раз, слезая с седла, громко покрикивал на свою смирную лошадку:
— Стой, бешеная! Так бы и рвалась! В строй бы тебя, дьявола!
Привязав к плетню ко всему равнодушную кобылу, Прохор заходил в кузню, проверял, хорошо ли сделаны багры, крючья. От кузнецов шел к плотникам, где уже стояли готовые, наскоро обструганные ясеневые шесты.
