Илья Зверев - Второе апреля
Саша. Мне плевать. Я все равно не заткнусь. Мы с Витей решили...
Пашкин. Так еще получишь! Статейка умно составлена: можно просто по-отечески пожурить, а можно на той же основе под суд отдать. «Смотря по вашему поведению», как выражаются тульские барышни.
Саша. И как же ты всякую подлость понимать умеешь?
Пашкин. Из здорового чувства самосохранения.
Саша. Ладно... Я пошел к Виктору... Если кто спросит, скажите. (Уходит.)
Алексей. Это действительно страшная шутка: понимать. Вот я Сашку понимаю, и Якова тоже понимаю, и тебя понимаю. И никто вроде не хочет зла...
Юлька. Смотрите, Костя идет...
Алексей. Пойдем, Шурик. (Юльке.) А ты задержи немного Костю. А то за Сашкой побежит... (Уходят.)
Костя (явно ищет кого-то). А, Юлька...
Юлька. Тебе, кажется, меня недостаточно... Ничего. Посидишь тут. Без тебя обойдутся. Почитай мне стихи...
Костя. Потом, Юля. Ладно? У Сашки очень большие неприятности.
Юлька. Ты про статейку эту? (Презрительно хмыкает.) Это все ерунда. У него личные осложнения. Ну, читай стихи.
Костя. Так они еще не отшлифованы...
Юлька (повелительно). Ну!
Костя. Ну вот такое... Только оно еще... Название «Мое поколение» (прокашливается).
Пусть мы одеты в узкие брюки,Пальто коротки, до колен,Но в людях ценят сердце и руки,А руки наши крепче стен...
Юлька. А у тебя вот широкие. И теперь таких не носят.
Костя. Так я ж вообще, в принципе.
Юлька. А-а. Мне тоже Геральд — был у нас один техник — стихи посвятил. Исключительно красивые. Он вообще имел ко мне очень большое чувство. (Выходит Саша, останавливается в уголке, слушает.) И в каждом письме писал: «Ю-ли-я! Юлия, напиши хоть словечко! Я приеду, и мы распишемся». Вот вчера опять письмо прислал...
Саша. Покажи конверт!
Юлька. Ай! Напугал прямо... Я всегда личные письма жгу.
Саша. На свече? (Юлька чуть не плачет. Косте). Да что ты, не видишь? Она тебе пыль пускает. Розовую! Витю не видели?
Костя. Нет. Слушай, Саша. (Тот, махнув рукой, уходит.)
Юлька. У него самого не ладится... с этой Ирой... Вот он и злится...
Костя. Нет, у него настоящие неприятности, по работе.
Юлька. Ничего ты не понимаешь! Почему мужчины вообще считают главнее всего разное там, производственное... А если хочешь знать, больше всего самоубийств на личной почве. От несчастной любви... Костик, скажи мне... Только объективно, ладно? Правда, ко мне нельзя относиться серьезно?
Костя. Почему? В каком смысле? Что ты! Да это любому... То есть не любому, каждому... То есть ты только захоти...
Юлька (голосом выстрадавшего человека). Это ты объективно?
Костя (страстно). Да!
Юлька. Я еще не совсем разобралась в своем чувстве, но ты... Костя, хороший. Почитай мне еще стих...
Костя. Какой?
Раймонда (она вбегает явно взволнованная). Сашку не видел?
Костя. Он к Виктору пошел. А что?
Раймонда. Ничего! Вы тут сидите, ухаживаетесь, а он... А его... (Убегает.)
Костя. Правда... (Порывается бежать за ней.)
Юлька. Сиди! Много она понимает. (Капризно.) Почитай еще стих, тот, который в газете напечатали.
Костя. «Помни, шофер»?! Не надо, он неинтересный, на производственную тему.
Юлька (оскорбленная). Что меня, по-твоему, производственное не интересует? Одни моды? Ты так считаешь?
Костя. Нет. Пожалуйста... Но он плохой... Я лучше прочитаю другой стих... «Подруге синеглазой».
Юлька. А я хочу тот, напечатанный.
Костя. Ну, пожалуйста (начинает замогильным голосом).
Среди долин, степей и гор,На больших дорогах семилетки,Будь всегда внимателен, шофер,И тогда аварии будут редки.
Юлька откидывает голову, всем своим видом демонстрируя чарующую силу искусства.
Тише ход на поворотах,Дай сигнал всегда в воротах,Реже тормоз нажимай,Чаще смазку проверяй.
Юлька. А по-моему, очень хороший стих. Как в жизни. А то один психический на самосвале налетел из-за поворота, чуть Надьку Плаксину не задавил. Представляешь?!
Поэт издал тихий мученический стон, но Юлька без всякого «перехода» взяла его голову и поцеловала.
Юлька. А на меня раз «Запорожец» наехал (целует его). Но что это за машина — «Запорожец»?! Под такую попадать — только время терять... А мы с тобой, как выучимся на техника, «Москвичика» купим. Правда?
(Целуются.)
Появляется старуха дворничиха с метлой.
Дворничиха. Ну чего расселись на Малышевых цацках?
Юлька. А мы, теть, голубей смотрим...
Дворничиха (подметая, философствует). Чего в них хорошего. В теперешних-то голубях... А ну, вставайте...
Костя. В теперешних? Хм... (Они с Юлькой уходят, держась за руки.)
Дворничиха (задумчиво). Раньше голубей было гораздо больше, но гадили они гора-а-аздо меньше (уходит).
Сколько-то секунд еще раскачивается пустая качалка, и вот появляются Саша и Ира.
Саша. Ты что, всерьез принимаешь? Эту чушь собачью!
Ира. Я ничего не знаю. Просто я тороплюсь... Мне еще надо...
Саша. Куда? Ну что с тобой? И как-то все сразу валится... И ты от меня отдалилась на семьсот тысяч километров.
Ира (грустно). На семьсот тысяч километров... По-моему, на земле даже нету места, которое было бы так далеко. Вот когда я тебя слышу, я совершенно забываю. Наверно, потому, что я женщина, ну, баба... Но ведь все равно...
Саша. Что ты забываешь?
Ира. Ну все! Ну что у нас сегодня дома было, с дядей Яшей. У него был ужаснейший приступ. Я боялась — второй инфаркт... И как ты мог! Против такого человека! Он же просто горит тут у вас. Он не женился даже... Все, все в работе! И сейчас опять ушел. Я его уложила, а он ушел. Как же ты мог?!
Саша. Ну я не знаю, что тебе сказать.
Ира. Это я не знаю... Нет, я скажу. Мне все объяснили... Ты подал на него какое-то заявление! Это низко, между порядочными людьми так не делают. Я не думала, что ты так можешь сделать! (Плачет.) И оказывается, чтобы прикрыть какую-то фальшивку. Вот этот старый рабочий пишет... в газете...
Саша (потухшим, очень спокойным голосом). Оказывается...
Ира. Для чего ты написал?
Саша. Как для чего? А как ты думаешь: для чего?
Ира. Я не знаю... Но все равно — гадко!
Саша. Так узнай! Всю правду! Я рассчитывал, что твоего дядю снимут. А меня назначат на его место. Сразу главным начальником! С окладом четыреста двадцать рублей! И запишут в книгу почета (он уже почти орет). И выдадут медаль «За отвагу на пожаре».
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Стрела с надписью: «Ремонт. Вход в клуб через черный ход». Перед занавесом стоит скамейка, на ней Сухоруков сидит курит. Появляется Саша и, заметив врага, поспешно поворачивает назад.
Сухоруков. Малышев, на минутку!
Саша (сухо). Здравствуйте, Яков Павлович.
Сухоруков. Ты что, правда желаешь мне здравствовать? Или просто так, автоматически? (Саша молчит.) Тогда ты лучше говори: «Привет». Оно вернее и ни к чему не обязывает.
Саша. Нет, почему же... Здравствуйте...
Сухоруков. Ну, если так, то очень тебя прошу, закинь свое заявление куда-нибудь подальше и иди домой...
Саша. Боитесь?
Сухоруков (грустно). Дурак ты все-таки... Бедная Ирка! (Саша порывается уйти. Сухоруков хватает его за рукав и насильно усаживает.) Нет, погоди! Ты в самую точку попал: я тебя ужасно боюсь, прямо дрожу...
Саша. Что вам от меня надо?
Сухоруков. Чтобы ты вот сел и послушал. А то ты уже точно знаешь, что вся правда, какая только есть на земле, вся она у тебя в кармане... Больше ни у кого ее нет. (Саша опять порывается встать.) Так вот насчет того, что я тебя боюсь...
Саша. Ну не боитесь...
Сухоруков. Мальчик, я в сорок шестом году строил Барнабайскую ТЭЦ. Спецобъект! Лично Берия курировал. Может, помнишь такую фамилию, мальчик? И меня однажды подняли ночью в четыре часа и представили лично пред светлые очи. Очень страшные, надо тебе сказать, были очи, нечеловеческие. А он меня обнял и сказал: «Если, дорогой, мы не сможем к Первому мая, дню пролетарской солидарности, рапортовать о вводе всех мощностей, то прямо, говорит, не знаю, что мы будем с тобой делать, товарищ дорогой Сухоруков». А он как раз всегда знал, что делать с людьми (сжимает кулак).
Саша. Ну и что?
Сухоруков. А ничего. Сухари себе заготовил. Две торбы сухарей бабка Маня мне насушила. Но неотлаженные турбины я сдавать все-таки не стал... А говоришь, тебя боюсь? С твоими небесными глазами.
Саша. Ну не боитесь, и ладно.
Сухоруков. Да нет, не ладно. Вот ты хороший человек, голубоглазый, а самых простых человеческих чувств не понимаешь. Просто жалко же мне... И нравишься... Я именно таким своего наследника представлял...
Саша. Чего меня жалеть?
Сухоруков. Да не тебя мне жалко, что тебе такого особенного сделается! Мне самому на себя противно смотреть будет, на Иркины вопросы отвечать, если я тебя сегодня задавлю. А ты меня в такое положение загоняешь, что некуда деваться, надо бить. Потому что от этого твоего шума дело шатается. Этим трансформатором целое ведомство замарано, оно не простит...
