Октябрь - Николай Иосифович Сказбуш
— Стой! — Тимош бросился вперед, просчитался и ударился о сложенные ящики, грохнул на пол.
Это спасло его от занесенного пистолета — незнакомец действовал рукояткой браунинга, словно кастетом, Тимош слышал, как глухие удары обрушились на что-то мягкое. Коваль застонал. Тимош пытался неслышно подняться, чтобы неожиданно напасть на противника, ощупывал пол вокруг себя. Вдруг наткнулся па рукоятку нагана. Не поднимаясь, он схватил наган, зажал ствол и корпус в левой руке, а правой, упираясь в рукоятку, с трудом отвел курок.
Тимош выстрелил вверх, опасаясь задеть Антона.
Человек в галифе оставил Антона, метнулся в сторону; один за другим раздались два выстрела, горячим воздухом Тимошу обожгло лицо, звякнула над головой железная заслонка.
Руденко с трудом вторично взвел курок.
Только бы пробраться к Антону, прикрыть его, почувствовать рядом с собой…
Паровозик, тяжело пыхтя, медленно ползет в гору. Внезапно ящик рывком подвигается к двери. Еще рывок к он наполовину свисает из вагона. Так вот почему неизвестный притаился, ему наплевать на парией, ему нужны ящики, сейчас кончится подъем, и он торопится сбросить оружие в Черный лес.
— Тимошка! — чуть слышно зовет Коваль.
Тимош подползает к другу, поднявшись, прикрывает его собой. Вскидывает револьвер; ослабевшая рука вздрагивает, он чувствует, как ее повело отдачей; выстрел выпуклый, упругий, почему-то запоминается Тимошу. Теперь он уже действует рассудительно, считает израсходованные патроны.
Что-то мягкое плюхнулось на пол. Состав переваливает через горку, паровоз резко рывком дергает вагон; ящик, торчащий из вагона, обрушивается под откос. Человек в галифе прыгает следом за ящиком:
— Гей, вы, — доносится с насыпи, — вы-род-ки-и! — и в лесу отдается, — гей, ге-ей!
Тимош, всматриваясь в темноту, один за другим разряжает последние патроны нагана.
— Гей-гей-гей! — гогочет и улюлюкает в ответ Черный лес.
Глаза горят, кровь бьется и шумит, сладкая дымка заволакивает всё. Тимош с трудом отходит от двери, опускается рядом с Антоном.
— Ящик, целый ящик, — чуть не плачет Коваль, — полный ящик винтовок отбил, бандитюга.
Тимош не слушает, сидит, подперев голову руками, слова товарища доносятся откуда-то издалека:
— Ну, кто мы такие после этого? Кто, спрашиваю!
Теплая щекотная струйка бежит по лицу Тимоша, скатывается на подбородок, горячими каплями падает на руку. Он хочет поднять руку и не может.
Голос Коваля становится вдруг встревоженным и далеким:
— Тимошка, ты ранен?
Что-то гулко грохнуло о крышку ящика — Тимош явственно слышит этот грохот падающего тела, но не ощущает боли. Он чувствует, как товарищ склоняется над ним, разрывает на себе рубаху, бинтует рану, что-то спрашивает.
А потом вдруг наступает ночь, тягучая, томительная.
Тимошу чудится, что его несут на руках, точно люлька раскачивается.
Первое, что различает он, — шаркающие суетливые мелкие шаги внизу, под этой люлькой.
— Осторожно, рельсы… Осторожно, товарищи!
Свежий ночной воздух волной обдает его, заставляет глубоко вздохнуть.
Он открывает глаза, видит огни, черные силуэты людей, звездное небо.
Он сознает уже всё, что происходит вокруг, но не может шевельнуть рукой, поднять голову, произнести слово.
— Сюда, товарищи, на трамвайную платформу.
Тимоша бережно поднимают и укладывают на сложенные пиджаки и гимнастерки, рядом с оружейными ящиками. Он с трудом поднимает голову.
— Где Коваль?
— Я здесь, Тимошка.
Тимош всматривается в лицо друга, в тусклом свете электрического фонаря расплывчато выступают знакомые черты, лицо кажется еще темнее, а черные глаза еще чернее.
Тимош вдруг улыбается:
— Эх ты, Коваль!
Антон наклоняется к товарищу и Тимош видит черный от запекшейся крови чуб:
— Целый ящик винтовок, — не может забыть Антон.
Тимош смотрит на оружейные ящики, сложенные на платформе, всё происшедшее в вагоне вдруг отчетливо, до малейших подробностей, возникает перед ним.
— Ну, что мы такое после этого, — продолжает казнить себя Коваль и, внезапно прижавшись к лицу товарища, говорит: — Тимошенька, ты пока никому не говори, что я в партию заявление писал. Слышишь?
Платформа подкатывает к заводу. Тимош узнает его, не поднимая головы, как узнают близость отчего дома.
Тимоша переносят в помещение партийного комитета, дежурная сестра, сопровождавшая раненого от железнодорожного приемного покоя, осматривает и перевязывает рану:
— Легко отделался!
Всё же она остается в парткоме до утра. Они беседуют о чем-то с Кудем, девушка просит для железнодорожников бинты, йод и винтовки. Коваль сидит на крыльце, заставить уйти его невозможно так же, как сделать перевязку. На все требования сестры отвечает упрямо:
— Ничего, присохнет.
Засыпая, Тимош слышит голос представителя городского комитета и смущенный ответ Коваля:
— Да что там, ничего…
Когда Тимош открывает глаза, в комнате совсем уже светло. Еще не различая лиц, улавливает обрывки разговоров. Кто-то спрашивает о его здоровье, незнакомый женский голос отвечает:
— Царапина, можно сказать, глубокая. Потеря крови большая.
У изголовья толпятся люди. Тарас Игнатович допытывается, можно ли мальчишку забрать домой, или потребуется отвезти в больницу. Семен Кузьмич, уловив взгляд Тимоша, подмигивает:
— Не залеживайся, дружинник. Ходят слухи — винтовки на завод прибыли.
Тимош приподнимается, в затылке и плече усиливается ноющая боль, однако силы уже возвращаются.
Женщина в белом склоняется над ним:
— Полежите еще. Сейчас вам принесут поесть.
Но Тимош решительно встает с койки:
— Да нет, чего там… — и шарит глазами по комнате. — Где Коваль?
— Вот он — Коваль! — Антон подсаживается к товарищу на койку. Тимош смотрит на друга и вспоминает о ящике, сброшенном в Черном лесу:
— Ты сказал? — Коваль опускает голову, пытается провести рукой по затылку, нащупывая запекшуюся кровь, одергивает руку.
— Это как же вы, дорогие товарищи, отличились? — строго говорит председатель городского комитета. — Целый ящик винтовок лишний привезли.
Тимош исподлобья поглядывает на Семена Кузьмича — смеется он, что ли над парнями.
— Целый ящик? — оживленно переспрашивает Кудь.
— Представьте, товарищи. Все точно пересчитали — оказывается ящик винтовок прибавился. Где только они его зацепили?
— У нас ящик пропал, — подхватился Тимош, — я сейчас все расскажу.
— Нечего рассказывать. Коваль все доложил, — остановил его представитель городского комитета и обратился к Кудю: — Выходит, кто-то нашими услугами хотел воспользоваться. За наш счет и риск перебросить в Черный лес пару ящиков.
— Да, похоже на то, что Черный лес вооружается, — пробормотал Кудь и хмуро прибавил: — И еще похоже, что есть у них свой человечек и в Ольшанке, и в военном городке.
К утру Тимош совсем окреп, и Ткач решил отвести парня домой.
По дороге сообщил добрую весть: совет обязал хозяйчиков начать работу на шабалдасовском заводе, наладить ремонт автомашин, вместо шрапнельных стаканов растачивать цилиндры для автомобильных моторов.
— Расскажи об этом рабочим, — предложил Ткач на прощание, — пусть люди знают, что за дело беремся.
На другой день первым на цеховом дворе попался Растяжной. Шагал
