Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы
— Тутёи.
— Да, да, если прибавим тутёи.
Бывает, путник, заблудившийся в ночи, увидит огонек и спешит к нему. Для измучавшегося в сомнениях Шербека слова Петра Филипповича стали этим огоньком в ночи.
Сделали так, как сказал профессор. Результатов опыта ждать пришлось недолго. Через неделю, а может, и меньше, хилые овцы вдруг ожили. Сколько ни клади сена — все мало, роют копытами снег и подъедают до корня даже колючку. Шерсть, висевшая на них лохмотьями во время болезни, разгладилась, засверкала.
Чабаны по мере того, как овцы набирались сил, стали все чаще вспоминать «профессора-ата», который так же, как и они, ходит с палкой в руках.
Профессор пробыл в кишлаке больше недели. В каждом доме он был желанным гостем.
Пригласят его в комнату — он снимает калоши в сенях, а в комнату входит в мягких ичигах, как принято было исстари у узбеков. Приглашают к столу — он обязательно совершит омовение рук, тоже как принято. А уж какой он собеседник, сколько знает интересных вещей!
Провожал профессора весь кишлак, да и сам он оставил там частичку своего большого сердца.
Глава тринадцатая
Шербек возвратился домой, умылся, переоделся. Мать принесла ароматную шурпу.
— Ходили свататься, — сказала Хури-хала, переливая чай из пиалы в чайник, чтоб лучше заварился.
Шербек было протянул руку к касе с шурпой, но остановился.
— До каких пор буду ждать, глядя тебе в рот! Да, ходили...
— Что это вы говорите?
— Сыночек мой хороший, да не злись ты. Ходили в то место, что тебе по душе.
— Куда? Зачем?
— Сынок, наберись терпения. Расскажу все с самого начала. Пришел нынче Туламат, спрашивает тебя. «Ушел», — говорю. Ну, разговорились мы с ним. Он, оказывается тоже слышал, что про тебя досужие люди болтают. «Жениться, — говорит, — ему надо, тогда и болтать перестанут». А я сказала, — назвал бы ты мне кого-нибудь, пошла бы свататься. «Я знаю, — говорит, — куда вам идти, быстрее собирайтесь». Завернула четыре лепешки в достархан и поплелась следом. Крутил-крутил и привел к дому мираба-поливальщика Норбуту, ну, что в махалле Катартал. «О, предки, — говорю, — у мираба Норбуты же не было дочери, может, внучка есть?»
Шербек отодвинул касу с шурпой.
— Нехорошо вы сделали, мама, ну хоть бы слово...— обиженно развел он руками.
— Тебе слово скажешь, а ты опять что-нибудь придумаешь. Ни рассвета, ни заката не видишь, все бродишь — ягнята, ягнята. Ну, пришли мы. Выходит женщина, ну, прямо как шелк, и приглашает в дом. Не помню, чтобы я ее видела где-нибудь. Тут мне и шепнул Туламат: оказывается, жена Назарова, чтобы жить ей сто лет, доктора мамаша. Услыхала я и так обрадовалась, так обрадовалась! А уж такая обходительная, такая чистоплотная. Правду говорили предки, сынок, посмотри на мать, а потом бери дочь. Так уж обрадовалась!
— Поспешили вы, мама, еще ничего нет, а вы...
— Ой, сынок, не думай о плохом! Что ты говоришь? И мать ее так обрадовалась... Сказала, что передаст Нигоре и отцу. Лишь бы дочь согласилась.
Когда мать вышла, Шербек растянулся на кровати. Вспомнил слова матери: «Лишь бы дочь согласилась», горько усмехнулся. Бледное, гордое лицо Нигоры возникло перед глазами. Такой он видел ее в тот дурацкий вечер, когда она перевязывала рану, нанесенную Кузыбаем. Шербек вскочил, надел сапоги, пальто, ушанку и вышел во двор. В лицо пахнуло дыхание зимы. Ничего не замечая, пробиваясь сквозь снег по колено, он вышел в сад, подошел к дереву урюка толщиной в обхват. Вороны, сидевшие на ней, шумно взлетели, с дрожащих веток посыпался снег.
Дойдя до конца сада, Шербек открыл маленькую дверцу в заборе и вышел на берег сая. Ветер, бегущий с гор, поднимал мелкую снежную пыль. Где-то тоскливо выла собака. Стемнело, а Шербек все бродил по берегу сая, проваливаясь по колено в снег.
На следующий день Шербек опять бродил по полям, побывал в загонах, разговаривал с бригадирами, заведующими фермами, чабанами. Вечером, едва передвигая ноги от усталости, он подошел к дому и долго стоял, не решаясь открыть калитку. Потом медленно пошел по двору, остановился под развесистым тутом и только тогда заметил, что в окнах нет света. Где же мать? Может, у соседей? С террасы послышался шорох. Шербек вздрогнул и поднял голову. Там, в темноте, стояла мать. Молча, грустно глядела она на сына. Шербек понял: неудача.
— Мама, обед готов? — спокойно спросил он, словно ничего не случилось.
— С утра ходишь голодным? — озабоченно проговорила Хури-хала.
— Разве может заменить где-то съеденный плов тарелку вашего супа, мама?
— Только немного остыл...
— Ничего, и остывший пролетит без остановки.
Хури-хала пошла к очагу и вернулась с миской манты. Снова вышла и принесла заваренный чай. Спокойный голос сына поднял ее настроение. «Ничего, если не доктор, то другая, попроще найдется», — успокаивала она себя. Но все-таки не выдержала и рассказала Шербеку, как ходила сегодня свататься и как ей передали, что «девушка не согласилась».
Шербек хотел превратить все это в шутку, воскликнув «Вот те на!», но как ни старался, не мог взять себя в руки. Сказал матери, что хочет спать, и вышел в свою комнату. Не раздеваясь, повалился на кровать. Все напряжение последних дней, все неприятности, свалившиеся на его голову и, наконец, этот последний удар сделали свое дело. Он не выдержал и разрыдался. Это произошло впервые с тех пор, как он помнит себя. Долго горько рыдал, уткнувшись лицом в подушку, и повторял: «Кончено, все кончено». Но чем больше он повторял себе, что все кончено, чем больше старался выбросить из своей памяти Нигору, тем больше думал о ней. Память мучительно воскрешала все события, связанные с Нигорой: первая встреча на собрании, больничная палата, охота на горных куропаток...
Прошло несколько дней, а неудачное сватовство не переставало мучить Шербека. А тут еще на каждом шагу, как нарочно, ему напоминали о Нигоре. Пошел в коровник поглядеть, как устанавливают подвесную дорогу и автопоилку, а Зиядахон говорит ему: «Вчера была Нигора, сделала всем нам прививку против каких-то болезней». — «Зачем она сообщает мне об этом?» — злился Шербек. А тут еще Саидгази шепнул: «Хорошо бы выдвинуть Нигору в состав партийного бюро, жаль, что в списке есть имя ее отца». Через пару дней тот же всезнающий Саидгази, очевидно узнав о несостоявшемся сватовстве, предложил: «Давайте вычеркнем Назарова из списка кандидатов в партбюро». Шербек проглотил злость: вчера говорил одно, а сегодня другое.
На отчетно-перевыборное партсобрание Нигора пришла вместе с Акрамом. У Шербека защемило сердце. А она будто и не заметила его. Но если не заметила, то почему же тогда побледнела? Шербеку казалось, что все насмешливо поглядывают на него. Чтобы скрыть смущение, он вынул блокнот, авторучку и принялся писать, словно готовясь выступить в прениях. Но если бы кто-нибудь заглянул в его записи, то увидел, что ни слова, ни предложения не связаны друг с другом.
Началось собрание. Отчетный доклад делал Саидгази. В свое время секретарем был избран учитель-общественник из аксайской средней школы, но не прошло и месяца, как его взяли на работу в районо, с тех пор Саидгази исполнял обязанности секретаря партийной организации.
Удобно устроив очки на переносице, Саидгази медленно и солидно, предложение за предложением, читал свой доклад. Более получаса говорил о хозяйственных делах. Затем, остановившись на борьбе против религии, произнес длиннейшую тираду о том, что «религия — опиум для народа», подробно рассказал, какие махинации проделывали жрецы религии, кормившиеся у могилы Гаиб-ата. А «общественный суд над кары, воровавшим орехи», показал как рост политической сознательности народа.
Но вот докладчик дошел до раздела о коммунистическом воспитании. Пошли одна за другой цитаты, целые страницы, взятые из политической литературы. «А что за этими цитатами? — подумал Шербек.— Хоть в чем-то наше партбюро выполнило эти слова?»
«Демагогия! демагогия! демагогия!» — этим словом Шербек машинально исчеркал всю страничку блокнота,
Услышав свое имя с трибуны, вздрогнул от неожиданности. Саидгази говорил:
— ...Известно, что недавно было совершено покушение на жизнь нашего уважаемого председателя Шербека Кучкарова...
Поднялся шепот. Сзади кто-то хихикнул. Шербек невольно глянул на Нигору: сидит багровая, опустив голову. Стараясь не показать волнения, Шербек присоединился к смеху в зале и сказал:
— Да что вы паникуете, что это за покушение?
— Да, это не простое покушение, это политическое покушение на жизнь человека, стоящего во главе большого хозяйства! Поэтому нельзя поддержать благородство товарища Кучкарова по отношению к преступнику. Наоборот, следовало бы организовать показательный суд, ликвидировать одного кровопийцу, чтобы другим неповадно было! Иногда нужно быть и жестоким, товарищи!..
