Лидия Вакуловская - Вступление в должность

Сейчас Митрофан Митрофанович не вошел, а вбежал в библиотеку, словно удирал от погони. Бросил на барьер потрепанный, тощенький портфель и зачастил скороговоркой:

— Здравствуйте, голубушка Ирина Николаевна. У меня, — он зыркнул крохотными черными глазками на ручные, часы, — пятнадцать с половиной свободных минут. Дайте какой-нибудь рассказец проглотить. Что-нибудь этакое современное, что-нибудь свеженькое.

Ире нравился «ми в кубе»: удивительно легкий человек — ни чопорности, ни важности.

— Не знаю, Митрофан Митрофанович, что вам предложить, — сказала Ира. — Пришли новые журналы, но я еще ничего не читала. Может, сами просмотрите?

— Нет, нет, нет! — Митрофанов энергично замахал коротенькой рукой. — Только то, что вы прочли! Я на вас полагаюсь. Что-нибудь с юморком.

— С юморком — пожалуйста. — Ира вспомнила о рассказах, недавно напечатанных в «Новом мире», и быстро пошла к стеллажам за журналом. Рассказы с перчиком, должны понравиться.

Митрофан Митрофанович выхватил из Ириных рук журнал, раскрытый на странице, где начинались рассказы, сказал: «Спасибо, голубушка, спасибо», воткнул под мышку тощий портфелишко и почти вприпрыжку устремился к столикам, на ходу цепляя за уши тоненькие дужки очков.

«Может, у него спросить? Такой милый человек», — подумала Ира, глядя, как Митрофан Митрофанович присаживается к полированному столику у окна, в которое заглядывает тополь, сплошь усыпанный серебряными полтинниками.

И не спросила: «ми в кубе» был далеко от нее. Тем более он уже припал грудью к столику и замер, почти вплотную приблизясь очками к журналу. Но и когда он снова пританцовывающей походкой вернулся к барьеру возвратить журнал, она тоже не спросила — постеснялась. Спросила лишь, понравились ли ему рассказы.

— Сносно, — сказал он. Его оценки всегда были предельно лаконичны: «сносно», «впечатляюще», «пустячок», «трогает», «глупость» и так далее. И всегда при этом почему-то вспоминал Чехова.

Сейчас он тоже вспомнил Чехова.

— А помните, голубушка, у Чехова, в его рассказце «Пересолил»? Помните, как он ему кричал… этот землемер! Помните, как он в лесу кричал вознице: «Клим, Климушка! Голубчик!.. Где же ты, Климушка?» — Митрофан Митрофанович тоненько захохотал и замахал коротенькой рукой, — Помните, помните, как он… как он вознице пистолетом грозил?.. — продолжал смеяться он.

— Зачем же сравнивать с Чеховым? — мягко возразила Ира.

— А с кем, голубушка Ирина Николаевна, сравнивать? — отсмеявшись, спросил «ми в кубе». — Я более тонкой, более смешной и горькой прозы не читал. Но это не плохо, совсем не плохо, — потыкал он коротким пальцем в лежавший на барьере журнал. — Я знаком с этим автором, читал его повесть «Гнездо кукушки». «Гнездо» острее этих рассказов.

— Но ведь это совсем разные вещи, — заметила Ира.

— Не спорю, не спорю, вещи разные, — весело щуря без того крохотные глазки, сказал «ми в кубе». — Вопрос — в чем разные? А разные — в глубине и широте поставленной проблемы. Будьте здоровы, голубушка Ирина Николаевна, — скороговоркой проговорил он и, сунув под мышку портфель, вприпрыжку устремился к двери.

Сегодня странный день: все заходят в библиотеку поочередно, точно загодя сговорились. И точно для того, чтобы Ира с каждым поговорила и каждого хорошенько разглядела. Зашли юнцы первокурсники, потом девчонки-модницы, пожелавшие познакомиться с фрейдизмом, за ними — Яшка Бакланов, потом Кулемин, потом «ми в кубе», будто заранее расписали порядок своих визитов.

Теперь вдруг звонок, и в трубке знакомый голос:

— Ир, привет, чертушка! Узнаешь? Динка Карпова. Я в вестибюле. Как к тебе проникнуть?

— О-о, Динка! Боже мой! — обрадовалась Ира. — Взлетай на третий этаж. По коридору три поворота влево и в закоулке — табличка на двери. Поняла?

— Бегу.

Минуты через две в дверях собственной персоной появилась Динка. Ира выбежала из-за барьера. Они с Динкой — старые подружки: восемь лет работали вместе в читальном зале городской библиотеки.

— Динка, что с тобой?! — ахнула Ира.

— А что, я тебе такая не нравлюсь? — засмеялась Динка и крутанулась на толстом высоком каблуке. Потом, «сделав мину», важно прошлась взад-вперед по ковровой дорожке. И, смеясь, спросила: — Ну как?

— Так это правда?!

— Допустим. Но все-таки как? — Динка небрежно постукивала носком лакированной туфли по ворсистой дорожке.

— Сумасшедшая! — сказала Ира.

Дело в том, что все годы у Динки были гладкие и прямые пепельные волосы, а сама Динка была толстой коротышкой. Очень симпатичное лицо — и совсем уродливая фигура. Особенно ноги. О таких говорят: «бесформенные колоды».

Теперь Динка стала ярчайшей блондинкой со взбитыми, как яичный белок, волосами и втрое… нет, вчетверо худее. Правда, ноги… Ах, просто ей нельзя носить короткие юбки и выставлять коленки!

— По-моему, я не произвела на тебя впечатления, — фыркнула Динка. Она швырнула на столик пухлый сверток в яркой цумовской обертке, сбросила туфли и плюхнулась на стул. Потом сказала Ире. — Ты тоже похудела, фигурка точеная стала.

— Брось, — сказала Ира, чтобы успокоить Динку, хотя сама знала, что похудела (трижды за лето зауживала да боках платья и юбки). — Какая была, такая и есть.

— Ты просто не замечаешь, а я полгода тебя не видела. Фигурка у тебя блестящая.

Это Ира и сама знала: сложена она хорошо. Красотой не блещет: подкачал нос («Черт трем нес — одному прицепил»), но фигура у нее, как любит говорить Примадонна, «на уровне мировых стандартов». Но что о ней? Вот Динка, Динка!.. Ира подошла к Динке, притянула к себе ее голову, Динка лбом уткнулась Ире в грудь, а Ира сказала:

— Дурочка! Зачем ты себя истязаешь? Я ведь знаю, что у тебя были обмороки на работе. Мне ваши девчонки рассказали.

— Пусти, Ир… — отстранилась Динка. — Ничего страшного. А на кой черт таскать на себе лишний балласт? Мне теперь легко. Я вот в ЦУМ рысью сбегала, ватин купила, к тебе прискакала. А раньше? Ковыль, ковыль… Бочка с тестом!

Дело было не в «лишнем балласте» и не в легкости беганья. У Динки своя «Волга» (живут вдвоем с отцом, он — генерал в отставке), у Динки — прекрасная квартира, чешская мебель, сервизы, хрусталь. У Динки в ушах — золотые серьги, на руках — золотые кольца, часы и браслет. У Динки все есть, нет только мужа. А Динке уже, как и Ире, — тридцать пятый, и Динка страстно мечтает выйти замуж и иметь ребенка. Но ничего, решительно ничего не получается с замужеством. И Динка считает, что всему виной ее проклятая фигура. И вот она «делает фигуру» по какому-то «голодному рецепту». А попросту — сутками не ест. В сутки — два стакана кефира и два сухарика. Фигура фигурой, но что стало с ее лицом? Щеки и глаза ввалились, под глазами — синие дуги. Умная девка — и такая дикость! Ира любит Динку, поэтому говорит:

— Ты посмотри на себя в зеркало! Посмотри, что стало, с твоим лицом!

— Перестань. Какое это имеет значение? — обижается Динка..

— Ну и сыграешь в ящик. Мало с тебя голодных обмороков?

— Ни черта со мной не будет!

— Господи, куда только смотрят мужчины? — вздыхает Ира, скорбя о Динкиной судьбе. И садится напротив Динки, по-бабьи скорбно глядит на нее, подперев ладонями щеки…

— Один уже посмотрел, — усмехается Динка.

— Господи, что ж ты молчишь! — облегченно выдыхает Ира.

— Хочешь знать, кто он и что? — по-прежнему усмехается Динка.

— Конечно! Рассказывай! — оживляется Ира.

— Ну, слушай. Я ехала в трамвае. В двенадцать ночи. Он тоже ехал в трамвае и был навеселе. Я сошла на остановке, он сошел за мной: Я шла нарочно медленно, он меня догнал и сказал: «Девушка, вы не боитесь? Я могу вас проводить». Я сказала: «Боюсь. Проводите, пожалуйста». Мы подошли к моему дому, и он сказал: «Вы меня не зовете в гости?» Я сказала: «Почему? Зову». Дверь открыл папа. Он испугался. Не папа, а тот, который был навеселе. Но я сказала: «Это мой папа, знакомьтесь». И папе сказала: «Ты же знаешь, я никогда никого не приводила в гости в такое время. Но сегодня этот человек мой гость. Мы угостим его коньяком, мы все выпьем и поужинаем. Потом ты проводишь его и посадишь в такси…» Продолжать или не надо? — скривилась Динка.

— Не надо, — сказала Ира.

— Не веришь? Даю слово, все так и было. На другой день этот галантный лыцарь ждал меня возле дома.

— Динка, к чему эта ирония?

— Какая ирония, если я выхожу за него замуж? — хмыкнула Динка, — Он высокий, брюнет, тридцать пять лет, разведенный. Не красавец, но лицо выразительное, с печатью мужества. Вместо «идти» говорит «итить», вместо «чтобы» «шоб», а «что» — у него «чого». Ну и так далее.

— Что ж такого? Он, наверно, украинец, — пожала плечами Ира.

— Ничего, Ир, ничего… — у Динки поплыли из глаз слезы. Она достала из сумочки платочек, стала вытирать глаза, говоря. — И все-таки я выйду за него. Я очень хочу ребенка… Черт с ним, потом посмотрим… Может, он окажется неплохим человеком.