Виталий Закруткин - Плавучая станица
— Хорошо, — сказал Зубов, — на этот раз они от меня не уйдут.
— Глядите, Василь Кириллыч — предупредила Тося — брат говорит, что они берут с собой на баркас железные занозы от ярма.
— Ну и что? — спросил Василий.
— Как бы у вас там чего-нибудь худого не получилось, — заволновалась девушка. — Вы хоть людей побольше возьмите с собой. Вы ж знаете Егора — ему море по колено.
Василий внимательно посмотрел на Тосю.
— Ладно, Тосенька, — сказал он, — волков бояться — в лес не ходить. Вы только никому не говорите о нашем разговоре, а то ваши подруги растрезвонят это на всю станицу.
— Я никому не скажу, — пообещала Тося.
Когда она ушла, Зубов в раздражении прошелся по комнате. Вокруг горячего стекла коптящей лампы вились легкие бабочки, Витька постукивал в соседней комнате молотком. На подоконнике, сладко потягиваясь, мурлыкал рябой кот.
Василий открыл дверь и сказал Витьке:
— Сбегай, Витя, к мотористу и к Егору Ивановичу, пусть оба они сейчас придут сюда. Скажи — срочное, мол, дело и инспектор просит не задерживаться.
— А чего? Волчков ловить поедете?
— Каких там волчков! — с деланным равнодушием махнул рукой Зубов. — Мотор у нас в лодке барахлит, надо разобрать и поршни проверить.
Пока Витька бегал за Яшей и Егором Ивановичем, Зубов сидел у стола, положив голову на руки.
— Ах, сволочи! — сказал он в сердцах. — Ну, ничего, я у вас отобью охоту к грабежу, вы у меня сегодня попляшете!
Между тем Егор и Трифон, не зная о нависшей над ними угрозе, сидели у Анисьи на хуторе Атаманском и дожидались темноты. Поглядывая в окно на жующих сено быков, Егор молча пил водку и слушал, как Трифон поет под баян бесконечную песню про умершего в море кочегара.
О своей беседе с Антоном Белявским Анисья не сказала Егору, так как успела забыть о ней и не считала ее важной.
3Тося Белявская тоже не сдержала слова, данного Зубову. Антон рассказал ей, что Егор и Трифон часто пьянствуют на хуторе Атаманском, и она, зная горячность Зубова, испугалась того, что он встретит яростное сопротивление пьяных парней. Не зная, как предотвратить неминуемую стычку на излучине, Тося побежала к Груне Прохоровой и, волнуясь, стала говорить о поездке Василия.
— Знаешь, Грунечка, — торопясь и глотая слова, сказала Тося, — я боюсь за Василия Кирилловича. Егор давно уже хвалился, что расправится с ним. Нужно что-то сделать, Грунечка, а то там получится такое…
— Они еще не уехали? — бледнея, спросила Груня.
— Кажись, уехали, только в другую сторону, куда-то за шлюз.
— Чего ж мы будем делать? — заволновалась Груня.
— Может, сбегаем до Архипа Ивановича?
— Его нет дома, они с Мосоловым в сетчиковой бригаде.
— Давай, Грунечка, возьмем в правлении дрожки и поедем туда!
— Куда?
— До Архипа Ивановича.
Едва успев накинуть на себя платок, Груня выбежала вслед за Тосей, и обе они прямо по огородам побежали к правлению. Растормошив дремавшего на лавке завхоза, они потребовали коня, запрягли его в дрожки и помчались на озера, где работала сетчиковая бригада деда Малявочки.
Опасения девушек были не напрасны. Собравшиеся у Анисьи парни к полуночи перепились и, еще не выезжая на лов, стали бахвалиться своей силой, ловкостью и молодечеством.
Слушая пьяное хвастовство брата и Егора, Семка Жучков только улыбался. На его глуповатом, заросшем отроческим пушком лице застыло выражение блаженной лени. Он не вмешивался ни в какие разговоры, за весь вечер не сказал ни слова и, умильно поглядывая на вспотевшую Анисью, отпивал из стакана смешанное с водкой мутноватое молодое вино.
— А ты чего молчишь, Семушка? — подмигивая Егору, спросила Анисья. — Иль ты только пить умеешь?
Пухлые щеки Семки зарозовели, он смущенно отодвинулся от пышущей жаром женщины и пробубнил невнятно:
— Мне чего? Мне чего скажут, я то и делаю…
Было уже близко к полуночи, когда Егор, ненадолго выйдя из хаты, вернулся и сказал коротко:
— Пора!
Проходя через темные сенцы, Егор нащупал в углу железный ломик, которым зимой сбивают лед на крыльце, и, потянув за рукав идущего впереди Семку, спросил шепотом:
— Инспектора Зубова знаешь?
— Который на моторке ездит? — обернулся Семка.
— Во-во!
— Знаю.
— Он-то и есть самая первая сволочь, — дыша в лицо Семке водочным перегаром, зашептал Егор. — Так гляди: ежели чего — задержи его, а то и приласкай маленько…
Ничего не ответив, Семка молча взял из рук Егора ломик и пошел вслед за другими к излучине. Когда Трифон разулся в темноте и, подвернув штаны, полез на баркас, Егор шепнул ему:
— Нехай Семка останется на берегу, а то ненароком кого-нибудь черт поднесет…
— Нехай останется.
Оттолкнув баркас от берега, Трифон с Егором начали выметывать невод. Семка постоял, послушал тихое плескание воды, потом отошел в сторону и уселся под вербой, не выпуская из рук потеплевший от ладоней ломик.
В это самое время, обойдя за огородами хутор Атаманский, Василий Зубов по вытоптанной скотом прибрежной тропке пробирался к излучине. На тоне Таловой он усадил в лодку Егора Ивановича, приказал Яше тихонько, не запуская мотора, на веслах идти вниз по реке, а сам, справедливо полагая, что браконьеры в случае опасности кинутся к левому берегу, пошел пешком, чтобы встретить их баркас.
Проплутав среди заросших лебедой бахчей, Василий выбрался на песчаную косу, остановился и услышал шум весел. Браконьерский баркас, уже освобожденный от невода, подходил к берегу. В десяти шагах от Василия стояли две пары быков, возле которых крутился их погоныч, невысокий парнишка в белеющей в темноте рубашке…
Дремавший под кустом Семка еще не замечал Зубова, хотя каждую секунду, отгоняя дремоту, протирал глаза и всматривался в темноту. Зубов тоже не заметил Семку, так как все свое внимание обратил на подплывающий к берегу баркас.
Баркас еще не успел коснуться прибрежного песка, как вдруг в темноте вспыхнул прожектор и раздался совсем близкий стук лодочного мотора. Голубоватый луч прожектора подвинулся от фарватера к мелководью и осветил сбившихся на носу баркаса парней. Только на одно мгновение резкая полоса света выхватила из темноты второй баркас, который, повинуясь бешено работающим гребцам, пересекал фарватер, устремляясь к берегу.
Если бы Егор Талалаев обратил внимание на этот второй баркас, он увидел бы в нем Антропова, Мосолова, Груню, Тосю Белявскую и двух молодых ловцов сетчиковой бригады. Но ни Егор, ни Трофим не видели этого баркаса, потому что смотрели на подлетавшую слева моторную лодку, с которой раздался голос Егора Ивановича:
— Сто-ой!
Соскочив на берег, парни бросились к лесу, но им пересек дорогу Зубов.
— Стой, ни с места! — закричал он, бросаясь к бегущему впереди Трифону.
В эту секунду Семка, с которым поравнялся Зубов, выскочил из-за деревьев и, разинув рот, застыл с ломом в руке. Василий мгновенно вышиб у него лом и ухватил его за пояс.
— Подожди, не торопись, — сказал Василий, — иди сюда.
— Завертай быков и жарь в лес! — заорал Егор.
Парни кинулись вправо, но перед ними вдруг выросла освещенная прожектором коренастая фигура Антропова. Сунув за ремень сжатые кулаки, широко расставив ноги, Архип Иванович стоял на узкой тропинке, и за его спиной Егор увидел фигуры ловцов.
— Ну, здорово, Талалаев! — сквозь зубы сказал Архип Иванович. — Теперь уже бежать некуда, теперь вы со мной встретились, а ты, кажись, меня знаешь…
Парни исподлобья поглядывали то на Антропова, то на Василия, возле которого, подняв с земли лом, стоял оробевший Семка.
Не вынимая из-за пояса сжатых кулаков, Архип Иванович повернулся к парням и бросил коротко:
— Ну что ж, сидайте в баркас.
Молодой ловец принял из рук дрожащего парнишки налыгач и погнал быков вдоль берега. Окруженные рыбаками, браконьеры, понуро опустив головы, полезли в баркас.
— Сдайте их в сельский Совет, — сказал Архип Иванович, — и пришлите со второй бригады людей, нехай вытянут невод…
Невидимый невод покачивался в черной реке, и взбаламученная вода плескалась, набегая на истоптанный, похолодевший за ночь песок.
4Когда с деревьев осыпались листья и садоводы стали зарывать в землю виноградные лозы, над станицей полетели дикие гуси. Им предстояло совершить далекий, трудный путь, и летели они неторопливо, выдерживая ровный строй — птица за птицей и стая за стаей. Утром и днем в холодноватой чистой синеве неба видны были темные точки улетавших на юг гусиных стай и слышалось звонкое гоготанье — перекличка в пути. Иногда порыв встречного ветра сбивал летящих сзади молодых гусей, они ломали линию строя, тревожно кружились над степью, и старый вожак, замедлив размеренный лет, звал их резким гортанным криком. Они возвращались на свои места, и стая летела дальше и дальше, в подернутую белой дымкой синеву.