Алексей Горбачев - Сельская учительница
— А кто виноват? Кто? — вспылила Марфа Степановна.
— Давайте спокойно, без лишних эмоций разберемся, иначе произойдет самое нежелательное — начнет лихорадить коллектив…
— По вашей милости его уже лихорадит.
— Преувеличиваете, Марфа Степановна.
— Увы, я далека от этого. Не понимаю, почему вы стали меньше прислушиваться к мнению опытных педагогов и чаще поддерживаете Майорову?
— Хотя Майорова тут ни при чем, но как раз она-то больше всех и нуждается в поддержке.
— Зайдите вечером к ней в дом. Вы знаете, что там делается?
— В замочные скважины подглядывать не приучен и вам не советую, потому что подобное подглядывание в конечном счете выливается в дикую сплетню.
— Спасибо, Николай Сергеевич, спасибо! — зло вытолкнула завуч. — Я уж и сплетницей стала.
— Зачем же так утрировать, — с досадой отмахнулся директор. — Я ведь хочу поговорить о вещах серьезных, а вы в сторону тянете.
— Потому что смотреть противно! — еще пуще озлилась завуч. — Майорова выдумывает всякие штучки-дрючки, и все ей сходит с рук!
Видимо, только былая закалка военной поры помогала Николаю Сергеевичу удерживать себя, ничем не выдавая своих истинных чувств.
— Извините, Марфа Степановна, — ровно продолжал он, — было бы очень хорошо, если бы и я, и вы что-либо выдумывали… А мы ведь мало выдумываем. Вы даже не приглашаете к себе на уроки языка и литературы учительницу-первогодка. Почему, позвольте спросить? Не потому ли, что уроки ваши без той выдумки, без того огонька, которые так приятны и нужны молодости…
— О своих уроках думайте, мои не трожьте! — крикнула завуч и хлопнула дверью.
«Вот и побеседовали», — с болью подумал Николай Сергеевич, и на душе у него стало муторно от того, что разговора — пусть даже бурного, шумного, но откровенного и очистительного — не получилось. Нет, не получилось…
Дня через три после этой стычки Николай Сергеевич уехал на областное совещание директоров школ. Перед самым отъездом из города к нему в гостиничный номер пришла незнакомая пожилая женщина и сразу представилась:
— Я директор детского дома, Викторова.
— Зоя Александровна? Здравствуйте, здравствуйте. Рад познакомиться. Мне Валентина Петровна много рассказывала о вас.
— Как она там? Я часто получаю от нее письма. Письма, конечно, бодрые. Но где-то между строк проскальзывает порой тревога. Чувствуется — она что-то скрывает, наверное, не хочет меня расстраивать.
— Нет причины для беспокойства, Зоя Александровна. У Валентины Петровны все идет нормально. Хорошая учительница… Вернее сказать, будет хорошей. Мы довольны Валентиной Петровной. Все у нас любят ее, уважают. — Говоря это, Николай Сергеевич вдруг поймал себя на мысли, что он тоже не хочет расстраивать Викторову подробностями работы и жизни Валентины Петровны в Михайловке. Уловив недоверчивый взгляд собеседницы, Николай Сергеевич добавил твердо: — Смею заверить, Зоя Александровна, Валентина Петровна пришлась ко двору. Маленькие неприятности не в счет, они есть у каждого.
— Это верно, — согласилась Викторова. Немного помолчав, она осторожно продолжала: — Извините, Николай Сергеевича, я по-матерински хочу спросить, что у нее с Коротковым вышло?
— Ошиблась она в нем. Хлюпиком оказался. Удрал в город, школу бросил… Но вы не беспокойтесь. Валентина Петровна стойко перенесла это.
— Спасибо, — облегченно вздохнула гостья. — Душевный след заживет, зарубцуется, она еще молода, встретит, полюбит… Знаете, Николай Сергеевич, всем я желаю счастья, а Валечке в особенности. Так хочется, чтобы она никогда не чувствовала себя сиротой.
Николай Сергеевич улыбнулся.
— На сироту она не похожа — боевая, бедовая. Это будто о ней говорил Горький: хорошо родиться с каплей солнца в крови! Да что я вам рассказываю, приезжайте, сами увидите.
— Летом приеду, непременно приеду. Валечка для меня дороже дочери.
— Она вас тоже считает матерью, часто говорит о вас… Извините, Зоя Александровна, за любопытство, а где ее родители?
— Неизвестно. Она попала к нам в детский дом случайно. Нашли ее на военной дороге где-то, дай бог память, где-то между Киевом и Миргородом.
— Значит, она украинка?
— Вероятно.
— И никаких сведений о родителях?
Зоя Александровна вздохнула.
— К сожалению, Николай Сергеевич, никаких. Погибли. Есть у Валечки довоенная фотография матери. Они сняты вдвоем — крошечная дочурка и мать. Валечка теперь очень похожа на маму.
«Похожа на маму», — взволновался, растревожился он, и вспомнилось, как впервые встретил в школьном коридоре молоденькую черноглазую учительницу и чуть было не вскрикнул: «Галя?!» И после он часто поглядывал на Валентину Петровну, дивясь ее поразительному сходству с Кузьминой.
— Вы говорите, у нее есть довоенная фотография? — шепотом спросил Николай Сергеевич.
— Есть. И у меня дома тоже есть. Ребята из фотокружка пересняли старую фотографию. Хорошо получилось… Оставила себе на память.
— Сколько до вашего детского дома отсюда?
— Да рядом почти, сорок два километра.
— Сорок два… сорок два…
— Что с вами, Николай Сергеевич? — удивилась Зоя Александровна.
— Можно мне взглянуть на фотографию?
— Она ведь дома у меня… Можно, конечно, только я не понимаю…
— Я тоже пока не понимаю… Давайте съездим.
— За мной вечером обещали заехать из райпотребсоюза…
— Сейчас! На такси!
Таксист, молодой, излишне говорливый парень, сразу понял — пассажиры спешат, не поскупятся, дорога хорошая, можно поднажать.
А через какой-нибудь час Николай Сергеевич уже сидел в домике Викторовых и потрясенно смотрел на снимок.
— Они! Они! — крикнул он и кинулся к стоявшей у ворот машине. — Друг, давай в Заречное! Шофер присвистнул.
— Да вы что! Да вы знаете, уважаемый товарищ, сколько туда и во сколько это влетит вам?
Николай Сергеевич ухватил парня за плечи, потряс, крича:
— Такое бывает только один раз в жизни! Ты понимаешь это? Один-единственный раз! — Он понизил голос, умоляюще попросил: — Сделай, друг, одолжение, отвези меня в Зареченский район. Радость у меня, дочь нашлась, Варенька, двадцать лет искал…
К машине подошла Зоя Александровна с каким-то свертком.
— Николай Сергеевич, вот подарок Валечке. — Она положила на сиденье сверток.
— Спасибо, спасибо, Зоя Александровна, чудо у меня…
— Э, Николай Сергеевич, у нас такие чудеса после войны часто бывали — то родители детей находили, то дети родителей… Вот и Валечка моя нашла…
35
И надо же было случиться, что именно в Михайловку приехал с лекцией отец Игоря, Федор Терентьевич Коротков. Он взошел на трибуну, окинул оценивающим взглядом слушателей и начал свою лекцию о молодом герое нашего времени. Сперва речь Федора Терентьевича была вяловатой. Потом, чувствуя заинтересованность слушателей, он увлекся. Он говорил о молодых целинниках, о покорителях бурных сибирских рек, вспомнил строителей новых уральских городов, подкрепляя свои слова стихами, строчками из песен, выдержками из дневников молодых людей. Умел подать материал!..
— Хорошо говорит, — шепотом сказал сидевший рядом с Валентиной Саша Голованов.
— Наловчились, — резко бросила она.
Лекция окончена. Аплодисменты.
Поднялся Подрезов.
— Внимание, товарищи. Может быть, есть вопросы к уважаемому товарищу лектору?
Валентина подняла руку, но ее опередил старик Вершинин, который не пропускал ни одной лекции и всегда задавал вопросы.
— Я, конечно, извиняюсь, может, не по существу спрошу. Тут у нас в соседском селе учитель работал, тоже по фамилии Коротков. Часом, не родственник ли вам будет?
Валентина увидела, как Федор Терентьевич стал нервно листать какую-то брошюрку, словно не расслышав коварного вопроса.
— Потом подойдешь к товарищу лектору и поинтересуешься, — ответил Подрезов.
— А чего мне еще подходить, если он сам, как есть, перед нами, — возразил старик Вершинин. — Я так просто спрашиваю. Ежели, думаю, родственник — хорошо, а нет и суда нет.
— Ответьте ему. Старик вцепится, как репей, не оторвешь, — попросил Подрезов Короткова.
Валентина готова была аплодировать умному старику Вершинину — браво, молодец! Она посмотрела насмешливо на Федора Терентьевича — тот вытирал платком вспотевший лоб.
— Родственник… Сын, — еле выдавил сквозь зубы лектор.
— И хорошо, и спасибо, — закивал головой Никифор Герасимович, садясь на место.
— Есть еще вопросы? — поинтересовался Подрезов.
— И опять разрешите, — поднялся Вершинин. — Слыхивал я, сынок-то ваш как будто уехал, сбежал то есть от соседей. Как это понимать?
— Никифор Герасимович, вопрос не по существу, — рассердился Подрезов.
