Когда взрослеют сыновья - Фазу Гамзатовна Алиева
Или как утром, свежая после сна, улыбаясь ему, приближается к машине, на ходу привычно поправляя тяжелый пучок волос тонкой белой рукой с колечком на безымянном пальце.
Или же, отворив дверь больницы, окликает его своим чистым, ясным голосом, сама такая же ясная и светлая, в своем белоснежном халате похожая на лебедя…
Вся его жизнь была ожиданием момента, когда она позовет его, нет, не на свидание — об этом он даже не мечтал, — а в дорогу, и чем дальше — тем лучше.
И хорошо, если они поедут одни, без попутчиков. Как ненавидел Шапи этих назойливых попутчиков, которые вечно примазывались к ним: то им тоже надо в район, то необходимо в соседний аул, то на пастбище к чабанам.
Словом, редко Шапи удавалось остаться наедине с любимой. Вот и сейчас, не успел он дойти до больничного двора, как увидел Мугминат, которая совсем некстати прохаживалась возле «скорой», явно поджидая его…
«Тебя только здесь не хватало! — зло подумал Шапи. — Вечно кто-нибудь навяжется…»
— Мне сказал Омар, что вы едете в район, — как ни в чем не бывало улыбнулась Мугминат, — и я с вами; надеюсь, не тяжело будет твоей машине. — И она, не дожидаясь ответа, открыла дверцу и плюхнулась на переднее сиденье — законное место Узлипат. Эта ее беспардонность совсем рассердила Шапи:
— Могла бы и пешком спуститься, здесь рукой подать, — буркнул он. — Еще не знаю, куда Узлипат скажет ехать, она же хозяйка.
— Это тебе она хозяйка, а мне никто, — ответила Мугминат.
И снова, второй раз за этот день, Шапи удивился: «Вот тебе и тихоня!» — и покосился на нее с некоторым интересом.
Увидев выходящую из дверей Узлипат, он резко крутанул руль, намереваясь подъехать к самому крыльцу.
— Вай, Шапи, — схватилась за руку Мугминат, — осторожнее, я еще хочу пожить.
Шапи бросил на нее злой взгляд, но ничего не сказал.
Между тем Узлипат гордо и величественно направлялась к машине. Со ступенек она спустилась так, как сходят с трона, снисходя к своим приближенным. При этом она по привычке вскинула руку, поправляя волосы.
«Уж в третий раз поправляет, — ревниво отметила про себя Мугминат. — Нарочно показывает свою белую руку. Знает, что он ее любит, вот и держит на поводу. Ни себе, ни людям».
— Здравствуй, Мугминат, — улыбаясь сказала Узлипат, подходя к ним.
— Здравствуй, — сухо ответила девушка, выходя из машины и уступая Узлипат ее законное место рядом с шофером.
Шапи тут же выскочил из машины, чтобы открыть ей дверцу и закрыть ее за ней.
— Спасибо, Шапи, — одарила его улыбкой Узлипат. — Мы с Мугминат посидим на заднем сиденье, поболтаем…
И вдруг, неожиданно для самой себя, девушка вскинула голову, блеснула своими серыми глазами, взмахнула пушистыми ресницами — словно две пчелки порхнули над цветами — и заявила:
— Я не еду.
— Почему? — удивилась Узлипат и даже перестала улыбаться. — Он меня только до стоянки чабанов подбросит, там, говорят, несчастье, чабан сорвался со скалы, а потом тебя отвезет в район.
— Нет, — отрезала Мугминат, — я передумала. Мне совсем в другую сторону. Счастливо оставаться!
XVII
КРАСНАЯ БОСОНОЖКА ЗОЛУШКИ
«Зачем только я села к нему в машину? — упрекала себя Мугминат. — Что он теперь обо мне подумает? А какое мне, собственно, дело, что он подумает! Ни за что не поеду с ним. Просить будет, не поеду. Больно надо. Подумаешь, красавец выискался! Если бы он был хороший, Узлипат бы его полюбила. А она небось выбрала не его, а Башира. И правильно сделала. Башир такой видный парень, не чета всем нашим, пройдет по аулу — ну киноартист, и только! А в лудильню я больше не пойду. Ишь, возгордился, думает, без его кувшинов и жить нельзя. И вообще мне сейчас не до него. Машид поручил мне такое дело!.. — Мугминат развернула список и снова перечитала его. — Подумать только, семьдесят пять фотокарточек нужно собрать».
Сначала ей показалось, что это легко — пройти по домам, взять фотографии, переснять их в районе и отнести учителю Хамиду. Но оказалось, что за эти годы некоторые семьи уехали из аула и теперь их надо было разыскивать по всей республике.
Мугминат вздохнула и, свернув список, положила его обратно в книгу. Она села на камень, поросший мхом, и задумалась о своей печальной участи. «Почему я такая несчастная: и в институт не поступила, и никто меня не любит? Почему так несправедливо устроено — одним все, а другим ничего? Узлипат и красавица, и медицинский закончила, все в ауле ее уважают, и два самых лучших парня в нее влюблены».
Сердце Мугминат сжалось от обиды. Прекрасный осенний день, прозрачный и чистый, сквозь пелену ее слез казался ей туманным и серым. И тут она увидела, как у самых ее ног задрожала белая чашечка цветка. Это пчела уселась в серединку цветка и глубоко вонзила в него свой хоботок. Но вот она вспорхнула и улетела, а цветок все продолжал чуть заметно покачиваться то ли от легкого, едва уловимого ветерка, то ли растревоженный пчелой, что взяла у него нектар и улетела. Мугминат нагнулась над его нежно-белой чашечкой и увидела на лепестках что-то похожее на слезу.
А ясный осенний день, предчувствуя скорое расставание с этими горами и пастбищами, казалось, справлял свой прощальный праздник. Охваченные осенним пожаром, горели склоны гор. Мелкие кусты лесного ореха по ту сторону реки переливались золотом. И солнце, опустившись совсем низко, словно стреляло лучами в каждый листик.
И тот камень, что с утра лежал на сердце Мугминат, растаял, будто он был изо льда.
Она сбежала вниз, к реке, и остановилась у самой воды. Кто-то когда-то назвал ее Луч, эту маленькую быструю горную речку, которую даже в детстве Мугминат легко перепрыгивала в любом месте. Каждый камешек на дне играл и переливался. И Мугминат приходила сюда сначала с бабушкой и с маленьким кувшинчиком на плече, потом с подругами, а вот теперь одна. Сейчас, глядя на эту солнечную струю, на красно-золотой кустарник, на склоны гор, полыхающие пожаром, Мугминат почему-то вспомнилось, как однажды зимой она пришла сюда с бабушкой, чтобы напоить корову и теленка. На берегу было много женщин. Одни наполняли кувшины, другие поили коров. И Мугминат вдруг испугалась, что они вычерпают речку до дна, и как она удивилась, когда бабушка Умужат сказала:
— Никогда этому не бывать. Наоборот, чем больше черпаешь — тем больше остается.
